Жизнь Муравьева, стр. 72

– Сообщите об этом сами султану, – сказал Муравьев. – Для меня важнее всего, что вы приступили к прекращению кровопролития.

– Я пошлю на днях султану доверенное лицо с изъявлением своей покорности, – добавил паша. – Уверяю, что мы с ним помиримся!

– Если так, то я буду считать поручение мое к вам оконченным и доложу государю о доброй вашей воле, с которой исполняется его желание. Могу ли я сделать это?

– Можете, можете, – подтвердил паша. – Мое слово свято, как и моя вера!

Полного доверия к паше Муравьев не питал и поэтому задержался еще некоторое время в Александрии, чтобы проверить, как выполняется обещание паши. И убедился, что приказ был отправлен в тот же день через Сирию, и, получив его, Ибрагим приостановил военные действия.

Следовательно, Муравьев мог считать трудную миссию свою исполненной успешно. «Хитрая изворотливость в речах Муххамеда-Али свидетельствовала, – записал он, – сколько ему было неприятно и тяжко покориться. Но, невзирая на то, дело было совершено, военные действия прекращены и он несколько раз клятвенно обещал замириться с султаном. Если бы он по непостоянству или каким-либо причинам отменил повеление, данное сыну, то уже временный перелом в делах имел свою пользу, ибо от того ослабевал победоносный порыв его войск, а Турция выигрывала время для собрания новых сил. Возобновление военных действий обнаружило бы вероломство паши перед всем светом».

В конце января Муравьев везвратился в Константинополь.

5

Султан и окружающие его сановники хотя и не сомневались более в дружелюбных намерениях русских, но на успешные переговоры Муравьева с египетским пашой возлагали мало надежды. Турецкие войска были разбиты, Ибрагим-паша продолжал двигаться к столице, не встречая сопротивления, и вот-вот на азиатском берегу Босфора могла показаться кавалерия бедуинов. А тайные агенты иностранных держав, опасавшихся возраставшего влияния России на дела Востока, усиленно распространяли всякие ложные сведения, создавая в турецкой столице панические настроения.

Султан растерялся. Не дождавшись возвращения Муравьева, он отправил в Александрию своего представителя, приказав во что бы то ни стало добиться мира с египетским пашой, уступить его требованиям. И в то же время султан объявил Бутеневу, что отдается под покровительство России и просит прислать обещанный флот и сухопутные десантные войска для защиты Константинополя.

Сообщение Муравьева об успешных переговорах в Александрии и подтвердившееся вслед за тем известие о прекращении наступательных действий египетских войск обрадовали и успокоили султана. Приняв Муравьева и поблагодарив его, султан изъявил желание, чтобы он оставался в Константинополе до совершенного окончания египетских дел.

Довольны были Муравьевым как будто и в Петербурге. «Остановлением армии Ибрагима-паши ознаменовали вы полный успех вверенного вам посольства, – писал ему Алексей Орлов, – отличные дарования ваши снискали доверенность государя, назначающего вас командовать десантными войсками».

Зато иностранные резиденты в Константинополе встревожились чрезвычайно:

– Непостижимо, как генералу Муравьеву удалось столь быстро переубедить пашу! – удивлялся французский консул в Александрии господин Мимо.

Прекращение военных действий и особенно обращение султана за военной поддержкой к России вывели из себя французского посла Руссена. Он явился к султану и иотребовал, чтобы тот отказался от русской помощи, угрожая в противном случае вызвать французскую эскадру в помощь египетскому паше и возбудить его к новому наступлению. Султан опять заколебался и стал просить Бутенева, чтобы русская эскадра остановилась в Сизополе. Но было поздно. Военные корабли под начальством контр-адмирала Михаила Петровича Лазарева вошли в Босфор, а вскоре на азиатском его берегу, в долине Ункиар-Искелеси, близ летней резиденции султана, высадился десятитысячный отряд сухопутных русских войск, поступивших под начальство Муравьева. При этом император Николай через посла Бутенева объявил, что эскадра и войска, посланные на помощь султану по его настоятельной просьбе, останутся в Босфоре до тех пор, пока Ибрагим не очистит Малой Азии, не уйдет обратно за Тавр и пока египетский паша не удовлетворит всем требованиям Порты…

Английским и французским дипломатам не оставалось ничего, как стараться поскорей примирить султана с пашой и устранить тем самым предлог для пребывания русских вооруженных сил в Константинополе.

А тем временем императору Николаю донесли, какую огромную популярность в петербургском обществе приобретает имя генерала Муравьева. Это было естественно. «Взоры всех устремлены на Константинополь, на Босфор и на успехи вашего предприятия», – писал военный министр Муравьеву. В европейских и отечественных газетах чуть не каждый день склонялось имя молодого генерала, заставившего смириться воинственного египетского пашу, и все отдавали должное его твердости, самообладанию и дипломатическому умению.

Император Николай не мог не признать того, что признавали все. Муравьев был произведен в геперал-лейтенанты, назначен командующим десантными сухопутными войсками. Но император не забывал, что Муравьев – близкий родственник бунтовщиков, подготовлявших свержение самодержавия, несомненно находившийся в связи с ними, продолжавший покровительствовать разжалованным своим друзьям на Кавказе. Следует ли оставлять ему нераздельную славу за успешное исполнение нужнейшего государствейного дела? Не возникнут ли нежелательные толки и невольное сочувствие мятежным родственникам его, отбывающим каторжные работы и ссылку?

Император вызвал своего любимца Алексея Федоровича Орлова.

– Муравьев доносит из Константинополя, что хотя Муххамед-Али и прекратил военные действия, однако вполне полагаться на пашу нельзя. Я и сам так думаю. Возможно, еще придется пустить в ход наши пушки и штыки. А если все обойдется благополучно, то, прежде чем наши войска покинут турецкую столицу, следовало бы укрепить особым договором дружественные отношения наши с султаном. Ты меня понимаешь?

– Превосходно понимаю, государь. Бескорыстная помощь султану заслуживает того, чтобы впредь мы не опасались никаких нападений иностранных военных кораблей на черноморские наши берега.

– Ну, я вижу, тебе никакие инструкции не нужны, – улыбнулся император. – Поезжай в Константинополь. И не вздумай на этот раз отказываться. Я назначаю тебя полномочным посланником в Турцию и главнокомандующим всеми находящимися там сухопутными и морскими силами.

В конце апреля сераскир Хозрев навестил Муравьева и сообщил, что султан заключил с Муххамедом-Али договор, по которому паша признавал свою зависимость от султана, а тот уступал ему управление Сирией.

Миссия Муравьева, таким образом, была завершена. Коварные замыслы иностранных держав разрушены. Десантные российские войска и флот могли собираться в обратный путь.

И вдруг, как раз в то время, как сераскир находился у Муравьева, раздались орудийные выстрелы. Суда Черноморской эскадры, стоявшие на рейде в Босфоре, окутались пороховым дымом. Сераскир, испуганный внезапной пальбой, вскочил с дивана.

– Что это такое, генерал, как вы думаете?

Муравьев поглядел в окно на корабли, пожал плечами.

– Похоже на то, что эскадра кому-то салютует, но не могу понять – кому?

Явившийся вскоре мичман, посланный контр-адмиралом Лазаревым, пояснил:

– Салют был, дан в честь прибывшего на корвете графа Орлова. Он остановился у его превосходительства господина Бутенева.

Причина нечаянного прибытия Орлова никому не была известна. Муравьев, проводив сераскира, поспешил к Бутеневу. Алексей Федорович Орлов, сияющий и надушенный, встретил его как старого приятеля, поблагодарил от имени императора за успешные переговоры с пашой, рассыпался в комплиментах.

Муравьева эти любезности не обманули. Возвратившись домой, он записал в дневник: «Случилось то, что я предвидел, что из Петербурга прибудет лицо, которое захочет взять себе славу сию, когда уже миновала вся опасность… Я останусь при одной ответственности и занятиях самых трудных в отряде, тогда как слава и честь поручения сего достанется графу Орлову. Итак, все труды мои пропадут, и другой воспользуется оными».