Орден республики, стр. 29
– Кто же, интересно, этот папаша? – не утерпев, спросил чернявый.
– Жив будет – узнаем, – ответил Одинцов. – Пока ясно только то, что мы ему и в подметки не годимся.
Он дернул поводья, и конь легко понес его к перевалу. За ним широкой рысью, чтобы не растрясти раненого, двинулась вся группа.
Глава 22
Если бы к казакам не подошло подкрепление, никогда бы им не ворваться в пещеру. Так бы и ползали перед ней, прячась за камнями да постреливая. Но пехота оказалась много въедливей и, зацепившись за клочок земли, уже ни за что не желала его оставлять. Да и много ее оказалось по эту сторону баррикады, снаружи. Гораздо больше, чем тех, кто еще мог держать оружие в руках под сводами пещеры.
Красные защищались отчаянно. Даже раненые помогали отбивать атаку. Но силы были слишком неравны. И баррикады пали: сначала первая, а потом и вторая. Кстати сказать, благодаря этой, второй баррикаде, взрывы фугасов в пещере не дали ожидаемого белыми эффекта. Камни поглотили ударную волну. Пещера наполнилась дымом и пылью. Но из ее защитников почти никто не пострадал.
Другое дело – рукопашная схватка. Белые буквально подавили бойцов своей многочисленностью. Озверевшие солдаты немедленно валили на землю любого, кто оказывал им хоть малейшее сопротивление. Били прикладами, кололи штыками. В этой схватке погиб комиссар Лузгач. Дважды был ранен командир Пашков. Погибли многие бойцы и командиры. Оставшихся в живых пленных заставили выносить из пещеры раненых, выводить лошадей.
Потом пленных бойцов построили под скалой. И есаул Попов в сопровождении подпоручика и двух унтер-офицеров пошел вдоль строя. Он пристально осмотрел каждого и, отойдя в сторону, громко скомандовал:
– Коммунисты, выходи!
Из строя пошатываясь вышел Пашков. Его тотчас же отвели в сторону.
– Еще? – потребовал Попов.
Шеренга стояла не дрогнув.
– Я сказал: коммунисты, выйти из строя! – повторил есаул.
Бойцы не двигались.
– В таком случае, будете расстреляны все! – объявил есаул.
И тогда шеренги зашевелились. Из строя стали выходить люди. К ним тотчас подбегали казаки и, словно боясь, что они снова вернутся в строй, штыками отгоняли их в сторону.
– Еще есть? – спросил Попов после того, как строй снова замер.
Ему никто не ответил.
Не дождавшись ответа и видя, что из строя никто больше не выходит, есаул круто повернулся и пошел к раненым, которых также положили под скалой, только с другой стороны поляны. Он останавливался возле каждого и спрашивал:
– Коммунист?
Несколько человек ответили утвердительно.
Есаул делал знак рукой, казаки тотчас подхватывали раненого под руки и оттаскивали, если он не мог передвигаться сам, к группе бойцов, которые стояли отдельно. Раненым доставляло это колоссальные мучения. И кто-то из них, не выдержав боли, громко застонал.
– Ироды! Раненых оставьте в покое! – собрав силы, крикнул Пашков.
– Молчать! – рявкнул в ответ есаул. – Тут я командую! Шкуру с живого спущу!
Он вернулся к общему строю и, ткнув нагайкой в сторону группы Пашкова, зло заговорил:
– Эти, коммунисты, все до единого будут повешены. Им нет и не может быть пощады. А вы – расстреляны. Но вы можете еще спасти свою жизнь, если сами повесите своих комиссаров. И тогда я отпущу вас на все четыре стороны. Или добровольно перейдете на нашу сторону и, храбро сражаясь с оружием в руках против большевиков, кровью и потом искупите свою вину перед отечеством. Даю на размышление три минуты!
Есаул посмотрел на часы и отошел в сторону. Бойцы стояли в шеренгах, понуро глядя себе под ноги. В тишине лишь слышались стоны раненых. И вдруг громкий, почти задорный голос потряс воздух:
– Напрасно ждешь, дядя! Среди нас нет предателей!
Это крикнул Серега. Есаул мельком взглянул на него и махнул нагайкой. Серегу схватили и отвели в группу коммунистов.
– Осталась минута. Последняя минута! – предупредил есаул. – Еще можно спасти себя!
Но прошла и эта минута. А из строя так и не вышел ни один человек.
Есаул стегнул себя нагайкой по голенищу.
– Ну что ж, у меня тоже есть характер, – сказал он и кивнул в сторону группы коммунистов. – Приступайте, господа казаки!
– Пошли! – скомандовал Чибисов, и казаки повели бойцов к карнизу над пещерой.
Там, на стропилах, уже висели веревки с петлями, и под каждой из них было сооружено из жердей что-то вроде небольшого помоста. Группа дошла уже примерно до середины поляны, когда неожиданно сзади, на дороге, почти на том самом месте, откуда ночью бойцы утащили у казаков пулемет, фонтаном взметнулась в небо земля, и все содрогнулось от страшного грохота. В воздухе запели осколки. Кто-то вскрикнул. Кто-то закричал: «Наши!» И в этот момент раздался второй взрыв. Но уже не на земле. А над пещерой. Снаряд угодил, словно нарочно, почти в самый карниз, мгновенно разметал его в щепки и осыпал поляну грудой камней…
На поляне все сразу перемешалось: казаки, бойцы, солдаты. Откуда-то из-за кустов метнулись ошалевшие от испуга кони. Метнулись и, разбрасывая людей, помчались на дорогу. А люди, толкая друг друга, сбивая на ходу друг друга с ног, устремились двумя потоками: белые – спасаясь от артиллерийского огня в пещеру, красные – на дорогу. Есаул и подпоручик еще что-то пытались кричать, приказывать. Но грохнул третий снаряд, так же ударив в гору. И все снова утонуло в сплошном гуле. А потом вдруг послышался голос Пашкова:
– Раненых уносите с поляны! Уносите раненых!
Часть бойцов повернула к подножию скалы и, подхватив раненых на руки, понесла их в траншею, вырытую казаками, и за камни.
Громыхнул четвертый снаряд. За ним пятый. Тяжелые морские орудия бронепоезда рушили на горы многопудовые снаряды один за одним. И скоро на поляне, кроме убитых, не осталось ни одного человека.
А когда канонада так же неожиданно оборвалась, Серега увидел на дороге, ведущей к поляне, мчащихся во весь опор всадников. Увидел и толкнул лежавшего рядом с ним пожилого бойца, того самого возницу, который вез его вместе с Ашотом на телеге.
– Не упускай, отец, душу. Еще пригодится. Наши подходят, – сказал он.
– Иде? – не поверил возница.
– А вон, – кивнул Серега и закричал что было сил: – Наши! Наши идут! Наши!
Заключение
Никогда раньше, даже в дни самых больших базаров, не появлялось на улицах Благодати столько народу, сколько собралось в тот день. Ни стар, ни млад не усидел дома. Пришли в городок жители окрестных деревень. Спустились с гор чабаны. На площади, возле городского сада, играл военный духовой оркестр. Над трибуной, наспех сколоченной саперами, гордо развевался красный флаг. Тут и там в толпе виднелись военные: красноармейцы и командиры, в гимнастерках и кожаных куртках, в остроконечных буденовках и форменных фуражках, в кубанках и, даже не смотря на жару, в папахах.
Из дома, в котором еще совсем недавно размещалась акцизная контора, а теперь поместился штаб, вышли несколько человек военных и направились к трибуне. Толпа расступилась перед ними, давая им проход. Рядом с военным в кожаной фуражке шагал парнишка в ладно подогнанной под его щуплую фигуру солдатской гимнастерке, шароварах и сапогах. На голове у парнишки была надета лихо сдвинутая набекрень кубанка с широкой кумачовой лентой.
Военные и вместе с ними парнишка поднялись на трибуну. Оркестр заиграл «Интернационал». В толпе запели слова бессмертного гимна. А когда музыка стихла, высокий военный с шашкой и маузером поднял руку и объявил:
– Разрешите, товарищи, начать наш митинг. Слово, товарищи, представляется члену Революционного военного совета 11-й армии товарищу Кирову Сергею Мироновичу.
Толпа зааплодировала.
Киров, зажав в руке кожаную фуражку, громко сказал:
– Товарищи красноармейцы, политработники и командиры! Граждане города Благодать и его уезда! Поздравляю вас с полным освобождением вашего края от ига белых. Никогда больше не возвратится сюда власть капиталистов и помещиков, купцов, ростовщиков и алчного духовенства, всех тех, кто грабил и угнетал трудовой народ. Отныне здесь будет власть рабочих и крестьян, как и всюду в России, единственно законная и подлинная государственная власть, поддерживаемая миллионами населения, власть, которая имеет в своем распоряжении достаточно многочисленную и хорошо организованную Красную Армию.