Денис Давыдов (Историческая хроника), стр. 65

X

Как-то ранним утром Денис, ночевавший вместе с Бедрягой и Бекетовым в Городище, получил с курьером, возвратившимся из Калуги, письмо от брата Левушки.

Давно Денис не имел известий от своих родных. И сейчас, сидя на кровати, он нетерпеливо разорвал пакет, прочитал несколько строк и вдруг, прикрыв лицо руками, глухо зарыдал.

Офицеры вскочили, забеспокоились:

– Что случилось, Денис? Несчастье?

Денис медленно поднял голову, не сдерживая катившихся по лицу слез, ответил кратко:

– Багратион… незабвенный благодетель мой… скончался…

Смерть Багратиона до глубины души потрясла Дениса. Он постоянно справлялся о здоровье князя, знал, что после ранения Багратион был отправлен в село Симы, Владимирской губернии, в имение своей тетки, княгини Голицыной. И лишь несколько дней назад порадовала весть, что Багратион начал поправляться и уже передвигается на костылях по комнате.

Теперь же Левушка, снова ставший адъютантом Раевского, сообщал, что князь, услышав о занятии Москвы французами, в гневе сорвал с себя повязки, растравил раны, вызвав гангрену. Смерть последовала 12 сентября.

Денис, всегда с гордостью вспоминавший о своей службе у Багратиона, восхищавшийся им как замечательным полководцем суворовской школы, горячо любивший его как человека прекрасной, большой души, искренне и глубоко переживал тяжелую утрату.

Но предаваться горестным мыслям пришлось недолго. Казачий пикет, стороживший проселочную дорогу, ведущую в село Городище из Дорогобужа, известил о приближении двух неприятельских колонн.

– Вот случай, господа, поражением врагов отдать воинскую почесть праху великого героя, – сказал Денис офицерам, облачаясь в свой походный кафтан и пристегивая саблю.

В Городище стояли ахтырские гусары под командой Бедряги и Бекетова, а также пехотная рота старика мичмана Храповицкого. Остальная кавалерия, под начальством Степана Храповицкого и Чеченского, ночевала в соседней деревне Луги. Послав туда приказ ударить на неприятеля с тыла, Денис вывел гусар и пехоту на окраину села, укрыв часть войск за избами.

Вскоре на дороге в клубах пыли показалось около четырехсот французов. Встреченные у околицы ружейным огнем, они попятились, отстреливаясь, начали отступать к роще, примыкавшей к мелководной реке Угре, за которой тянулся сплошной лес до Мосальска.

– С богом, ребята! В штыки! – скомандовал старик Храповицкий своей пехоте и с саблей в руке первым бросился за отступающим неприятелем. Рота с криком «ура» последовала за командиром. Обгоняя друг друга, солдаты ворвались в рощу на плечах французов, имевших намерение перебраться через реку и скрыться в лесу.

В это время показалась кавалерия во главе со Степаном Храповицким. Разгадав замысел противника, он обскакал со своим отрядом рощу и, став между рекой и рощей, отрезал неприятелю путь отступления. Видя себя окруженными, французы начали сдаваться. Партизаны взяли в плен пять офицеров и триста тридцать рядовых.

Возвратившись в Городище и отправив по распоряжению генерала Шепелева Тептярский полк в Рославль, Денис в тот же день со всей остальной кавалерией и пехотой выступил в направлении села Федоровского, близ Вязьмы, где однажды разгромил неприятельский транспорт.

Погода последние дни стояла теплая, сухая. Ранними утрами, правда, ощущалась осенняя свежесть, а в полдень солнце припекало совсем по-летнему. Отряд продвигался по лесу. Было тихо, приятно пахло грибами и прелой листвой. На деревьях между оголенными ветвями, серебрилась паутинка; посвистывая, порхали синицы. На полдороге до Федоровского отряд устроил привал близ деревни Слукино, разбросавшей свои ветхие, крытые соломой избенки по берегам извилистого и узкого ручья.

Позавтракав с офицерами, Денис улегся отдохнуть и только что задремал, как из деревни возвратился неутомимый Иван Данилович Крючков. Вместе с ним на рослых кавалерийских французских лошадях приехало шесть неизвестных вооруженных всадников в самом разнообразном одеянии. Впереди одного из них, со связанными назад руками, полусогнувшись, сидел молоденький, с черными усиками французский офицер.

Подскакав к Денису, Крючков доложил:

– В деревне местные конные партизаны стоят, ваше высокоблагородие. Человек сто. Командир ихний со мною до вас напросился.

Офицеры с любопытством оглянулись. Рослый, плотный партизан с круглым, помеченным оспинами лицом и живыми глазами, ехавший впереди других, молодцевато, с хорошей военной выправкой, соскочив с лошади, сделал шаг вперед и, приложив руку к козырьку солдатской фуражки, представился:

– Киевского драгунского полка рядовой Ермолай Четвертаков!

Денис, слышавший мельком об отряде Четвертакова, посмотрел на драгуна с большим интересом. Скомандовал «вольно», спросил:

– А ты как же, любезный, в партизанах-то очутился?

– Поранили меня в грудь под Царевым Займищем и в полон забрали, ваше высокоблагородие, – неторопливо и толково отвечал Четвертаков. – А караулы у хранцев не дюже крепкие, я ден пять у них побыл да и в лес ушел… А куда дальше деваться – не знаю, а без дела солдату сидеть вроде стыдно… Вот и обдумал в деревне Басманы мужиков под свою команду принять…

– А в какой армии с полком своим находился? – спросил Денис, желая удостовериться в правдивости драгуна.

– Во второй его сиятельства князя Багратиона, – четко отрапортовал Четвертаков и, очевидно разгадав смысл вопроса, улыбнулся: – Не извольте сомневаться, ваше высокоблагородие. Вам, конечно, меня заприметить трудно было, а я вас давно знаю… Вместе с ахтырскими гусарами до города Смоленска идти пришлось.

– А в бою под Миром был?

– Как же! Наш эскадрон в ту пору, как гусары вашего высокоблагородия бой с уланами у лесочка завязали, первым прибыл к вам на подмогу. Тут и видеть привелось, как вы хранцев-то рубили!

– Да, дрались там славно, – вздохнул Денис и добавил тихо, с грустью: – Скончался наш князь Багратион…

Лицо Четвертакова приняло растерянное выражение. Он сделал шаг назад, заморгал глазами:

– Да неужто так, ваше высокоблагородие?

Денис подтвердил. На глазах Четвертакова выступили слезы. Он медленным движением руки снял фуражку, перекрестился.

– Царство небесное… Батюшка наш, отец солдатский…

Между тем партизаны сняли пленника с лошади, развязали, подвели к Денису. Француз, разминая затекшие руки, беспокойным взглядом смотрел почему-то на верхушки деревьев, предполагая, очевидно, что его хотят повесить.

Четвертаков, обтерев лицо рукавом рубахи, пояснил, что его отряд, насчитывающий свыше двух тысяч человек, обычно пленных не берет, но этого офицера выхватили третьего дня из большой неприятельской партии, чтобы проведать, куда она направляется. А так как разговаривать с французами в этой местности может лишь один старик Назарыч, бывший прежде с барином за границей и проживающий сейчас в Слукине, то пленника и привезли к нему. Француз рассказал, что часть, к которой он принадлежит, сформирована недавно в Вязьме для уничтожения партизан, и в первую очередь отряда Дениса Давыдова, приметы которого указаны всем командирам.

– Мы к вашему высокоблагородию сами хотели сегодня пленного отправить, – заключил Четвертаков, – да как раз казаков ваших повстречали.

– А ты разве знал, где я нахожусь? – спросил удивленный Денис.

– Слух давно о вас имеем… А по деревням здешним всюду наши партизаны. Разыскали бы!

Допросив француза и узнав подробности об экспедиции полковника Жерара, Денис изменил первоначальный план нападения. Необходимо было принять меры предосторожности от возможных случайностей, установить наблюдение за неприятельским отрядом, который, по словам пленного, сделал бесполезный маршрут в сторону Гжатска и теперь направился к Семлеву, верстах в двадцати пяти западнее Вязьмы. И потом… в голове Дениса зародилась дерзкая мысль выследить неприятеля и самому напасть на него врасплох, разбить по частям.

Поблагодарив Четвертакова и поручив ему сообщать о всяком движении неприятельских частей в районе Гжатска, Денис отвел свой отряд в село Андреяны, южнее Вязьмы.