Жемчуг богов, стр. 87
Фавр в кармане начал теплеть, когда Лопо, уже пешком, начал приближаться к изваянию Еги. Казалось, древняя богиня вот-вот оживет и скажет что-нибудь теплое, семейное, например: «Где ты шлялся, скотина, ужин уже остыл!»… Фавр уже чуть ли не обжигал грудь сквозь грубое полотно армейского френча, а поверхность чаши подернулась мелкой рябью. Там, где только что незыблемо стояла каменная твердь, теперь бурлила и пенилась вода, готовая поглотить жертву. Жертву? Эта чаша у подножья изваяния, несомненно – жертвенник, а значит, Лопо да Пальпа, военный в семнадцатом поколении, кавалер многих орденов, словом, героическая личность, сейчас принесет себя в жертву неведомым богам, которые на поверку могут оказаться такими же проходимцами, как и он сам… Что ж, красиво жить не запретишь, и каждый борется со скукой в меру своего трудолюбия… Еще несколько шагов, и можно будет перелезть через бортик. А может быть, взлететь, а потом с разгону – и прямо в яблочко. Нет, слишком картинно, тем более что любоваться этим цирковым трюком, судя по всему, некому… Как только Лопо положил ладонь на край чаши, фавр в нагрудном кармане начал биться, словно живое сердце. Вот и все. Остался последний шаг, и прощай, Сандра! Нет, еще никто так далеко не отрывался от погони! Вот он уже стоит на бордюре, и вода пенится у его ног. Еще шаг, и…
– А-а-а-а-а-а! – Чей-то вопль почти оглушил его и заставил оглянуться.
На груде камней, в которую превратился обвалившийся купол, сидело лохматое существо, похожее на огромную обезьяну или, скорее йети, которые, по слухам, обитали на крутых склонах Кондо-ди-Дьеро… Несколько скачков, и существо оказалось почти рядом. Из мохнатых лап выдвинулись когти, похожие на кривые кинжалы, а широкая, от уха до уха, пасть распахнулась, обнажив частокол желтых зубов. Исса! Значит, это и есть тот самый Исса, о котором говорила Безымянная…
Бросок Иссы был неожиданным и стремительным. Огромная черная клякса сорвалась с места, и Лопо едва успел приподняться над чашей. А через мгновение Исса всей массой врезался в каменное дно чаши.
– О-о-о-о-о-о! – Стон Иссы был еще громче, чем его боевой клич.
– Я так и думала, что именно сюда ты и попрешься. – Сандра собственной персоной в своем любимом хуннском халате сидела на плече Еги-Хранительницы. – Может быть, хватит сходить с ума.
Исса уже валялся у ног Одена-Судии, связанный по всем конечностям тонкими стальными тросиками, а чаша вдруг оказалась заколочена крест накрест досками, поверх которых красовалась табличка с надписью по-сиарски – «Объезд». Богиня изволила шутить…
– Лопо, ну, в самом деле, хватит дуться из-за ерунды. – Она изящно спланировала вниз, как бы невзначай распахнув в полете халат. – Если бы я вовремя не заметила, что ты исчез… Мне и подумать об этом страшно.
– Если страшно – не думай. – Лопо вовсе не отказался от своего намерения заглянуть в еще одну вселенную. Гулять, так гулять…
– Ты ничего не понял! Вот смотри. – Она начертила в воздухе два огненных кольца, которые тут же превратились в сферы. – Это три оси – воля, закон и бытие. Наш мир соединен с этим осью бытия, ты в нем есть, а местный закон и чья-то воля местного происхождения нам с тобой нипочем. Но там, куда ты собрался, с миром, из которого пришли мы, нет ничего общего, а уж тем более, общего бытия. Там ты просто перестал бы существовать. Совсем. А это, наверное, хуже нормальной смерти…
– Сумасшедшая! Закон. Бытие. Меня и здесь все равно, что нет. Мне здесь быть незачем. Понимаешь? – Лопо почувствовал, что и гнев и обида медленно, но верно отпускают его, и причиной этого было вовсе не то, что Сандра говорила сейчас, а то, что она вообще появилась здесь. – Ну, проторчим мы здесь еще день, год, вечность… А зачем?
– Тебе со мной плохо?
– Отлично! Только давай обойдемся без…
– Эй, госпожа, развяжи Иссу. Иссе больно. Исса много знает. Исса умный. – Лохматое чудовище перестало кататься по полу в безуспешных попытках разорвать путы. – Отпустите Иссу туда, а я вам за это расскажу что-нибудь. Исса знает…
– Давай дома поговорим, – предложила Сандра, не обращая внимания на вопли лохматого чудовища. – Я там ужин приготовила на две персоны. Без фокусов, из местных продуктов…
ОТРАЖЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Ветренок, только что безмятежно отгонявший мотыльков от сального светильника, вдруг метнулся в потолок, а потом резво спрятался в дымоходе. Кто-то в сумерках приближался к хутору, и было совершенно непонятно, кто бы это мог быть. Соседи захаживали к Заккару редко, а на ночь глядя – никогда. Милосердные всего три дня назад приходили выпить браги, а заодно, приглядеть, на месте ли статуя владыки, и не пропускает ли поклонений хозяин, усердно ли бьют поклоны его домашние и его рабы, обучены ли дети пению Cлавы… Нет, Милосердные не стали бы досаждать Заккару слишком частыми визитами, а то в другой раз он мог бы не выставить им бочонок браги и ведро солонины…
Загремели ворота от частых ударов, в пристрое заворочались и начали перешептываться рабы, с печки из-за занавески выглянул малой и испуганно спрятался обратно…
Заккар досадливо крякнул и, прихватив из короба с оружием булаву, пошел на двор. Так ломиться могли только Милосердные, да и то лишь с великого испугу… А чего им, спрашивается, бояться… Если что – владыка, кого хочешь, прищучит.
– Эй, Заккар, отворяй, не томи! – Голос был знакомый, но хозяин, отодвигая засовы, булаву из рук не выпустил.
– Чего приперлись на ночь глядя? – Заккар распахнул калитку, но сам продолжал стоять, загораживая проход. – Добрые гости днем приходят…
– А ну, посторонись! – рявкнул Сцепа, триарх ближайшего дозора Милосердных, и двое медноголовых занесли на двор третьего. – Буди бабу свою, пусть перевяжет брата Юппа, пока кровью не истек.
Заккар глянул на раненого, и даже теперь, при свете половины Сели, было видно, что перевязки ему уже не помогут.
– Ты мне, что хошь, говори, а он все равно, что мертвый, а мертвому припарки ни к чему. – Заккар склонился над телом, ткнул пальцем грудную клетку. Под посиневшей кожей не было ни одного целого ребра, а все внутренности наверняка были отбиты. – Пусть тут полежит, пока не остынет, а утром закопаем. Я рабам скажу…
– Ну, тогда пусть баба твоя нам мяса зажарит, – не унимался Сцепа. – Нам, Милосердным Слугам бессмертного владыки, – он поклонился в сторону статуи, – голодать не положено.
– Ты в дом заходи, а псам твоим я сюда вынесу. – Никто больше во всей округе не смел так разговаривать с Милосердными, но Заккар знал, что ему, герою двух походов на Ирольн, трижды удостоенному прикосновения к Жезлу, они не посмеют перечить. – Пойдем, расскажешь, что стряслось. У меня как раз свежая брага поспела…
После упоминания о браге триарх заметно повеселел, но его так и не перестала бить мелкая дрожь. Перед тем как войти, он еще пару раз склонился перед статуей, невнятно бормоча Славу, и только после этого почувствовал себя спокойнее.
– …и ты что хочешь, мне тут говори, а я знаю – не то творится, ой не то… Ну ладно, горяне и раньше вниз спускались, ну там кабана подстрелить или нам как-нибудь подгадить, но такое первый раз. А что дальше будет? А, Заккар, может, ты знаешь? – Сцепа понемногу вливал в себя четвертую кружку, но чувствовалось, что хмель не приносил ему желанного облегчения. – Идем дозором, никого не трогаем, и на тебе – идут среди бела дня двое горян и не думают прятаться… Я им, мол, стоять именем владыки, и самострелы чтобы бросили, а они как начнут петь то, что владыка слушать не велит…
– А ты откуда знаешь, что владыка не велит, коли не слышал? – Заккар плеснул в его кружку еще браги.
– А что эти варвары еще могут спеть! Не Славу же… – Сцепа сделал большой глоток и довольно крякнул. – Не повывели их вовремя, а теперь у них какая-то богиня завелась, которая самому владыке не по зубам…
Заккар промолчал, но про себя отметил, что не только горяне осмелели, но и триарх позволяет себе такое, за что совсем недавно отрезал бы себе язык.