Амур-батюшка, стр. 155

– И цыгане?

– Как же! И цыгане… Грузы будут на прииски возить. Коней разводить… Да мало ли что! Настанет время, когда нечестность сама по себе исчезнет, будет не нужна. Не от хорошей жизни бывает человек нечестен! А уж гольды – народ совестливый, правдивый, любознательный и от дела ни от какого не откажутся. Они всегда будут нужнейшими людьми. Да я и тебе советую смотреть на них как на людей, равных себе. Не слушай наших попов и дураков, что твердят разные глупости. Гольд – человек!

Егор стал рассказывать про разные сомнения Улугушки насчет попа и как его приходится утешать. Он вспомнил, как учил его огородничать.

Разговор перешел на другие темы. Просидели допоздна.

– Леса еще на тысячу лет хватит! – заметил сидевший тут же Тимоха. – Чего же лес жалеть! Тут тайга.

Утром появился Писотька.

– Ты экспедися? – спрашивал он у доктора.

– Экспедиция, – отвечал тот.

– Хоросо, хоросо! – хлопал его гольд по плечу.

– А ты, Улугу, тоже экспедися пойдесь? – ревниво опросил Писотька.

Улугу, сияющий, оживленный, не отвечая, пошел с веслами на плечах, попыхивая трубкой.

– Улугу – проводник, – сказал Егор вслед приятелю.

– Черт не знает! – с завистью воскликнул Писотька. – Но как так? Ведь Улугу русских так ругал?

«Я теперь не только проводник, но и переводчик!» – с гордостью думал Улугу. Ходить проводником с русской экспедицией было заветной мечтой каждого гольда. Егор замечал: все завидовали Улугу. И верно: это не то что возить купца!

Писотька пожаловался доктору, что у него грудь болит.

Иван Иваныч велел ему снять рубаху. Писотька захихикал, стыдясь наготы и закрывая грудь руками.

– Не треснуло? – обеспокоенно спросил Покпа, когда врач стал выстукивать Писотьку.

– Зачем стучит и слушает, как доску? – спрашивали гольды друг у друга. – Разве из него лодку делать?

– Цо таки? Не звенит? – беспокоился Писотька, пока доктор его слушал и выстукивал.

Савоська, румяный, свежий, в коротком новом халате, тщательно опоясанный, с ружьем, мешком и в рыжей шляпе, явился к Максимову.

– Лодка готова. Моя новые весла брал. Теперь поедем!

Максимов отправлялся к вершине водораздела с Савоськой, которого он знал как опытнейшего проводника. Он обещал Егору постараться проверить, сколь это возможно будет, много ли золота на Додьге.

Максимов брал с собой и солдат, чтобы бить шурфы.

– А мы оспу будем лечить. Всех маленьких ребятишек в Мылках привьем и старух тоже, – говорил Писотька. – Проводника Улугу бояться не надо. Всем надо резать!

– Кто рябой, так уж не заболеет, – заметил Покпа. – Тому не надо.

– Кто рябой, так черта ему! А тебе, может, лечиться неохота, – со злом сказал Улугу. – Смотри!.. Доктор ходит лечит, помогает. Плохого нету! Вы, наверное, так думаете, что русский только ворует соболей? Только невода отнимает? Может, тебе худо, что колокол играет, что церковь строили? Думаешь, как гуся, пугает? Может, тебе мошки жалко, что дым ее гоняет, что пароход ходит, в две трубы дымит?

Писотька слушал с удивлением и беспокойством. Он не додумался до всего этого. Он опасался, что русские поверят россказням своего проводника. Писотьке захотелось казаться перед русскими поумней.

В тот же день врач и фельдшер с проводником и двумя солдатами отправились на лодках в Мылки. Там уже все знали, что доктор сделает прививки.

– Экспедися, экспедися пришел! – неслась весть по стойбищу.

Молодой толстогубый торгаш Данда стал подговаривать народ против прививок.

– Кто привьется – все умрут! – говорил он, прячась в толпе.

Данда всегда подговаривал всех против русских. Часто издевался он над Улугу за его дружбу с Егором. Сколько насмешек снес от него Улугу за свой огород!..

– Ты что, дурак, не хочешь здоровым быть? – твердил всем Улугу. – Ты в шаманские глупости веришь? Лечиться не хочешь? Может, ты глупости думаешь? Может быть, тебе мошки жаль? Тебе, наверно, не хочется за гусем на остров ехать, ты хочешь, чтобы гусь тебе к дому прилетал? Косу вода затопила, а ты, может быть, думаешь, что это русские виноваты?

Данда, Покпа и все мылкинские гольды слушали и удивлялись, какой Улугу, оказывается, твердый сторонник русских.

В тот же день все население Мылок собралось около юрты, где остановился доктор. Все желали прививаться.

– Лоча по-нашему понимает? – кивая на доктора, спрашивали мылкинцы.

– Лоча чисто-чисто по-нашему говорит. Как настоящий гольд! – сидя на корточках, таинственно рассказывал Улугу. – Худа не делает. Кого лечит, тот никогда оспой не заболеет.

Доктор после прививок хвалил Улугу, сказал, что, если бы не он, ничего не удалось бы.

«Ты еще не знаешь, что я хочу рассказать начальнику про воронов камень, – думал Улугу. – Погоди, не то еще будет!»

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Максимов и Савоська сидели у входа в чум. Жерди тунгусского жилища были полузакрыты берестой. За чумами – ягельная площадь, редкие березы в зеленых мхах, низкие каменистые холмы. Кое-где среди камней виден снег. Тут вершина хребта. По ягельнику бродят олени. Кажется, что тут низина, тундра, а не верхняя точка водораздела. Лесистые горы – ниже. Додьга берет начало из этих ягельников.

Александр Николаевич рисовал тунгуску. Савоська, следивший за его работой, попросил карандаш, поправил на рисунке складку губ, а к уху подрисовал подвеску из камней и серебряных колец, хотя в ушах женщины ничего не было. Тунгусы захохотали. Захихикал и Савоська, видя, что рисунок стал живей.

Подымаясь на этот болотистый водораздел, Максимов занес на карту Додьгу. Топограф, ботаник и этнограф, он с ведома и при содействии военного губернатора приглашен был Обществом изучения Амурского края для исследования новой страны на средства, собранные в разных городах России и Сибири. Если бы не общественные деньги, эта экспедиция не состоялась бы.

– Ты хорошо в тайге ходишь, – хвалил его Савоська.

Максимов втайне гордился похвалой гольда, который когда-то водил самого Невельского. Некоторые ученые из Географического общества ненавидят его, уверяют, что он неуживчивый человек. Максимов был у Геннадия Ивановича перед отъездом на Амур и рассказал Савоське о встрече с адмиралом.

– А как баба его? – спросил гольд.

– Она жива и здорова.

– Девки, говорят, выросли?

– И девицы большие, прелесть! И сынок растет!

Гольд много рассказывал Максимову про те времена, когда служил он у Невельского в Амурской экспедиции.

В верховьях Додьги встретили кочующих оленных тунгусов. На обратном пути Савоська принес Максимову клеща. Он уверял, что этот клещ – разносчик смертельной болезни. Гольд говорил, что те, в кого он вопьется, болеют и либо умирают, либо глупеют на всю жизнь.

В низовьях Додьги Максимов нашел новую разновидность черемухи, взял образцы кварца. Савоська рассказал, что он знает в горах по Горюну места, где из земли сочится керосин, и что такое же место есть на Сахалине, куда амурские охотники ходят за соболями.

Александр Николаевич слушал гольда и думал, что еще многое надо сделать исследователям, чтобы иметь хотя бы приблизительное понятие о богатствах этого полупустынного края.

Додьга была впервые нанесена на карту. Максимов теперь ясно представлял себе всю реку – от вершины водораздела, лежащего за областью тайги, где между каменистыми куполами хребта слабые ручейки разрезали глубокий мох, где на топкой равнине берестяные чумы и стада оленей. Там дикие олени подходят к домашним оленухам и дают, как рассказали ему тунгусы, особенно сильное и выносливое потомство. Там кривые березки, а на бескрайных болотах редкие и низкие лиственницы, смолоду сожженные ветром, стоят поодаль друг от друга, как падающие кресты на кладбищах. Ниже – ельник, скалы, ручьи сливаются, журчит река, гниют кости кеты, выловленной по осени крючками или погибшей после икромета и грудами затухшей на перекатах. Еще ниже – дремучий безлюдный лес на сотни верст. Лес из могучих берез, осин, пихт, лиственниц переходит в сплошную еловую тайгу. Голые нижние ветви елей торчат, как ножи и копья, скрещиваются и образуют непроходимые заграждения. Ельник сменяется лиственным лесом. Начинаются рощи, кишащие зверями. Они перемежаются с болотами. На кочкарниках цветут белые кисти дурманов, туманят голову путнику, забредшему на болото. Водопой лосей… Утренний туман, тучи мошки, глубокие травы… Малинники, смородинники… Рев медведя и сохатого…