Прибой и берега, стр. 90

Жертвоприношение было совершено красиво и ловко, и, с точки зрения формальной, все правила обряда были неукоснительно соблюдены, однако Страннику показалось, что оно не было проникнуто подлинным религиозным чувством. Почтение к богам выразилось в легком поклоне, который отдал им Эвмей и остальные присутствующие, и в серьезном выражении их лиц во время заклания борова и разделки туши Однако в их поведении не было ни наигрыша, ни подобострастия.

Пастухи, запалив лучины, поймали в закуте громадного борова лет трех или четырех. Двое держали его за уши, третий тащил за ремень, которым обвязали рыло животного, а Месавлий шел позади и пинал кричащую и отфыркивающуюся жертву ногами. У самых дверей в отблеске огня ждал Эвмей, вооруженный длинным ножом и тяжелой дубинкой. Он срезал пучок волос на лбу животного, вошел в хижину и, бросив их в огонь, наскоро, как проделал и все остальное, прошептал молитвы, обращенные ко многим богам. Потом вернулся под навес, положил нож на скамью, взял дубинку, поднял ее и сказал-

— Мы все хотим, или, лучше сказать, мы все просим бессмертных богов, которые живут вечно и всегда желают людям добра, чтобы господин наш и царь Одиссей возвратился домой как можно скорее — лучше всего нынче, вечером или ночью!

И он ударил борова по черепу. Тот повалился, захлебнувшись хрюканьем. Эвмей всадил в пего нож. Боров яростно задергал ногами, из раны потекла кровь, образуя лужицу на земле

— Не трогайте его, пусть себе лягается, тем скорее вытечет кровь, — сказал Эвмей.

Месавлий выбрал две сухие лучины, зажег их и быстро опалил щетину на свиной туше. Эвмей вспорол борову живот, пастухи вынули внутренности. Сердце, печень и почки сложили в отдельный сосуд. Часть потрохов бросили в огонь, хижина и двор тотчас наполнились запахом горелого мяса. Двое старших пастухов принялись разделывать тушу топориками и ножами. Эвмей отрезал несколько маленьких кусочков мяса, обернул их полосками сала, посыпал жертвенной мукой и положил в огонь, где им надлежало сгореть. Так обычно приносили жертву.

Потом они отрезали несколько хороших кусков, насадили их на вертел и стали ждать, пока мясо обжарится. Жир шипел, стекая в огонь. Пастухи шумно глотали слюну. Эвмей сам ворошил угли, а подпаски следили за вертелом.

Когда все было готово, мясо сложили на большое деревянное блюдо. Эвмей отрезал кусок нимфам, чтобы они заботились о хорошей питьевой воде, и кусок Гермесу, чтобы он приумножил хозяйские стада и богатства, потом отрезал жирный кусок грудинки гостю, а потом не скупясь оделил остальных. Месавлий поставил на стол хлеб, разбавленное водой вино, и они приступили к трапезе.

Вечер получился отличный. На дворе шумел проливной дождь, вода натекала в хижину сквозь щели по углам крыши и через дымовое отверстие. Они долго ели, осушили два кратера вина, но говорили мало. Дым и чад густым облаком стелились под потолком, от вина стало клонить в сон. Пастухи начали зевать, вышли за дверь помочиться, потом улеглись на нары и, завернувшись в просохшие плащи, захрапели.

Странник сидел с Эвмеем на скамье перед кучей золы.

— Я все думаю, не пуститься ли мне завтра поутру дальше в путь, — сказал он.

— В город?

— Да, думаю, в город.

Эвмей обернулся к нему, взгляды их встретились.

— Вообще-то Госпоже всегда можно чего-нибудь порассказать, это дело прибыльное, — заметил он не без иронии, — Если вы можете сообщить какие-нибудь новости… К примеру, если вы слышали, что Супруг уже на пути к дому. И все же вам лучше подождать, пока вернется домой Телемах. Если он вернется. Они стали подозрительными, им повсюду мерещатся заговоры и шпионы, и появляться в городе одному опасно для… для чужеземца вроде вас. Когда вернется Телемах, вы можете пойти туда с ним.

— Ты думаешь, он придет сюда?

— Так думают боги, — сказал Эвмей, но в голосе его не было чрезмерного религиозного пыла. — Да и сам я так рассудил. Мне подсказывает это здравый смысл, вот я и жду Телемаха. Он предупрежден и знает, что в проливе его подстерегают. В городе они пока еще не осмеливаются на него напасть.

— А вдруг он приведет с собой подмогу, Эвмей?

— Хорошо, коли партия женихов так думает, — сказал свиной жрец и несравненный свиной предводитель. — Но сам я сомневаюсь, чтобы он привел с собой военные корабли. Думаю, он вернется один, с ним будут только его собственные друзья. Не такой я простак, чтобы вообразить, будто Нестор и Менелай начнут ради него войну.

— Не начнут, — сказал гость. — И все же ведь это ради Менелая он — Одиссей то есть — пошел на войну. Так мне сдается.

— Ничего не знаю, — сказал Эвмей. — Не берусь судить. Но, будь я на вашем месте, я подождал бы несколько дней. Вам ведь спешить некуда? Или вы спешите исполнить то, что собираетесь?

— Я… Да нет, я не очень спешу, Эвмей. Но позволь мне задать тебе вопрос. Что Телемах, хороший человек? Я хочу сказать — в главных чертах. Молодые люди — они ведь такие… такие разные. А он каков? Стоящий он человек?

— Можно сказать, он парень неплохой, — ответил Эвмей. — Но он еще не оперился. Со мной, со здешними людьми и с людьми в усадьбе он всегда обходился по-хорошему. Но он слишком много мечтает. Он, как бы это сказать, одержим своим отцом. Он так много о нем слышал, так о нем тосковал. Он во власти своего отца, сказал бы я, а отец его во власти богов. Во власти Зевса и Посейдона. А может, Посейдон над ним уже не властен. Не знаю. На вашем месте я подождал бы здесь, пока оно не созреет.

— Что созреет?

Эвмей встал, взял лучину, поворошил угли, потом подбросил в огонь пару поленьев побольше.

— То, что должно созреть. Как плод по осени. Быть может, игра богов лишена смысла, но время от времени она приносит свой плод. И может, приводит к какому-то выходу, к выходу на короткое время.

— Может, и так, — сказал пришелец.

— Я обычно ночую в пещере поближе к закуте с супоросыми, — сказал Эвмей. — Не мешает быть рядом, если какая из них опоросится. Они ведь норовят сожрать своих поросят. А я хочу, чтобы к возвращению Одиссея у него осталось хоть немного свиней, — улыбнулся он. — Вы можете лечь на мою постель, — добавил он, указав на ближние к двери нары, застеленные козьими шкурами и овчиной. — А если ночью замерзнете, вот висит мой второй плащ.

Он вооружился мечом, висевшим на стене над нарами, завернулся в грязный, плотный шерстяной плащ, взял стоящее у двери копье и молча вышел навстречу ветру и проливному дождю. Он похож на воина, восставшего из могилы, подумал гость.

И с этим он остался один.

Глава двадцать седьмая. ПОД КИЛЕМ ЗАСКРИПЕЛ ГАЛЕЧНИК

Под килем заскрипел галечник, образовательное путешествие пришло к концу.

К вечеру, когда они покинули Пилос и взяли курс вдоль берега Элиды на север, зарядил дождь. Писистрату не хотелось так скоро уезжать из Спарты, да и Елена с Менелаем снова принялись уговаривать их остаться, но все трое проявили лояльность и политическую зоркость и покорились необходимости. Менелай снарядил отдельную колесницу с подарками, на которую взгромоздился двойной шпион Медонт. И они пустились во всю прыть, доступную коням, по дороге, уходившей вверх в сторону Феры, там они на несколько часов сделали привал, а на другой день после полудня прибыли в песчаный Пилос.

На развилке, где дорога, вьющаяся вдоль берега, сворачивала в сторону Верхнего города, Телемах вновь подвергся искушению выбора.

— Мой отец никогда не простит тебе, если ты не останешься у нас хоть на день, — сказал Писистрат.

— Мне надо торопиться, — отвечал Телемах. — Он поймет. А я еще вернусь, когда… когда все утрясется. Если смогу вернуться, если буду жив. Может, еще до наступления весны, может, зимой. Кланяйся твоей сестре Поликасте и передай ей эти слова.

Товарищи ждали его возле корабля, они были уже наготове. Едва Медонт и два ларя с подарками оказались на борту, судно отчалило. По лагунам вдоль Пилосского берега шли на веслах, потом задул попутный ветер. Корабль как птица пролетел между Закинфом и Большой землей.