Иск, стр. 26

— Я думала, мы сходим куда-нибудь поужинаем, — вздохнула мисс Ковальски.

— Айлин, моей подруге очень важно, чтобы вы позвонили сейчас профессору Трампеллу и сказали, что хотели бы приехать к нему, что это вам совершенно необходимо.

— Но это невозможно! — пожала плечами мисс Ковальски. — И вообще, признаться, я не совсем понимаю…

Я достал из сумочки пистолет.

— Вам ничего не нужно понимать, — тихо сказал я. — Если вы не выполните то, что вам сказали, я вынужден буду убить вас.

То ли оттого, что она увидела пистолет, то ли оттого, что женщина вдруг заговорила мужским голосом, мисс Ковальски совершенно оцепенела. Она старела и бледнела на глазах. Раз или два она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но так и не решилась. Мы ждали.

— Айлин, — наконец сказала Луиза, — прошу вас, не подвергайте свою жизнь опасности.

— Но я… я не могу позвонить профессору домой… Если вы думаете…

— Я не думаю, — сухо сказала Луиза, — я знаю. Вся больница знает о ваших отношениях. Знает и подсмеивается, — жестоко добавила она.

Лицо мисс Ковальски пошло маленькими злыми красными пятнами.

— Неблагодарная дрянь! — прошипела она.

— Милые дамы, — галантно сказал я и поднял пистолет так, чтобы он смотрел в лицо секретаря профессора Трампелла, — меня не интересуют ничьи отношения. Мисс Ковальски, даю вам десять секунд. Через десять секунд я стреляю. Пуля попадет вам в лицо, и вы умрете обезображенной и мгновенно, это единственное, что я могу вам твердо обещать.

Трясущимися руками она подняла трубку и набрала номер. Луиза стала рядом с ней, приблизила ухо к трубке. Вполне могло случиться, что профессора нет дома, и мисс Ковальски разыграет для нас небольшой любительский спектакль. Или наоборот, он дома, а она скажет, что никто не отвечает.

В напряженной тишине даже я услышал голос в трубке.

— Добрый вечер, профессор, это я, Айлин, — сказала мисс Ковальски и с ненавистью посмотрела на меня. Луиза кивнула, давая понять, что это действительно был профессор Трампелл. — Мне очень нужно поговорить с вами… Сейчас же… Конечно, приеду… Спасибо…

— Мисс Ковальски, — сказал я, когда она положила трубку. — Мне очень нужно увидеть профессора Трампелла, но у меня есть опасения, что он не захотел бы видеть меня. Поэтому мне пришлось прибегнуть к такой процедуре. Но запомните: я готов стрелять. Поэтому не пытайтесь играть в детские игры. Не пытайтесь бежать, не пытайтесь привезти нас в другое место. Вспомните все, что советует делать в таких случаях полиция. Спокойствие и полное подчинение требованиям. А я обещаю вам, что ничего плохого с профессором не случится, равно как и с вами.

Она ничего не ответила, и мы спустились вниз по лестнице. Впереди — Луиза, которая держала мисс Ковальски под руку. На шаг сзади — я. Так же мы уселись и в машину: Луиза села за руль. Рядом с ней — секретарь профессора, а я — на заднее сиденье.

Когда мы поднимались в лифте на одиннадцатый этаж к профессору, мисс Ковальски вдруг прошипела:

— Если вы думаете, что вам это сойдет с рук…

Лифт стремительно вознесся вверх, потом вздохнул, замедлил подъем и остановился.

В отличие от дома мисс Ковальски все здесь было в коврах, все дышало финансовым благополучием обитателей. От мордастого портье, который с некоторым изумлением посмотрел на трех женщин, поднимавшихся к профессору, до скоростного лифта, овеваемого искусственно освеженным воздухом.

Мисс Ковальски остановилась перед дубовой элегантной дверью и посмотрела на меня. «Может быть, вернемся?» — спрашивал взгляд. Я слегка поднял сумочку, напоминая, что в ней, и она нажала на резную кнопку звонка.

ГЛАВА 13

Наверное, в больничных сплетнях об отношениях шефа и мисс Ковальски было зерно истины, потому что профессор был одет довольно интимно: в пижаме и халате. Впрочем, не без претензий на элегантность. Шелковый шейный платок, завязанный с тщательной небрежностью, свидетельствовал о мужественной борьбе с годами и морщинистым горлом.

Он недоуменно посмотрел на нас, перевел взгляд на мисс Ковальски, снова посмотрел на нас и еще раз на Айлин.

— Добрый вечер, — неуверенно сказал он, — прошу прощения за свой туалет, но я не ждал гостей. Мисс Ковальски не предупредила меня, что приедет не одна…

— Ничего, ничего, дорогой профессор, мы вас прощаем, — сказал я, и профессор вздрогнул. Мужской голос, сами слова и моя женская внешность совершенно поразили его. — Мисс Ковальски не виновата. Мы сами напросились на визит, — многозначительно добавил я, вынул из сумочки пистолет и показал профессору: — Как видите, это весомый повод для визита.

Профессор молчал. Он сделал два неуверенных шага, трясущейся рукой нащупал подлокотник кресла и медленно сел. Шейный платок и изысканный темно-синий халат не очень помогали. Он был стар. Я должен был испытывать жгучую ненависть к этому человеку, который убил и ограбил меня, но почему-то вдруг мне стало бесконечно скучно. Я тысячи раз уже приходил сюда и тысячи раз смотрел на морщинистое лицо с испуганными светло-водянистыми глазками. Зачем все это? Меня охватило парализующее ощущение ненужности того, что происходит. Что я ищу? Что мне даст этот жалкий, испуганный старик? Вернет мне тело? Вернет мне исчезнувшую жизнь, жизнь, которая уже успела уйти от меня в другое измерение? Что он может, этот человек? Скучно, скучно… Но надо пересилить себя. Эта нелепая скука, эта морщинистая шея с жалким смешным платком — все это оружие, направленное против меня моим ангелом-хранителем Венделом Люшесом.

— Простите, что вам угодно? — пробормотал профессор.

— Я хотел поговорить с вами, — сказал я. Говорить тоже было скучно, словно я повторял давно заученный наизусть текст.

— Поговорить? О чем же? И кто вы? И что все это значит?

— Немножко терпения, дорогой профессор, я постараюсь ответить на все ваши вопросы, но на правах владельца пистолета, с вашего разрешения, первый вопрос задам я. Вы помните такого больного — Николаса Карсона? Вы нашли у него рак легкого в стадии метастаз, а потом он вскоре умер в вашей клинике.

Я внимательно смотрел на старика. Он слегка вздрогнул, словно по нему пропустили ток. Он поднял руку и слабым беззащитным жестом провел пальцами по лбу. Рука была морщинистая, в коричневых пятнышках стариковского пигмента.

— Я… к сожалению, я не помню всех больных… — Он словно обрадовался своему необыкновенно убедительному ответу. — Вы должны понять, через мои руки проходит столько больных. — Профессор говорил торопливо, он явно старался развить успех. Он почти успокоился. Во всяком случае, внешне. — Тем более, что многих больных я вообще лично не смотрю. Что делать, — он развел руки извиняющимся жестом, — когда возглавляешь клинику, появляется совершенно невероятное количество чисто административных и финансовых забот и хлопот. Трудно даже представить себе, чем приходится заниматься. Например, вчера я полдня провел…

— Я понимаю, — перебил я его, — но, увы, в данном случае вы сами смотрели мистера Карсона, сами установили диагноз. И даже были лечащим врачом его, когда его привезли в клинику. Мало того, вы даже подписали результаты патологоанатомического вскрытия.

Теперь уже ток подключили к обеим рукам профессора. Они слабо подергивались, и он не мог найти им места. Он помассировал подбородок, снова провел пальцами по лбу, потер сердце.

— Когда это было? Я все-таки совершенно не помню…

Зря я пытался бороться, пытался разъярить себя. Скука, скука, совершенно противоестественная скука снова одолевала меня, и я с трудом подавил зевок. Старый добрый зевок, чудом сохранившийся в каких-то глубинах моей памяти. Все было бессмысленно. Признается этот старый негодяй, не признается — в сущности ничего не меняло. Зло вообще неистребимо. Закон сохранения зла. Борясь с ним, мы лишь убавляем его в одном месте, чтобы увеличить в другом. И поэтому, может быть, и не стоит с ним бороться. Может быть, это даже эгоистично. Я его отгоняю от себя, чтобы зло обрушилось на кого-нибудь еще.