Первое открытие [К океану], стр. 43
Начальник всех морских сил России всегда говорил, что во время войны от винтовых судов будут одни неприятности.
Не строил он и колесных морских пароходов, не желая связываться с промышленностью, с машинами, углем.
«И так кругом воровство, — полагал князь, — что же будет, если мои корабли без поставок угля шагу шагнуть не смогут! Тем более на войне! Да у нас и в мирное время ничего не делают вовремя! Меня зарежут с этими винтовыми судами. Нет уж, верней парусных кораблей нет ничего. Парусный корабль всюду пройдет, и никакого угля не надо».
Несмотря на свою образованность, князь не желал переучивать и перевооружать флот.
— С парусом все короли плавали, а с винтом возникнет стремление к наукам, явятся механики, — полушутя говаривал князь между своих. Он так не думал, но так говорил. Надо что-то говорить для оправдания того, чего нельзя оправдать.
Но он знал, что западные морские государства строили одно за другим паровые военные и коммерческие суда, скупая для этого как свои, так иногда и русские изобретения, которые отвергали царь и Меншиков. Английский флот становился все сильней, вводя в строй военные пароходофрегаты с парусной оснасткой. Паровые пакетботы оправдали себя как верное и быстрое средство связи между Европой и Америкой. Через океан уже было установлено регулярное пассажирское сообщение. Но Меншиков полагал, что с Россией и так ничего не станется. Кронштадт и Свеаборг неприступны, а на суше русские отобьют кого угодно!
Невельской знал, что князь слеп, когда надо смотреть в будущее, что он не понимает будущего парового флота, так же как не совсем понимает значение Тихоокеанского побережья для России.
«Когда-нибудь кровью придется нам расплачиваться», — думал моряк.
— А есть ли на вашем судне механик для управления паровой машиной? — спросил Лев Перовский.
— Я знаком с паровыми двигателями, — ответил Невельской. — Сейчас в моем распоряжении находится пароход «Ижора», и я изучил его машину, кроме того, я, так же как и мой старший офицер, изучал паровые двигатели прежде. За год мы могли бы подготовить одного из матросов в механика.
— Да где вы уголь возьмете? Что вы будете делать на сырых дровах там, на Востоке? — спросил князь насмешливо. — Впрочем, как хотите, я напишу распоряжение, чтобы средства отпустили, — сказал он, выслушав объяснения капитана.
Он позвонил. Ему подали бумагу и чернила. Князь сел писать.
— У пара будущее, — заметил Василий Перовский, — а с винтом и великое будущее.
— Во Франции и в Англии перепиливают парусные суда и вставляют в них паровые машины, — сказал капитан.
— Вы русский флот перепилить хотите? — не отрываясь от письма, заметил ему князь.
Острота за остротой посыпались на моряка.
— Отнимите места у батарей и цистерн и отдайте их паровой машине...
Прощаясь, Лев Перовский назначил день и попросил Невельского быть у него. Он кивнул моряку значительно, как бы говоря: «Не беспокойтесь, все будет сделано...»
Невельской вышел за ограду и зашагал между деревьев к пристани. Спустившись под обрыв, он прошел по парку и молу, протянувшемуся вдоль мелкого залива, туда, где на дальней его оконечности ждала слабо дымившая «Ижора».
Он не вдавался сейчас в рассуждения. Подмывало поехать и рассказать Полозову, что сам Перовский сочувствует и покровительствует... Константин Петрович недавно говорил, что в наше время, когда все задавлено и никто, кроме старых генералов, не имеет права высказывать свое мнение, ученые и революционеры должны пользоваться под любыми предлогами поддержкой лиц, даже чуждых прогрессу, что моряки в этом отношении в удобном положении и могут извлечь пользу из либеральных настроений своего генерал-адмирала Константина, от которых сын царя еще не скоро откажется.
А тут Невельскому самому предстояло воспользоваться поддержкой далеко не либерального министра внутренних дел и его брата.
Капитан догадывался, почему так упрямо твердит ему Меншиков, что положительно известно, будто Амур недоступен. Сегодня он сказал это с особенным значением и повторил несколько раз.
Вечерело, когда «Ижора» подходила к устью Невы. Вдали над осушенными болотами поймы виднелись мачты. Громоздились эллинги, а за ними засверкали на солнце желтые и белые дома Петербурга.
По мере того как судно приближалось к городу, он становился все шире и выше, шире расступалась река, здания на берегах расползались, местами обступая Неву сплошной колоннадой. На реке видны стали стройные суда и множество барж и лодок, набившихся под мосты и у пристаней.
Пароход пришвартовался у Английской набережной.
«Ижора» была в полном распоряжении капитана на все время подготовки к плаванью и благодаря ей он поспевал в столицу, на склады и по канцеляриям, и в Гельсингфорс на верфи, откуда на буксире так быстро привели «Байкал» при противном ветре, и в Петергоф к высшим лицам империи, и в Кронштадт.
Благодаря этой же «Ижоре» и все грузы задолго до прихода «Байкала» лежали на складах в Кронштадте.
Князь в свое время отдал распоряжение, чтобы грузы доставлены были заранее. Невельской выжал из этой бумаги все, что можно, переворошил все склады, сам, как последний унтер из интендантской команды, перерыл груды товаров.
На другой же день Невельской снова явился к князю, привез представление генерал-губернатора, а также новый проект инструкции.
День был дождливый. За окном лило с деревьев и с крыши. Моря не было видно. Просматривая инструкцию, Меншиков вычеркнул все, что касалось устьев Амура.
— Я должен нести эту инструкцию на утверждение государю, — сказал он, — и не могу просить его о разрешении исследований у тех берегов. А без высочайшего разрешения сделать опись нельзя. Спорить с Нессельроде бесполезно. Да еще Чернышев боится, что у него солдат не хватит, чтобы охранять тот край, и поэтому, мол, лучше его не занимать. Да и дело тут гораздо серьезней, чем вы можете предполагать.
— Но бывает же, ваша светлость, что судно, желая избежать гибели, идет к неизвестным берегам. Ветер загоняет парусный корабль в гавань, течение может увлечь в лиман Амура мой «Байкал», и я сделаю опись как бы нечаянно, не теряя времени даром и без всяких хлопот.
— Если произведете все случайно и без несчастий, то, может быть, дело обойдется. Но еще раз предупреждаю вас, — строго сказал князь, — что в случае, если вы скомпрометируете себя, я умываю руки и вам будет грозить разжалование, а может быть, и гораздо более тяжелое наказание.
Глава двадцать седьмая
ПЕТРАШЕВСКИЙ
Баласогло свыкся с мыслью, что не пойдет на Восток. Занятий восточными языками он не оставлял. Старинные бумаги продолжал разыскивать.
«Но — думал он, — когда человека оттолкнули и указали на дверь, то он должен найти что-то утешительное».
«Как будто изменилось что-то, если меня не пустили!» — говорил он себе.
— Дорогой мой Геннадий Иванович! Но на такой великой реке, как Амур, гиляки долго не просуществуют независимыми. Ни при каких обстоятельствах. Кто-то схватит их и подчинит.
— Что же вы хотите сказать?
— Если мы верим с вами в будущую... — сказал Александр, поднял палец, выкатил глаза и умолк. Потом сказал: — К гилякам уже подбираются миссионеры! И соседние маньчжуры давно их поработили бы, будь в этом для них толк и не ухвати маньчжуры весь Китай... Так вы сами хотите посмотреть? Пожалуйста! Три года тому назад писаны бумаги! Вышли с Амура в Забайкалье наши казаки. Один торгашил и попался. Другой ходил мыть золото! Это не легендарные, а действительные личности... А у нас все свалено в кучу. Нашего канцлера не интересует. Пойдемте, покажу, где лежит находка, полюбуйтесь! Зайдите, я давно вас зову...
Спустились по узкой лестнице. Александр шел с фонарем. Открылись тяжелые двери. На полках и на полу лежали груды документов.
— А сухо ли здесь?
— Пока сухо. А дальше — бог знает. Росси строил...
— Но этот подвал, кажется, от старого здания остался...