Капитан Невельской, стр. 122

— Паря, чё такое крепоштной?

— Человек, такой же, как и все, — недовольно отвечал слуга Невельского.

— В крепошти служит?

— Нет, крепость на него составлена, бумага, по ней право барина володать человеком. Крепостной — значит барский.

— Чё, ваш продают, покупают? — Сибиряки заранее покачали головами, ожидая ответа, но крепостной умолчал.

— Как в Рашее-то, а яблоки-то у ваш раштут? — спросил Аносов.

— Растут… Это есть…

— Гошпода важные у ваш! Ш крепоштными! — рассуждал Беломестнов. — И ты крепоштной?

— Да.

Сибиряки с удивлением смотрели на этого человека, как на зверя в клетке.

— А мы вольные, у наш этого нет!

— Тебя продавать и покупать можно?

Евлампий плюнул и ушел.

— Крепоштной ш нами едет! — удивлялись казаки.

Часть вторая

Встреча на Тыре

Глава одиннадцатая

МОЛОДАЯ ВДОВА

Синел огромный горб горы Князя Меншикова. Шлюпка входила в Амурский лиман. Вокруг — мели… Сильный ветер с юга стихает, отлив, сгон воды на баре.

Невельского очень озаботил Орлов, когда сказал, что, возможно, выхода из лимана при южном ветре и при отливе нет. Правда, согнало воду. Все же этот бар — проклятое место! Действительно, в прошлом году было глубже. Позь тоже подтверждает, что глубины тут ежегодно меняются. «Как быть? Что делать? — думает капитан. — Конечно, двадцать футов — глубина достаточная…»

Сейчас капитан чувствовал, что с этой рекой совладать не так просто, что не сразу дается она, тут надо сидеть годы и делать промеры тщательные. Здесь, в лимане, он еще ясней понял, как мало знает сам об этой стране, хотя знает больше всех других.

Благополучно прибыв в залив Счастья, капитан оставил пост под начальством Орлова. Там рубили лес, возили, строили. «Охотск» стоял на рейде. У палаток выставлены две пушки, ходят часовые, развевается флаг. Капитан с шестью матросами, с Позем и Афоней отправился на Амур.

Вчера весь день капитан просидел в юрте на отмели при входе в лиман. Слышно было, как метет песок и мелкую гальку. Видны желтые горбы воды. Дул ветер в одиннадцать баллов.

Сегодня отлив, сделали промеры. Надо идти дальше в реку и действовать, осматривать все. Хотя глубины есть, но ныне все не так, как в прошлом году.

…Шлюпка шла по лиману к входному мысу, который синел слабой, чуть припухшей у обрыва полоской за морем. А далеко слева, как облако на закате, остров Сахалин. Напротив Лангра берег его выступал ближе, даже вершины деревьев различались в трубу.

С новой силой представилась старая забота…

Вход в реку есть, конечно! И есть южный канал! Это главное. Но не этим он утешал себя. «Амур еще не все. Главное — юг, те гавани, о которых слышал еще в прошлом году, о которых говорили нынче гиляки». Чем больше слышал он плохих отзывов об амурских устьях, тем страстней стремился к югу. «Амур — путь. Там, на юге, — колыбель флота… Если бы Амур был еще капризнее, еще недоступнее, и то я обязан бы был твердить, что он хорош. Как иначе добиться его занятия?! Если время такое, что этой толпе петербургских чиновников нельзя ничего втолковать! И флот вечно будет мне благодарен. И залив Счастья — поймут — заслуживает этого названия, хотя Завойко зовет его „заливом Несчастья“. И Амур нужен, хоть тут и мели, и вход в него есть, хоть и труден. Наши не займут, если я выкажу хоть долю своих сомнений, даже Николай Николаевич поколеблется!»

Капитан спешил на реку. У него было много намерений. Он желал узнать, каковы пути из верховьев реки к гаваням на побережье. Изменения на фарватере, происшедшие за год, лишь убеждали его, что надо спешить.

Гиляки не знали расстояний, хотя и довольно верно чертили, кроме них, никто не знает, где эти гавани. Одна, ближайшая к устью, — видимо, Де-Кастри, описанная в свое время Лаперузом. К ней есть путь с Амура, гиляки уверяют, что она недалеко.

Ночевали под скатом берега.

Утром было тихо и ясно. Природа девственная. Нигде ни лодки. Прошли над крутыми стенами входного мыса и в безветрие, при ясном небе поднялись на веслах вверх по течению.

Парило. Над дальним берегом синела коническая гора. Облака зацепились за ее вершину. К полудню подул ветер. Поставили паруса. Вскоре река разыгралась, к вечеру добрались до Константиновского полуострова.

Утром осматривали полуостров. Судя по прошлогодней карте, большей части его не хватало.

— Вода снесла! — сказал Позь.

Он показывал на следы наводнения; на берегу лежали, скрытые в траве, деревья с илом в голых ветвях. «Что же это за вода была! — думал капитан. — Устье чуть не занесло, острова и мысы смыло!»

На устье речки, выбегавшей из сопок, — гиляцкая деревня. Когда шлюпка подошла к ней, навстречу выбежал по отмели молодой человек с косой.

— Да это наш Чумбока! — обрадовался капитан.

…Возвратившись из Аяна на Петровский пост, Невельской огорчился, узнав, что Чумбока ушел. Он заметил Орлову, что тот напрасно отпустил амурского гольда.

Невельской полагал, что Чумбока может оказать пользу экспедиции. К тому же гольд нравился ему. Сейчас при виде его капитан обрадовался. Сумрачное настроение как рукой сняло. Было что-то особенно приятное в том, что он встретил человека, об уходе которого пожалел. Это показалось хорошим предзнаменованием.

Деревня, к которой подходила шлюпка, состояла из трех юрт со свайными амбарами, построенными под обрывом. Берег, крутой, высокий, выступал в реку гористым мысом, похожим издали на старого медведя с пегой головой, склоненной к воде. Над обрывом — хороший березовый лес. За мысом река шире, она образовывала там огромный залив, расположенный между сопок и во всю длину свою соединенный с Амуром.

За юртами в чаще кустарников — речка. Позь сказал, что по берегу этой речки идет тропа до перевала через горы, что перевал низок, пройдя его, попадешь как раз к верховью речки Иски. По берегу, тропа пойдет вниз до самого залива Иски.

— Так из этой деревни сухой путь к нам в Петровское? — спросил капитан.

— Да, отсюда…

— Значит, сюда прибудут топограф и олени?

Об этой прямой дороге от Петровского поста на Амур Невельской знал. Уходя с Иски, он приказал прислать по ней на Амур к первому августа топографа и двух матросов с тем, чтобы заснять полуостров Куэгда, на котором сегодня ночевали. Эта сухопутная экспедиция должна была прибыть на оленях, на которых приехал весной Орлов. Искийские гиляки прежде оленей не заводили. Орлов еще в позапрошлом году узнал, что в верховьях речки Иски есть ягель, и поэтому рискнул добираться сюда на оленях. Он советовал капитану к зиме закупить для экспедиции у тунгусов целое стадо оленей.

Позь сказал, что от залива Счастья сюда можно добраться горой за два дня, а можно и за день…

Тут гораздо теплей. Сегодня жаркое солнце. Ярко-синяя река широка. На другой стороне ее тучные густо-зеленые сопки.

После отъезда капитана из Петровского Чумбока перестал рубить лес. Ему уже рисовались картины изгнания маньчжурских купцов. Он мечтал о возвращении домой, в стойбище гольдов, в родную семью, туда, где похоронен отец, где живет брат.

Дождаться, когда капитан вернется, он мог бы, но не желал сидеть сложа руки. Ему не терпелось. Он решил, что надо помогать капитану, и, явившись к Орлову, сказал, что хотел бы отправиться на Амур, и добавил полушутя, что надо взбунтовать там людей.

Орлов, человек немало пострадавший в жизни, не склонен был к таким штукам. Он знал, что надо действовать очень осторожно. Речи Чумбоки показались ему опасными и сам он — личностью, от которой нужно держаться подальше. Он уклончиво ответил, что надо дождаться капитана.