Повесть о доме Тайра, стр. 148

3. Государь-Инок в горах Оохара

Во 2-м году Бундзи задумал государь-инок Го-Сиракава проведать государыню Кэнрэймонъин, взглянуть, как живет она в Оохаре, удалившись от мира. Но во второй и третьей луне еще держатся холода, веют сильные ветры, еще не рассеялись тучи, висящие на горных вершинах, не растаяли льды в долинах... Но вот миновала весна, пришло лето, и вскоре после праздника храма Камо государь-инок еще затемно отправился в путь, в Оохару. Выезд совершался как бы украдкой, но все же государя сопровождала свита — шестеро вельмож (среди них — Дзиттэй, Канэмаса и Мититика), восемь придворных и немногочисленные стражники-самураи.

Августейший поезд продвигался по дороге, ведущей к горе Курама. По пути государь обозрел храм Фудараку, основанный Фукаябу из рода Киёхара [636], где на склоне лет жил затворником сей прославленный стихотворец, а также руины дворца вдовствующей государыни Оно [637]. Здесь он покинул карету и дальше следовал в паланкине.

Четвертая луна была уже на исходе. Белые тучки, похожие на Цветущую сакуру, висели на дальних горных вершинах, хотя пора Цветения уже миновала и зеленые кроны деревьев, казалось, грустили об ушедшей весне... Сквозь густые травы, обступившие тропу, все дальше в горы уходила дорога. Здесь все было внове для августейшего взора, в такой глуши государь очутился впервые в жизни, далеко позади остались людские селения, и печаль невольно закралась в душу Го-Сиракавы.

На западе, у подножья горы, увидал он обитель — то был храм Сияния Нирваны. Пруд, устроенный перед храмом, как видно, в давние времена, деревья, цветы — все еще хранило след былой красоты, без слов повествуя о прошлом...

Кровля в прорехах —
обрушилась черепица.
Вместо курений —
туман день и ночь клубится.
Вместо дверей —
только черный проем зияет.
Вместо огней —
неизменно луна сияет...
Не о таких ли местах сложены эти строчки?
В старом, заглохшем саду
поднялись непролазные травы.
Ивы ветвями сплелись.
из шиповника встали заставы.
Тинистый пруд одичал,
и парчой одеяний старинных
Переплетения трав,
колыхаясь, блестели в глубинах.
На небольшом островке
возвышалась сосна вековая.
Грозди глициний к ветвям
протянулись, сосну обвивая.
Краше, чем ранней весной,
розовели прибрежные вишни.
Желтые розы цвели,
распускаясь привольно и пышно.
Вдруг прозвучал в тишине
клич кукушки из облачной дали —
Будто бы птица давно
ожидала приезд государя...
И государь, окинув взглядом эту картину, вспомнил стихотворение:
Цвет роняют с ветвей подступившие к берегу вишни —
и на глади пруда красотою новой блистают
лепестков опавших соцветья...

Затем государь обратил взор к жилищу императрицы. За кровлю цеплялся вьюнок в цвету, а крыша поросла травой воспоминаний — синобу вперемешку с травой забвения. Невольно вспоминались здесь строчки:

Ларь из бамбука
давно уж стоит пустой.
Пересыхает тыквенная бутыль.
Двор Янь Юаня
зарос травой-лебедой [638].
Дом в запустенье,
повсюду лишь грязь да пыль.
У Юань-сяна
распахнута настежь дверь [639].
В рост перед нею
поднялся чертополох.
Ливень да град
зачастили сюда теперь.
Доски порога
укрыл нетронутый мох...
Кровлю из дранки простой
повсеместно усеяли дыры.
Было в убогом дому
неуютно, и зябко, и сыро.
Вместе с лучами луны
здесь гостили дожди да туманы.
Ложе кропила роса,
снег да иней являлись незванны.
Горы с одной стороны
подпирала стеною лачуга.
Дол расстилался с другой,
гнулись травы зеленого луга.
Ветер, с далеких вершин
к побережью под вечер летящий,
Мерно листвою шуршал
в низкорослой бамбуковой чаще.
В хижине грубый бамбук
стал подпоркой непрочным стропилам.
Жалким казалось жилье
за плетнем покосившимся, хилым...
Как же могла обитать
утонченная императрица
В этой безлюдной глуши,
вдалеке от любимой столицы,
Где среди гор и лесов,
здесь безмолвно стоящих от века,
Гулко звучит в тишине
одинокий топор дровосека,
Где на деревьях густых
заунывно кричат обезьяны [640],
Где вместо прежних гостей
льнут к дверям только плющ да лианы!..

— Есть здесь кто-нибудь?.. — вопросил государь, но никто ему не ответил. Наконец из хижины появилась старая, изможденная монахиня.

— Где же императрица? — спросил ее государь.

— Она пошла в горы, — ответила женщина, — собрать цветы для алтаря Будды.

— Неужели ей некому поручить такую работу? — промолвил государь. — Пусть удалилась она от мира, все же прискорбно, что ей самой приходится утруждаться!

— Зачем ей щадить себя, коль скоро она покинула мир? — отвечала монахиня. — В предыдущих рождениях соблюдала она все Десять заветов и Пять Запретов, за что и удостоилась в минувшие годы благополучия и счастья. Ныне, однако, пришел конец ее счастливой судьбе, оттого и терпит она лишения... Ибо в сутре кармы сказано: «О деяниях, свершенных в прошлом, узнаешь по воздаянию в жизни нынешней; о возмездии, ожидающем в жизни грядущей, суди по делам, кои вершишь в настоящем!» Кто постиг закон Причины и Следствия, закон связи Минувшего и Грядущего, тому печалиться не о чем! Шакья-Муни, царевич Ситтха, девятнадцати лет покинул стольный град Гая [641], прикрывал наготу листвой древес на горе Дандоку [642], поднимался в горы за хворостом, чтобы развести огонь, спускался в долины, чтобы начерпать воды... Зато благодаря столь тяжкому умерщвлению плоти сподобился он в конце концов просветления!

Государь взглянул на монахиню. Рубище все в лохмотьях, не поймешь даже, из чего оно сшито — из конопли или шелка... «Смотрит простою нищенкой, а рассуждает о столь высоких предметах! Вот чудеса!» — подумал он и спросил:

вернуться

636

...храм Фудараку, основанный Фукаябу из рода Киёхара... — Фудараку (санскр. Поталака) — название горы в Индии, где, согласно буддийским легендам, проповедовал бодхисатва Авалоки-тешвара (яп. Каннон); Фукаябу из рода Киёхары известен как поэт (нач. X в.).

вернуться

637

...руины дворца вдовствующей государыни Оно. — Вдова императора Го-Рэйдзэя (1-я половина X в.), Ёсико Фудзивара, принявшая постриг и поселившаяся в местности Оно, именовалась по названию этой местности государыней Оно.

вернуться

638

«Двор Янь Юаня зарос травой-лебедой...» — Янь Юань, любимый ученик Конфуция, жил в большой бедности. У него была всего одна плетеная бамбуковая корзинка для еды и тыква-горлянка для воды. Несмотря на крайнюю нужду, он был всегда весел и отличался добродетелью. Конфуций назвал его мудрым праведником.

вернуться

639

«У Юань-сяна //распахнута настежь дверь..» — Юань-сянь — также один из учеников Конфуция. Подобно Янь Юаню презирал богатство и довольствовался бедностью. «Юань-сянь жил в Лу за круглой оградой в доме, крытом соломой, поросшей травой. Поломанные двери их из хвороста держались на тутовых ветках, окном служило горлышко (разбитого) кувшина...» (Чжуан-цзы, пер. Л. Д. Позднеевой).

вернуться

640

Крик обезьян считался в китайской поэзии символом грусти, одиночества в лесной горной глуши; литературная поэзия Японии заимствовала этот образ, также ставший символом печали и одиночества.

вернуться

641

Шакъя-Муни, царевич Ситтха, девятнадцати лет покинул стольный град Гая... — Житие Будды, прозванного Шакья-Муни (букв.: «Святой праведник из племени Шакьев»), гласит, что родился он в царском доме и именовался царевичем Сиддхартхой (яп. Ситтха). Двадцати девяти лет (а не девятнадцати, как написано в «Повести»), впервые покинув стены дворца, он увидел, что все люди обречены на страдания — таковыми являются болезнь, старость, смерть. Потрясенный, Сиддхартха решил искать спасение от этих бед, покинул дворец и ушел в лес, где провел в одиночестве несколько лет, погруженный в размышления о смысле человеческого существования. Столица Гая (санскр. Гая) — столица древнеиндийского царства Капилавашту (на территории современного Непала), где родился царевич Сиддхартха, будущий Будда.

вернуться

642

...прикрывал наготу листвой древес на горе Дандоку... — Гора Дандоку (санскр. Дандака) на северо-западе Индии, в древнем царстве Гандхара (на территории современных штатов Пенджаб и Кашмир).