Армейская история, стр. 6

Напряженны взгляды солдат, назначенных наблюдателями и тревожно оглядывающих нависающие над дорогой скалы. Опасен серпантин. Как дорогу ни охраняй, а на всем протяжении трассы невозможно обеспечить полную безопасность движения. Перевести дыхание можно только в конечной точке, когда выйдешь к пункту назначения, где оборудованы долговременные позиции и где гарантировано относительное спокойствие. Потом назад….

Колонна проползла почти что вся мимо Демагина, когда возвышающаяся над дорогой скала от мощного взрыва внезапно вздыбилась и, разваливаясь в воздухе на глыбы, рухнула вниз, на проход. Мощной взрывной волной старлея скинуло с брони на камни. Оглоушенный взрывом, он недоуменно потряс головой и услышал гулкую дробь крупнокалиберного пулемета. Второй мощный взрыв перекрыл колонне путь к отступлению. Ловушка. Колонна оказалась зажатой в каменном мешке.

Гудела и кружилась голова. Горы стреляли огнем и убивали железные машины, которые вдруг в мгновение ока превратились в беззащитных, слабых и неуклюжих чудовищ. Несколько машин горело, охваченных всепожирающим огнем.

Бой шел уже несколько часов. Колонна перестала существовать, и теперь самым главным было спасти и вывести из огненного мешка оставшихся в живых людей. Пытавшаяся прорваться к ним на помощь группа нарвалась на вторую засаду и вела бой в нескольких километрах от них. Демагин, глядя на рваные тяжелые облака, облепившие горные вершины и скрывающие небо, с тоской подумал, что вертолетам к ним тоже не пробиться.

Черкасов почувствовал, как спокойно и строго взглянул на него Абрамов. Выбора не было. Они знали это ущелье как свои пять пальцев, и потому была надежда, что, не взирая на отсутствие видимости, они смогут сделать это. Смогут подойти к нашим, ведущим неравный бой солдатам и офицерам, и попытаться спасти тех, кто еще оставался жив и ждал помощи.

Лететь было сумасшествием. Они такими и были. Потому что если они откажутся лететь, то после этого не смогут с чистой совестью смотреть людям в глаза. И будут мучиться сами, считая, что пехота погибла только из-за их трусости и малодушия. И чтобы сохранить свою совесть чистой перед Богом, собой и людьми, они должны были попытаться сделать это.

Командир полка не заставлял их лететь. Он и не мог заставить их лететь, потому что лететь было нельзя. Потому что не было видимости. Потому что духи, скорее всего, подготовились к встрече вертушек и ждут их. И было очень мало шансов вернуться. Но, запретить лететь он тоже не мог. Потому что был пусть маленький, но шанс — спасти хотя бы часть людей. Он предоставил им самим право выбирать. И он заранее знал, какое они примут решение. Они были лучшими, и могли принять только одно решение. И от этого их решения в груди командира вставал комок….

На горы опустилась непроглядная темнота и бой стих, когда до Демагина откуда-то издалека донесся еле различимый, до боли знакомый гул. Летели вертолеты. Неужели решились?! Шум винтов то утихал, то усиливался, отражаясь в крутых изгибах ущелья. Через несколько минут Демагин уже вел переговоры с ведущим пары, помогая выйти на позиции пехоты и обговаривая опознавательные знаки и место посадки. Вторая вертушка прикрывала с воздуха, в готовности поддержать огнем. Духи, почему-то не стреляли, видимо не видя цель и не веря, что русские могут на такое решиться.

Вертолет вышел прямо на них, следуя указаниям старлея, и резко пошел на посадку, почти у самой земли включив прожектор, и казалось, что вихрящееся кольцо светящихся винтов сейчас зацепит скалу. Демагин восхитился мастерством невидимого летчика, сожалея, что не может пожать его руку. Спохватившиеся духи открыли огонь, но вертолет уже потушил прожектор, и под прикрытием темноты началась разгрузка боеприпасов и эвакуация раненных.

Они делали с Абрамовым второй рейс. Удавшийся первый наполнил сердце уверенностью, что у них все получится, и Черкасов чувствовал себя почти богом. Абрамов во второй раз сумел повторить свой безумный маневр и невредимым снова сесть к нашим, пока Черкасов прикрывал его с воздуха. Абрамов забрал еще одну группу раненых пехотинцев и они уже пошли назад, когда наугад пущенная пулеметная очередь духов перечеркнула вертолет Черкасова, зацепив что-то жизненно важное для него, потому что он вдруг чихнул, закашлял как живое существо, и неожиданно перестал слушаться майора, из последних сил пытающегося удержать в руках умирающую машину.

Постепенно набирая скорость, вертолет шел к земле и Черкасов понял, что все его усилия тщетны. До скрежета сжав зубы, он пытался уйти от прямого столкновения с горами, черной ночной массой падающих прямо на него и, понимая, что чудес не бывает, делал все для спасения машины и экипажа. Но удар прозевал. От столкновения, потрясшего горы и воздух его бросило вперед, и он погрузился в темноту.

Черкасов не знал, что из всего экипажа он один остался в живых, отделавшись сотрясением головного мозга и переломом пары ребер. Он не знал, что духи первые вышли к сбитому вертолету, забрав его бессознательное тело. Не чувствовал, как кулем привязав к ишаку, духи повезли его от места падения вертолета в сторону пакистанской границы.

Глава 7.

Анисимов с гордостью ощущал толстую пачку афошек, приятно греющую душу и карман и довольно зажмурился. Все-таки хорошо, что он попал в Афганистан. Сейчас он купит кожаный плащ, о котором и не мечтал в Союзе, вот будут с завистью смотреть на него друзья и знакомые. А девки! Гроздьями на нем вешаться будут!

Хотя, дурак он, конечно же! И чего раньше не пошел на начальника продовольственного или вещевого склада? Ведь предлагали же! А теперь копейки считает…. Вон, едет он сейчас за плащом с начальником продовольственного склада прапорщиком Абдурахмановым, который милостиво взял его с собой в дукан на своем шишарике, предварительно обменяв анисимовские чеки на афошки, так видел бы кто, какая у Абдурахманова пачка денег с собой! Столько и за десять лет службы в Афганистане не получишь. А чему удивляться? И сейчас у того в кузове лежит несколько ящиков продуктов. Не просто так же он их везет? Эх! Ладно, вот вернусь в Союз, при первой же возможности в тыловики переведусь.

Они подъехали к торговой лавке на окраине кишлака, и встречать их сразу же выбежал пожилой бородатый афганец. Абдурахманова он видимо знал хорошо, потому что они троекратно расцеловались как старые добрые знакомые, и тот повел их в свою лавку.

— Вай, Карим! — обратился Абдурахманов к дуканщику, — Это мой друг, плащ хочет купить, так смотри мне, без фокусов, чтобы дерьмо не подсунул!

— Зачем дерьмо? — обиженно залепетал тот, — Зачем обижаешь? Твой друг — мой друг! Самый лучший плащ дам, по кабульской цене отдам себе в убыток!

— Да уж! — засмеялся Абдурахманов, — Ты продашь себе в убыток…. Втридорога сдерешь.

Дуканщик что-то крикнул своему сыну, черноглазому молодому парню, и тот, заулыбавшись, кивнул Анисимову, сделав приглашающий жест к прилавку. А тем временем Абдурахманов с дуканщиком уединились в углу, принявшись вполголоса о чем-то горячо спорить. В цене не сошлись, в душе усмехнулся Анисимов.

И время перестало существовать для него. Какой там к черту плащ. Анисимов и позабыл, для чего он приехал в дукан, настолько захватило его разнообразие товара. Парень, словно волшебник, извлекал из-под прилавка то одно, то другое, с удовольствием видя, как азартно все сильнее и сильнее разгораются глаза у покупателя. Анисимов с тоской ощущал, как чувство глубокой неудовлетворенности от того, как мало он может купить на свои деньги, мощной удавкой охватывало его душу.

Он с интересом разглядывал красивую коробочку с парфюмерией, как вдруг почувствовал — что-то не так. В лавке повисла мертвая тишина, и когда он взглянул на парня, то увидел, что тот замер, испуганно глядя на вход. Анисимов обернулся, и в груди похолодело. Потому что душа не просто ушла, а рухнула вниз, к пяткам, и кажется, пробив глиняный пол, ушла куда-то далеко под землю.