Белый шайен, стр. 66

Глава 8

Всю ночь мы провели в леске из низкорослых елей. Утром, привязав лошадей к деревьям, пробрались на ту самую вершину, с которой днем раньше нас заметили кроу. В речной долине уже шла работа. Одни кавалеристы купали в реке скакунов, другие бродили по склону холмов, поднимая с земли убитых и, оттаскивая их в определенное место на левом берегу реки. Раненые — числом около пятидесяти — получали помощь от трех армейских хирургов, взятых Круком в поход.

Когда пригрело солнце, по долине стал распространяться скверный запах от павших лошадей. Вверху закружили стервятники.

Мое внимание привлекла небольшая группа солдат, стоявших у распростертого тела одного из раненых. Над ним деловито суетился хирург. Через минуту я разглядел и капитана Миллза и Крука и раненого. Им был тот храбрый полковник, которого спас Вашаки.

— Вапа, — обратился я к своему другу. — Там лежит твой полковник. И, по-моему, он выжил, хоть твоя пуля и искорежила ему лицо.

— Х-ган! — буркнул хункпатила. — Он действительно был самым храбрым!

— А помнишь Рэйнольдса?

— Это тот, с большим телом и маленьким умом?

Я кивнул, улыбнувшись подходящей характеристике Рэйнольдса. Глядя на раненого, мне пришло в голову, что Крук взял на место Рэйнольдса именно его.

— Раздвоенная Борода, — сказал я, — отослал глупца на восток и принял твоего храбреца на его место.

— Он поступил мудро. Если бы у Длинных Ножей было больше таких офицеров, нам бы давно уже жить в агентстве Красного Облака.

— Такие люди — редкость, Вапа, — сказал я и вдруг вспомнил о Грэббере. — Кстати, ты не видел вчера Гроарда?

Боевое Оперенье отрицательно покачал головой, а я подумал, что разведчика не было видно потому, что генерал весь день продержал его при себе в безопасном месте. Других объяснений быть не могло. Гроард являлся слишком ценным разведчиком, чтобы использовать его в открытом бою.

— Его и сейчас как будто нигде нет, — произнес мой друг.

— Черт с ним! — сказал я и, пошарив глазами по речной долине, остановил взгляд на офицерской группе, в частности, на капитане Энсоне Миллзе. Это его три свежих эскадрона появились вчера на соседних холмах. Впоследствии, я узнал, каким образом капитан оказался в нужном месте в нужное время. По приказу генерала он с тремя эскадронами с утра искал наш военный лагерь. Конечно, ему ничего не удалось обнаружить. Получив же сведения о разгоревшейся битве, он вернулся к речной долине и помог Круку избавиться от неизбежного поражения.

В лагере индейских наемников без конца слышались жалобные стенания по убитым воинам. Я не могу сказать, сколько жертв было у кроу и шошонов, но по тому, как много их сидело с наброшенными на головы одеялами, прикинул, что они заплатили сполна за свои подвиги.

Мы увидели, как взвод пехотинцев спустился к реке и принялся срубать там ивы.

— Зачем они рубят деревья? — спросил Вапа Хакиту.

Оказалось, что они готовились наделать из ив шесты на травуа и носилки для раненых, Пока эти солдаты занимались делом, другие стали рыть могилы для павших. Когда они были захоронены, генерал Крук прочел молитву на месте погребения.

Мне понравилось, что, и погибшие союзные индейцы были похоронены. Правда, в одной неглубокой яме и без всяких церемоний.

В три часа пополудни тяжело раненные были положены на носилки, а имевшие легкие ранения улеглись на травуа. Вскоре походная колонна тронулась в путь по левому берегу реки в южном направлении. Похоже, Крук решил зализать раны, иначе он пошел бы на северо-запад.

— Их-ха! — гаркнул Боевое Оперение радостно. — Раздвоенная борода поплелся на юг! Он струсил идти к нашему лагерю, Шайеласка!

— Хватит орать, Вапа! — Я не на шутку испугался, заметив, как ехавшие позади солдат наемники завертели головами. Некоторые даже остановились и озадаченно разглядывали вершины холмов. Я успокоился только после того, как они возобновили движение. Но не надолго. Мы едва не удрали с холма, когда увидели массу возвращающихся наемников. Однако они вернулись по другому поводу. Проехав несколько раз по свежевырытым могилам и убрав тем самым следы захоронения, они поскакали к югу.

Мы проводили их взглядами до тех пор, пока они не скрылись, а затем встали и пошли к своим лошадям. Резкий боевой клич шошонов в следующий момент, раздавшийся в каких-то ста ярдах от нас, заставил мое сердце бешено заколотиться. Разбираться, как они тут оказались, было глупо. Я опрометью бросился бежать. Мои ноги едва касались горного склона. В ушах свистел ветер, и еще слышалась такая же быстрая поступь бега моего товарища. Я издал сигнал, надеясь, что Маркиз сорвется с привязи и поскачет мне на встречу. Напрасно. Пришлось и дальше двигать ногами. По пути меня перегнал Вапа Хакиту. Я считал, что являюсь неплохим бегуном, однако он легко заткнул меня за пояс. Спустившись в низину, оглала первым делом отвязал моего вороного, а потом уже своего коня. Поэтому мы прыгнули в седла почти одновременно. Это был поступок верного друга. Не пройдет и часа, как он снова поможет автору этих строк в величайшем испытании.

Мы пришпорили скакунов и помчались на запад под свист и жужжание вражеских пуль и стрел. Позади нас скакало не менее двадцати шошонов-снейков на своих малорослых лошадках. Одна крупная лошадь несла на себе человека не их племени. Его чумазая толстая физиономия малость отличалась от орлиных черт индейских всадников. Греббер никуда не пропадал! Крук, по всей видимости, спозаранку послал его осмотреть округу, а мы с Боевым Оперением были, похоже, единственными, кто тут околачивался.

Две-три мили мы продолжали нестись на запад. В этой бешеной скачке шошоны стреляли не очень точно. Зато я смог вышибить из седел двух преследователей. Вапа Хакиту не стрелял из лука и правильно делал. Это было бы пустой тратой и времени, и добрых боевых стрел.

Покрыв еще несколько миль, я начал надеяться на удачный исход, ибо наши лошади не проявили никаких признаков усталости. Старый Маркиз мчал своего хозяина к спасительному военному лагерю, казалось, с той же скоростью, с какой он возил его в молодые годы. Плохо было то, что мы, не сумев вырваться на знакомую дорогу, скакали по совершенно неизведанному пути, И когда перед нами выросла каменная гряда, по бокам которой тянулись две тропы, у нас разбежались глаза. На удачу мы выбрали ту, что была справа, и как, оказалось, совершили непоправимую ошибку, приведшую к тяжким последствиям. Уже через полмили я начал жалеть о принятом выборе. Невысокая горная гряда, а с ней и тропа, делала крутой изгиб к востоку, к долине Роузбад-Ривер. Вместо того чтобы приблизиться к военному лагерю, мы с каждой минутой удалялись от него!

Выскочив в долину, мы переправились через реку и поскакали к цепи холмов, высившихся к востоку от нее. И тут мой скакун стал сдавать на глазах. Он замедлил шаг, его покрытые испариной бока тяжело вздымались. Напрасно я хлестал его плеткой и давал шенкеля. Он выдыхался, его тонкие ноги дрожали от усталости. Вапа Хакиту сдерживал своего длиннохвостого вороного, чтобы подбадривать нас. И Маркиз какое-то время, из желания не ударить в грязь мордой перед молодым и крепким конем, еще напрягался. Но развязка наступила. До ближайшего холма оставалось ярдов пятьсот, когда загнанный Маркиз остановился и, тяжело поводя боками, тряхнул своей старой головой. Все! Это был конец его лошадиной тропы. Его ноги уже не дрожали, а подгибались как у новорожденного жеребенка. Я соскочил с него, и в ту же секунду, сделав неуверенный шаг, он рухнул на землю. Я смотрел на него, и мои глаза наполнялись влагой. Вместе с гибелью коня, я это чувствовал, заканчивалась лучшая пора жизни в прериях Ниго Хайеза, Шайеласки.

Я взглянул на приближающихся шошонов, и сердце переполнил гнев. Мой «спенсер» стал посылать в них пулю за пулей, он перегрелся в моих руках. Трое шошонов вылетели из седел, а остальные вместе с Гроардом приостановились.

— Шайеласка! — крикнул Боевое Оперенье. — Давай ко мне!