Зэками не рождаются, стр. 32

"Такой молодой, а уже следователь, — подумал с уважением Осинин, — по всему видно, что еще не скурвился [63], из порядочных".

— Как же так все произошло? — участливо спросил следователь. В его голосе чувствовалась обида, горечь и недоумение. — Они на вас напали? Расскажите все поподробнее.

— Да, они начали избивать меня. Если бы сбили на землю, забили бы ногами. А я не хочу глупо погибать, тем более у меня семья — сынишка родился недавно, и жена снова в положении.

— А что за женщина с вами была?

— Я ее не знаю, — слукавил Виктор.

— Она была с вами и убежала, нам все рассказали. Вы просто не хотите, видимо, впутывать ее в эту историю, а жаль: подумайте над этим. Джентльменство сейчас ни к чему, но мы ее найдем и без вашей помощи.

Виктор промолчал. Он не знал как быть, а впрочем, пусть решает сама. Неплохо, конечно, было бы, если бы она явилась к следователю и сама рассказала всю правду, чтобы прояснить картину происшествия, а вообще-то зачем ее впутывать, обливать грязью? Несолидно. В конце концов, у него самооборона.

— Молчите? Подумайте.

— По какой статье вы меня привлекаете?

— По ст. 114 УК РСФСР. Превышение пределов необходимой самообороны. В деле есть показания милиционера, который видел, как хулиганы напали на вас. Так что, если Харитонов выживет, может все обойтись. Годик-другой дадут, а, может быть, и условно.

— А Харитонов в тяжелом состоянии?

— В очень тяжелом, он под капельницей сейчас находится. Так что до суда вам придется побыть в СИЗО [64].

Осинин задумчиво подпер голову. В душе он надеялся, что его до суда отпустят под подписку и он увидится с Тоней и маленьким сыном.

— А как же мне жене сообщить? Ведь она сильно переживает, что от меня так долго нет никаких вестей.

Следователь несколько мгновений молчал, задумчиво потирая подбородок, потом решительно выбросил:

— Пишите, вот вам ручка и бумага. Я отправлю, пусть ваша жена приезжает на свидание.

Глава тридцать четвертая

— Комитет Госбезопасности? Это полковник Понтияков из УВД. Мы установили местонахождение главаря банды Котенкина.

— Сейчас я генерала приглашу, одну минуточку, — вежливо проговорили в трубке.

— Алло! Это Герман Владимирович? Здравствуйте, товарищ полковник. Генерал Мясников Анатолий Петрович слушает.

— Анатолий Петрович! Нам стало известно, где может находиться Людоед. Мои люди ведут наблюдение за домом в поселке Александровка.

— Спасибо, товарищ полковник! Вы сможете сейчас приехать ко мне и подробно все рассказать? Мы с вами здесь все обсудим. Я жду вас.

— Хорошо, через десять минут я буду.

… А Котенкин всем своим звериным нутром почувствовал смертельную опасность особенно после того, когда понял, что Узбека и Бегемота «повязали». Он весь подобрался и готов был отчаянно сопротивляться.

Вооружен он был до зубов, предусмотрел почти все. И тем не менее кагэбэшники застали его врасплох, когда он спал.

Они сумели проникнуть в его жилище и, вытащив бесшумно пистолет из-под его подушки, разбудили.

— Вставайте, Котенкин. Приехали, — саркастично проговорил майор КГБ Селезнев, когда на Людоеда во сне надели и защелкнули наручники.

— А, что? — выпучив глаза, заорал Людоед, когда понял, что его песенка спета.

Изловчившись, он лежа попытался нанести удар ногой в челюсть одному из оперативников, но промахнулся. Кагэбэшники (а их было семь человек!) налегли на него и, применив болевые приемы, «успокоили».

— Не дергайтесь, Игорь Александрович, бесполезно.

— Да, да, вы правы, — мрачно проговорил Людоед. — Но дайте мне одеться, ведь на улице зима.

— Оденьте его, — распорядился майор. — Но без фокусов! — грозно предупредил он, когда Котенкин, одетый, стоял перед ним в наручниках.

— Да нет, что вы, — неожиданно добродушно улыбнулся Людоед. — Я знаю, что такое КГБ и, с одной стороны, даже уважаю вас за интеллект и профессионализм.

«Ну и ну, что только не приходится слышать», — подумал про себя майор Селезнев.

Когда Котенкин был одет и обут почти полностью, он вежливо спросил: «Но шапку-то мне можно надеть, надеюсь?»

— Да, да, конечно, — произнес Селезнев, рассматривая знатную коллекцию книг на стеллажах.

Котенкин, сунув руки в наручниках под шапку, быстро выхватил пистолет. Никто не ожидал такого сюрприза.

Первым делом он выстрелил в лампочку, а потом в кромешной тьме начал стрелять по оперативникам.

— Стрелять только по ногам! — закричал Селезнев своим оперативникам. — Его надо взять живым!

Дико заорав, Людоед в зверином прыжке пробил стекло и выпрыгнул на улицу.

Началась беспорядочная стрельба и погоня. Людоед бежал быстро, но не панически, а осмысленно, по системе «маятника», то влево, то вправо. Ни одна из пуль не задела его.

И когда ему оставались до лесополосы считанные метры, молодой оперативник, перворазрядник по бегу, начал настигать его.

Людоед резко повернулся и почти в упор выстрелил в лейтенанта.

Тот, неловко взмахнув руками, словно балансировал на канате, рухнул на землю.

Котенкин нажал еще раз на курок, но выстрела не послышалось.

«Все, — пронеслось у него в голове, — теперь мнe крышка!»

Но хатэоэшники, увидев упавшего парня, больше не стали преследовать Людоеда, тем более что ему удалось-таки нырнуть в спасительный для него зеленый океан.

— Он жив?! — спросил задыхаясь и обливаясь потом подбежавший Селезнев. Ему было жалко парня, к которому он питал отцовские чувства, но больше всего он опасался генеральского гнева, так как за срыв операции по всей строгости будут спрашивать с него.

— Славик, сынок, ты жив?! — с надрывом проговорил майор.

— Ой, — простонал лейтенант, — плохо, плохо. — Он зажимал рукой рану в правом боку.

«Только бы не печень, только бы не печень», — пульсировала мысль в голове майора, когда парня на носилках заталкивали в машину «скорой помощи»…

Глава тридцать пятая

На следующий день после скудного завтрака с чудовищным скрежетом лязгнула массивная дверь, и в камеру, где сидел Виктор, вошел поджарый бледнолицый милиционер с острым выпирающим кадыком и зачитал фамилии кандидатов для отправки в СИЗО, среди которых значился и Осинин.

Надо заметить, что процесс транспортировки арестантов в тюрягу в России очень долгий и утомительный. Многие подследственные встречают кретинские мероприятия администрации тюрьмы в штыки и с ненавистью. Каждый выражает свой протест по-своему, в силу характера или темперамента, а ведь недовольство и протест, слившиеся воедино, превращаются в конце концов иногда в бунт или мятеж.

Многие хозяева [65] не хотят понять этого или просто по хамской своей привычке пренебрегают здравым смыслом и предостережениями кумовок [66] о назревающем бунте.

Прежде чем попасть в тюрьму на вожделенную шконку [67] или нары с матрацем, подушкой и серо-белой прохлорированной в желтых подтеках, а то и порванной в нескольких местах, дышащей на ладан простынею, надо отсидеть два или три часа в нескольких холодных и сырых боксах [68] без воды и туалета, и сидеть тихо и без писка, словно мышка, иначе, не ровен час, какой-нибудь вертухай может выдернуть возмущенного клиента и надавать по ребрам длинным (почти двадцатисантиметровым) и толстым тюремным ключом.

Затем, после подобной психологической экзекуции, арестантов выводили по одному и грубо зашвыривали, словно мешки с картошкой, в машину (в так называемый «воронок») с решетками, чем-то напоминавшую огромную собачью конуру, так что ни вздохнуть, ни охнуть было невозможно.