Повесть о доме Тайра, стр. 58

— Ни один подвижник не смог бы сравниться с вами! — гласил ответ.

— Тогда и толковать не о чем! — воскликнул Монгаку. Уверившись в своих силах, пустился он в странствия по святым местам. Сперва он направил стопы в Кумано, решив испытать себя У прославленного водопада Нати. Для первого испытания в подвижнической жизни спустился он к подножью водопада, чтобы искупаться в водоеме. Была самая середина двенадцатой луны. Глубокий снег покрыл землю, сосульки льда унизали деревья. Умолкли ручьи в долинах, ледяные вихри дули с горных вершин. Светлые нити водопада замерзли, превратившись в гроздья белых сосулек, все кругом оделось белым покровом, но Монгаку ни мгновенья не колебался — спустился к водоему, вошел в воду и, погрузившись по шею, начал молиться, взывая к светлому богу Фудо на святом языке санскрите. Так оставался он четыре дня кряду; но на пятый день силы его иссякли, сознание помутилось. Струи водопада с оглушительным ревом низвергались с высоты нескольких тысяч дзё; поток вытолкнул Монгаку и снес далеко вниз по течению. Тело его швыряло из стороны в сторону, он натыкался на острые, как лезвие меча, изломы утесов, но вдруг рядом с ним очутился неземной юноша. Схватив Монгаку за руки, он вытащил его из воды. Очевидцы, в благоговейном страхе, разожгли костер, дабы отогреть страстотерпца. И видно, еще не пробил смертный час Монгаку, потому что он ожил. Едва к нему вернулось сознание, как он открыл глаза и, свирепо глядя на окружающих, крикнул: «Я поклялся простоять двадцать один день под струями водопада и триста тысяч раз воззвать к светлому богу Фудо! Сейчас только пятый день. Кто смел притащить меня сюда?»

При звуке его гневных речей у людей от страха волосы встали дыбом; пораженные, они не нашлись с ответом. Монгаку снова погрузился в воду и продолжал свое бдение. На следующий день явилось восемь юношей-небожителей: они пытались вытащить Монгаку из воды, но он яростно противился им и отказался тронуться с места. Все же на третий день дыхание его снова прервалось. На сей раз с вершины водопада спустились двое неземных юношей; освятив воду вокруг Монгаку, они теплыми, благоуханными руками растерли его тело с головы и до пят. Дыхание возвратилось к Монгаку, и он спросил, как будто сквозь сон:

— Вы меня пожалели... Кто вы такие?

— Нас зовут Конгара и Сэйтака [424], мы посланцы светлого бога Фудо и явились сюда по его повелению, — ответили юноши. — Он велел нам: «Монгаку дал нерушимый обет, подверг себя жестокому испытанию. Ступайте к нему на помощь!»

— Скажите, где найти светлого бога Фудо? — громким голосом вопросил Монгаку.

— Он обитает в небе Тусита! — ответили юноши, взмыли к небу и скрылись в облаках. Монгаку устремил взгляд в небеса и, молитвенно сложив ладони, воскликнул:

— Теперь о моем послушании известно самому богу Фудо!

Сердце его преисполнилось надежды, на душе стало легко, он снова вошел в воду и продолжал испытание. Но теперь, когда сам бог обратил к нему свои взоры, ледяной ветер больше не холодил его тело, и падавшая сверху вода казалась приятной и теплой. Так исполнил Монгаку свой обет, проведя двадцать один день в молитве. Но и после этого он продолжал вести жизнь подвижника. Он обошел всю страну, три раза поднимался на пик Оминэ и дважды — на Кацураги, побывал на вершинах Коя, Кокава, Кимбусэн, Сирояма и Татэяма, поднимался на гору Фудзи, посетил храмы в Хаконэ и Идзу, взбирался на пик Тогакуси в краю Синано и на гору Хагуро в краю Дэва. Когда же он посетил все эти святые места, тоска по родным краям завладела его душой и он возвратился в столицу. Теперь это был святой монах, неустрашимый и твердый, как хорошо закаленный меч. Говорили, что молитва его способна заставить птицу, летящую в поднебесье, внезапно упасть на землю.

8. Сбор подаяний

Потом Монгаку поселился в ущелье горы Такао. На той горе стоял храм Божьей Защиты, Дзингодзи, воздвигнутый в стародавние времена, в царствование императрицы Сётоку трудами Киёмаро из рода Вакэ [425]. Много лет никто не исправлял наполовину разрушенное строение. Весной храм заполняли влажные испарения, осенью там клубились туманы. Под напором ветра рухнули двери, створки гнили среди палой листвы. Дождь и росы разрушили черепицу, алтарь стоял обнаженный под открытыми небесами... Не было в том храме ни настоятеля, ни монахов, только лунный свет порой заглядывал туда единственным редким гостем... Монгаку дал великий обет — во что бы то ни стало восстановить этот храм; и вот, сочинив воззвание, стал он обходить людей всех восьми сторон света, знатных и простолюдинов. Так пришел он однажды ко дворцу государя Го-Сиракавы Обитель Веры. «Взываю о подаянии!» — возгласил он, но никто не стал его слушать, ибо как раз в это время государь-инок развлекался музыкой и стихами. Но недаром Монгаку от рождения отличался неустрашимым, воинственным нравом. Не зная ни дворцовых по-Рядков, ни правил пристойного поведения, решил он, что государю просто-напросто не доложили о его приходе, силой ворвался во внутренний двор и громовым голосом крикнул:

— Государь милостив и велик! Не может быть, чтобы он не соизволил выслушать меня! — С этими словами он развернул свиток и начал громко читать: — «Я, инок Монгаку, с почтением взываю к благородным и худородным, к священнослужителям и мирянам — вносите лепту на воздвижение храма на святой вершине Такао, дабы сие благое деяние даровало нам всем мир и покой в этой и в будущей нашей жизни!

Истина всеобъемлюща, непостижима и неизменна! Все живое по сути своей неотделимо от Будды, все мы — его частица. Но, увы, с тех пор как истину заслонили облака людских заблуждений, померкло чистое, как лотос, светлое, как луна, сияние божественной сути, свойственной человеку, угас свет Трех Благодатей [426] и Четырех Мандал. Горе нам! Умер Будда, закатилось солнце, и мир человеческий погрузился во мрак, обреченный на вечное круговращение жизни и смерти! Кто ныне свободен от греха и низменных вожделений? Люди предаются лишь пьянству и похоти, уподобясь бешеному слону или скачущей обезьяне! В злобе клевещут они друг на друга, поносят святую веру! Истинно говорю вам: тем, кто погряз в грехах, не удастся избегнуть посмертных мучений, причиняемых стражами ада, служителями царя преисподней Эммы [427]!

Вот и я, Монгаку, отряхнув прах мира суеты и соблазнов, облачился в одежды схимника, но, увы, греховные страсти все еще владеют моей душой. В грехе погрязнув, денно и нощно грешу я, святые слова молитвы терзают нечестивый слух мой, в бездействии проходит мое утро и вечер. Горе нам! Снова ввергнут нас в огненную пещь Трех дорог, снова предстоит нам бесконечно кружить в колесе страдания в новых рождениях! Но ради спасения нашего Шакья-Муни преподал нам святое учение, изложенное в тысячах сутр, ведущее к обретению нирваны. Истинная вера поможет каждому сподобиться великого просветления! Ради этого я, Монгаку, скорбя о бренности сей печальной юдоли, взываю ныне к благородным и худородным, к священнослужителям и мирянам — восстановим святой храм, святилище Будды, дабы возродились мы все в чистом венчике лотоса, в обители рая!

Высоко вознеслась над землей вершина Такао, подобная Орлиному пику. Тишины и покоя полны там долины, одетые густыми мхами, как на горе Шаншань [428]! Пробиваясь между камней, светлым шелком струится источник, обезьяны, резвясь меж ветвей, оглашают криком окрестные скалы. Все вокруг исполнено благодати как нарочно создано для молитвы! Не сыщешь лучшего места, где смертный может обратить все помыслы к небу! Людские селения расположены в отдалении, суета и скверна греховного мира не достигают сей священной вершины. Пусть мала ваша лепта, но кто откажется от участия в столь благом начинании?