Зэками не рождаются, стр. 61
«Теперь мне каждая копейка дорога, — подумал про себя Осинин. — Придется химичить».
Столица поразила его безлюдностыо на окраинах, того оживления на улицах, какое царило в былые времена, он не заметил, но потом до него дошло: ведь было начало августа, и многие коренные жители, видимо, разъехались по дачам, курортам и деревням.
Многие устремились к Белому дому, и Осинин присоединился к ним. Какое-то приподнятое чувство переполняло Виктора, он готов был сражаться за справедливость.
В городе было душно, грязно и пыльно.
Жил Осинин у своих бывших знакомых, у которых в бытность свою студентом снимал небольшую каморку. Их дом находился в пригороде, недалеко от небольшой речки Пахра.
Первое время Осинин жил отшельником — никуда не выезжал, никуда не ходил, запоем читал книги, делал наброски для своего будущего опуса и составлял объемную жалобу на имя Председателя Верховного Суда РСФСР, но события 19 — 21 августа 1991 г. перевернули все его планы. Как только Виктор услышал по радио о введении чрезвычайного положения, он быстро оделся и отправился на пригородную станцию. Через каких-то сорок минут он был уже на Павелецком вокзале.
Из разговора пассажиров он понял, что многие направляются в центр.
На Манежной площади людей была тьма-тьмущая.
Демонстранты напоминали собой бушующее море.
Увидев, что люди таскают камни, кирпичи, скамейки, столбы, бетонные блоки, спиленные деревья, куски железа — словом, все, что могло пригодиться для того, чтобы преградить дорогу машинам смерти, и Виктор, не долго раздумывая, бросился таскать всякие тяжести для сооружения баррикады.
Пот лил с него ручьями, но он не замечал этого.
С ликованием толпа встретила красный троллейбус, остановившийся специально на дороге, ведущей к Дому Советов, чтобы оградить его и спасти.
Водитель этой машины, молодой паренек с шалыми глазами, лихо заявил:
— Приношу в жертву государственный троллейбус!
В толпе раздался смех и аплодисменты.
Никто в эту ночь не спал, никто никуда не уходил, решив стоять насмерть, чтобы защитить свой парламент. Люди жгли костры, варили чай, пели песни или рассказывали истории из своей жизни, чтобы не уснуть и быть наготове, когда появятся чудовищные машины.
Когда появились танки, Виктор вместе с остальными стал забрасывать их камнями и бутылками с бензином.
Осинин не почувствовал боли, когда одна из пуль пробила его грудь. Кровь на его белой рубашке заметили другие. Они вовремя подхватили его и бережно занесли Виктора в укрытие. Виктор тяжело и хрипло дышал…
Глава шестьдесят шестая
Мог ли предположить Виктор, что свобода, ради которой он готов был пожертвовать своей жизнью, окажется на самом деле призрачным миражом, эдакой пародией на демократию, что желание превратить советское государство в правовую и справедливую державу останется лишь на бумаге.
Мог ли предвидеть Осинин, да и все находившиеся на баррикадах в те жаркие августовские дни 1991 г., что лжедемократы передерутся из-за упоения обладать властью, что из-за честолюбивых амбиций прольется кровь ни в чем не повинных людей в октябре 1993 г. и мы покроем себя несмываемым позором перед лицом всего прогрессивного человечества?!
Все это Виктор поймет много позже, а сейчас он лежал на пружинистой койке и кусал губы от жгучей боли в левом легком.
— Ну как, герой, очухался? — чуть ли не панибратски обратился к Осинину веснушчатый крепыш, облаченный в белоснежный халат.
«Наверное, хирург?» — пронеслось в голове Виктора.
— Я главврач больницы, Сергей Петрович Дымшиц, пришел посмотреть на вас, героя баррикад! — как бы отгадав мысленный вопрос Виктора, произнес здоровяк.
— Какой же я герой? — смутился Осинин. — Просто меня сильно ранило.
— Все позади. Молодой человек, — одобряюще произнес доктор, — операция прошла успешно. Через несколько дней сделаем вам перевязку и все будет о'кей. Кстати, молодой человек, в вашей одежде мы не нашли никаких документов. Вас как хоть величают?
Осинин моментально сообразил, что если он сейчас назовет себя, начнется обычное в таких случаях бюрократическое заполнение анкетных данных, но ведь он находится в розыске!
Виктор сказал первое попавшееся имя, которое пришло ему в голову.
— Борисом меня дразнят, — и, чтобы выиграть время для сочинения легенды, с глубоким вздохом произнес: — Извините, доктор, мне очень плохо, — и свободной правой рукой прикоснулся к своей голове, имитируя страшную головную боль.
— Все, все, все, — заспешил пышноусый эскулап. — Выздоравливайте, поправляйтесь, потом к вам зайдет ваш лечащий врач и составит историю болезни.
После ухода врачей Осинин напряженно думал, как найти выход из создавшегося положения. Он без документов. Что делать?
Виктор заявил Дымшицу, что его зовут Борисом, а фамилия? Стоп! В память врезался Локоть! Борис Степанович Локоть! Его закадычный дружок по институту, с которым он на пару «снимал» телок! О! Какие это были телочки! От одного воспоминания у него улетучились боли в теле.
Целых три года он на пару с Бобом вел развеселый образ жизни. Отец Бориса имел звание полковника. Он частенько баловал любимого единственного сыночка. Почти каждую субботу и воскресенье после занятий в институте Борис и Виктор отправлялись на охоту на самочек, как обычно они называли девушек фривольного поведения.
Борис боготворил Виктора, старался во всем ему подражать, восторгаясь его мужеством и отвагой, хотя в душе завидовал ему, сам того не осознавая.
Человек, как принято считать, раскрывается в своих поступках.
Однажды Осинин по-настоящему выручил Локтя. Борис назначил свидание с одной милой мордашкой в метро на ст. «Дзержинская» со стороны «Детского мира» и прихватил с собой Осинина, чтобы похвастаться своей очередной победой.
И когда к Локтю подошла узколицая девушка с белокурыми волосами, на него неожиданно набросился какой-то малохольный замызганный тип (видимо, муж или сожитель юной девы), схватил Борю за грудки и попытался ударить.
Виктор, не раздумывая о последствиях, резко нанес заученным ударом аперкот снизу, и нападавший словно бревно свалился на землю.
— Пошли! — резко сказал Осинин Борису, и они быстрым шагом вышли из метро.
Пройдя метров сто, он немного успокоился и спросил Бориса:
— Что за хмырь на тебя накинулся?
— Понятия не имею, — ответил Локоть, эмоционально разводя руками. — Наверное, выследил ее, а может, она специально сказала ему, чтобы подраконить своего хахаля. Кстати, на, возьми, — протянул он ему какую-то шапку.
— Что это?
— Это тебе. Подарок.
— Откуда?
— Она у него слетела с головы, когда ты ему так здорово вмазал. Молодец! Я этого никогда не забуду. Возьми.
— Не надо мне чужой вещи. Сам носи. И вообще это ни к чему. Запросто могут пришить грабеж. Выкинь лучше ее.
Шапка была почти новая, и Борису не хотелось лишаться такого трофея.
— Не хочешь — не надо, я сам ее буду носить.
После этого случая Борис еще больше привязался к Виктору и при каждом удобном случае на вечеринках рассказывал про этот случай, всячески расхваливая находчивость и решительность Осинина.
Однажды Виктор, Локоть и еще один шалопай, художник по профессии, мнивший себя несостоявшимся гением, собрались вместе, чтобы приятно провести время с бабами, с которыми случайно познакомились на улице.
Денег как всегда было в обрез, и Осинин, придерживавшийся девиза: «Живем один раз на свете» — решил продать единственный золотой перстень почти за бесценок. В первом попавшемся магазине он сбагрил его.
Потом они долго решали куда ехать.
Тогда Осинин предложил поехать в Новогиреево к какому-то убежденному холостяку, мастеру спорта по боксу, питавшему так же как и они пристрастие к прелестному полу.
Боксер оказался мрачным толстым типом. Он встретил всю ватагу не совсем дружелюбно, хотя отнюдь и не враждебно, по той простой причине, что сразу же узрел математическое несоответствие женских и мужских особей — 3x4.