Первое открытие [К океану], стр. 73

— Матушка! — Во сне старик задрожал и заплакал.

— Амба [170] ходит близко, — сказала ороченка и взяла бубен.

Василий очнулся.

— Дай книгу, — попросил он по-русски.

Анапуха достала с полки старый молитвенник.

— Пить... — слабо простонал Василий. Он открыл молитвенник. — Отче наш... иже еси на небеси...

И опять представился ему родной дом, церковь. Звонят... Он вдруг ясно услыхал благовест. Старик поднялся и в ужасе охватил лицо руками.

— Господи помилуй! Сорок лет жду своих. Кому сказать, что на душе? Душа стосковалась. Все было забыл. Вот перед смертью душа просится на родину.

Старик долго молился. Понемногу он стал успокаиваться и вдруг снова попросил книгу.

— Молится! Лоча землю поминает, — с суеверным страхом говорили орочены. — Дедушка наш страшный стал, как старый медведь.

Громадный костлявый старик подошел к окну, затянутому пузырем. Долго рассматривал он страницы молитвенника и наконец стал что-то чертить на них.

«Мы, Фома, Сергей, Петр, Данила и Василий, высажены лейтенантом Хвостовым в заливе Анива, — царапал старик на пожелтевшей бумаге. — Когда пришли в Томари японцы, мы перешли к ороченам».

Он несколько успокоился, удовлетворенный тем, что написал. Немного погодя он подозвал молодых орочен.

— Вот эту книгу хорошенько сохраните. Чего я там написал, берегите. Скажите: старик перед смертью написал и оставил.

— А японцы знают, что у вас дедушка лоча?

— Знают! — отвечала старая ороченка…

— А лоча придут? — спросил Чумбока.

— Придут, — спокойно ответил старик. — Бог не допустит, чтобы мы зря пострадали... Не допустит, чтобы зря сорок лет... — Старик закрыл глаза и, успокоенный, примиренный мыслью о том, как придут свои и прочтут написанное им, стал тихо отходить.

Через несколько дней Чумбока, плывя к северу, всматривался в даль, туда, где синели горы и где на простор моря вырывался великий Мангму. Он ждал русских сверху, с реки.

Велик, велик Мангму... Но Чумбока уже успел полюбить эти зеленые морские воды, голубые дали и мысы.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ОТКРЫТИЕ

Глава сорок вторая

ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ БУХТА

«Байкал» подходил к Камчатке. Солнце жарко палило. Из океана поднялись вулканы. С гор потянул ветер, похолодало, поднялось сильное волнение.

Невельской приказал вызывать всех наверх. У люка раздался свисток боцмана. Матросы выбегали на палубу с тревожными лицами.

Мчалась лохматая туча с ливнем. Судно накренило. Море впереди казалось огромной круглой черной горой.

Капитан приказал часть парусов зарифить, а часть убрать.

Налетел шквал. Вода вокруг закипела. Хлынул ливень. Зарифленные, тяжелые, намокшие паруса гулко заполоскали. Послышался свист и вой ветра и отчаянная брань боцмана.

Ливень быстро пронесся. Море еще волновалось, но ветер сразу стих.

— Встретили шквал и проводили, Геннадий Иванович! — сказал довольный Горшков. — Так он и прошел.

— Сейчас еще полоса ветра подойдет, — ответил Невельской.

Вскоре поток холодного воздуха обдал судно. Снова нашла туча. Пошел снег. Паруса обледенели. К полудню ветер достиг большой силы. Несмотря на бурю и жестокий ветер со снегом, матросы были оживлены.

— Расея встречает! — сказал Подобин.

— Всю зиму не знали, куда от жары деться… — ответил матрос Шестаков. — А вон и весна пришла.

Хребты затянуло. Ветер ударил с новой силой и засвистел в такелаже. Густо повалил снег. Вокруг ничего не стало видно, кроме черных волн, подымавших и валивших транспорт. Сугробы легли на палубу, матросы посыпали ее песком, чтобы не скользили ноги по льду. К ночи туча ушла, но море еще долго волновалось.

На рассвете ледяные купола вулканов поднялись еще выше и ярко сияли на солнце. Они казались белыми палатками, которые поставлены в небе. В трубу видно было, как громадные волны подбегали к черным подножиям скал и, ударяясь, подымали целые облака пены.

Черные стены камня расступились. Посреди входа в бухту стражами стояли три кривых столба, три громадных черных скалы. Тучи белых чаек подымались с них.

— Три брата! Три брата! — говорили матросы.

С боканцев спустили гребные суда, и на буксире у них судно медленно пошло мимо Трех братьев. Корабль оказался в обширной Авачинской бухте, которая походила на несколько слившихся горных озер. Ее полукольцом окружали высокие и голые каменистые хребты, наглухо закрывая от ветра. Здесь стало теплей и тише.

— Но где же порт и город? — спрашивали молодые офицеры, наводя свои трубы вдаль, в глубину бухты.

— Что вы, господа, пристаете? Не видите, что ли? — сказал невысокий штурманский офицер Халезов. — Вон, смотрите! А то «где», «где»! Как маленькие. Вон видите гряду крутых лесистых сопок? — с досадой сказал Халезов. — Это мыс! За ним еще одна бухта. Крайняя оконечность его — мыс Сигнальный. За этим мысом — Петропавловск. И не спрашивайте меня больше!

Стало видно, как от мыса Сигнального отвалил гребной баркас.

— Заметили нас, — сказал Халезов. — Смотрите, господа, шлюпка идет. Вон, от батареи…

Баркас подошел к «Байкалу». На борт брига поднялся прапорщик морской артиллерии. Он стоял на юте, разговаривая с капитаном. Его баркас развернулся и стал помогать буксировать судно. На трех гребных судах матросы налегали на весла.

Сигнальный мыс стал отходить от берега. За ним на склоне голого кряжа появились хибарки с соломенными крышами. На горе стояла церковь.

Казалось, городок расположен в ущелье на берегу маленького озера.

Легкий ветер набегал на светлую и гладкую поверхность бухты, оставляя на ней сизые рябые пятна. У подножия хребтов вылезли мохнатые сопки и заслонили голые кряжи. Вершина Авачинской сопки стала ниже и выглядела теперь островерхой кучей снега. В стороне, поодаль друг от друга, виднелись еще две такие же вершины, похожие на сахарные головы.

Старший офицер Казакевич изредка посматривал на капитана. «Что-то здесь ждет нас, Геннадий Иванович... — думал он. — Письма из дому? Известия из России? Разрешение на опись Амура?» Офицер, присланный от порта, рассказывал лишь местные новости.

Судно медленно ползло, и как-то вдруг стал подходить и надвигаться на него Сигнальный мыс с рыжими и белыми осыпями камня по обрывам, со скалами и лесами. Мыс не выглядел вблизи игрушечным, каким показался издали, когда вошли в Авачу, после громадных Братьев и сплошной черной скалы берега океана.

В половине четвертого на траверзе Сигнального мыса и в двух кабельтовых от него на виду у города грянули пушки брига.

«Байкал», кутая борта черными клубами дыма, дал из своих орудий семь выстрелов. Гул их прокатился к вершинам вулканов. В ответ на увалах, среди лесов и кустарников, один за другим закурились дымки. Семь выстрелов грянуло с камчатских сопок.

Береговые батареи ответили выстрелом за выстрел. Семь белых дымков медленно подымались над лесом Сигнального мыса в безветрии.

Пока что земля эта не знала войны, и пушки стреляли тут только для салютов.

— Не хотите, юнкер, послужить года два-три на камчатской флотилии? — спросил Казакевич, обращаясь к князю Ухтомскому.

Офицеры улыбались.

Судно вошло в «ковш» — гавань, отделенную песчаной косой от большой бухты. Коса была застроена редкими жалкими шалашами.

— Транспорт «Иртыш», — заметил Халезов, рассматривая суда, стоявшие в гавани, — а другой — бот «Камчадал». Вот вам порт. Город Петропавловск! — сказал он молодым офицерам.

— Панорама роскошная! — воскликнул мичман Грот.

В воздухе стояла тишина. Солнце жарко палило. С судна видно было, как по склону горы бежали к пристани черные фигурки людей.