Цветы подо льдом, стр. 34

Глава 11

Дверь скрипнула и отворилась. В небольшой спальне уютно расположилась кровать с пуховой периной, уместившейся меж четырех столбиков; правда, дощатый пол с россыпью простеньких ковриков и стены, закрытые темными деревянными панелями, выглядели несколько мрачновато, пространство, расписанное под гобелен, пестрело обилием красок. Среди стилизованных цветов и листьев резвились всевозможные представители животного и птичьего мира, а балки были разрисованы лишь кольцами основных цветов – красного, желтого, синего и зеленого.

– Боже праведный! – замер он. – Куда мы попали! Мы будем предаваться любви, как в настоящем саду.

Кэтриона быстро направилась к ложу. Она пошла на риск, но хватит ли ей сил выстоять? Кровь ударила ей в голову, безумное желание вызвало жжение между ног. Она хотела этого мужчину, хотела с их первой лондонской встречи, однако их отношения были бесперспективны. Чем бы в конечном счете их предприятие ни обернулось для Эндрю, для Кэтрионы Макноррин и Доминика Уиндхэма это не имело никакого значения. У них не было будущего. Они должны расстаться сейчас, пока еще не слишком поздно, пока еще можно уберечь свои сердца.

Она никогда не возлагала надежд на продолжение их хрупкой связи, зная, что после Эдинбурга они разъедутся в разные стороны. И теперь, в этой постели, она получит тому подтверждение. Доминик Уиндхэм должен сдержать свое слово. Если они отдадутся друг другу, он не последует за ней. Таким образом, это будет их первое и последнее соитие. Первое – потому, что в Шервуде оно не было доведено до конца и, как выразился Доминик, в душе она все еще оставалась девственницей, последнее – потому, что они должны будут расстаться. Дальше она продолжит свой путь одна. Она отправится на тот далекий суровый Север, где ночи всегда холодны, даже в середине лета.

Что бы ни произошло, впереди ее ожидает только холод, и, может быть, она легче перенесет встречу с ним, став женщиной. Почему не увезти с собой часть энергии этого мужчины, который прямо-таки вибрирует от избытка сил? Несомненно, в том не будет греха. И если сердце припрячет теплое ядрышко с памятью об этих днях, то это сможет поддерживать ее все грядущие годы. Со временем она удостоверится, что он вернулся обратно в Англию – страну, которой он принадлежит, что сердце его осталось целым и невредимым, и пусть он считает встретившуюся ему когда-то женщину черствой и безжалостной.

Доминик стоял у окна. Глаза его поблескивали, как зеленый омут, полный подводных теней.

– Ну что ж, продемонстрируйте мне, что вы делали с Генриеттой. – Кэтриона вздрогнула, ужасаясь собственным словам, и опустила глаза.

– Между тем, что происходило с Генриеттой, и тем, что было у нас с вами, нет ничего общего.

– Ничего? – Она приглушила высокие надсадные звуки в голосе и добавила: – И все-таки я этого хочу.

– Хотите доказать мне, какая вы храбрая? – Доминик подошел к ней. – Я уже и так знаю.

– Знаете? – Она чувствовала исходящие от него теплые волны. – Значит, вы полагаете, что мне достанет смелости вынести вашу порочность?

– В первую брачную ночь, – начал он, – Генриетта села на стул и протянула мне руки.

– Вот так? – Кэтриона аккуратно проделала все, что сказал Доминик, после чего он взял ее руку и поднес ко рту ладонью вверх. Прикосновение его губ предательским пламенем пробежало вдоль руки до груди; шероховатая мальчишечья рубашка больно терлась о ее набухшие соски. – Затем я снял с нее одежду... – Он начал медленно раздевать ее. – Разумеется, на ней был шелковый пеньюар цвета слоновой кости, а не мужская рубашка с брюками. – Продолжая держать Кэтриону за руку, он стал целовать ей пальцы, каждый по очереди.

Она отдернула руку.

– У меня нет шелкового пеньюара.

К ее удивлению, Доминик упал на колени и широко раскинул руки.

– Я старался, – сказал он, сделав грустное лицо, – но вы сами оставили в Рейлингкорте по меньшей мере двадцать таких пеньюаров.

– И что дальше? – Против воли тело Кэтрионы начало вздрагивать от сладких конвульсий, которые она не могла сдержать.

Он осторожно приподнял ее подбородок.

– Кэтриона, в вас есть все, что мне надо, то, к чему я стремлюсь всем сердцем и всей душой. Не бойтесь, моя хорошая, я знаю, что делаю. Поверьте, у меня достаточный опыт. Обещаю, что не доставлю вам ничего, кроме удовольствия, – между нами не может быть иных уз, кроме тех, что уготованы природой для мужчины и женщины. Я знаю, в Шервуде вам было легче решиться, потому что тогда это происходило ночью и не планировалось заранее.

Образы вспыхнули в ее памяти подобно распустившимся цветам. Кэтриона вспомнила прикосновения его рук к ее плоти, вспомнила собственные стоны.

– Зато сейчас будет честнее, – сказала она, – потому что днем глаза открыты. Но я боюсь... Я не хотела бы родить внебрачного ребенка.

– Гарантирую, этого не случится.

Доминик скользнул ладонями по ее коленям, мягко развел их в стороны и прижался к ее бедрам. На ней еще оставались брюки, но, несмотря на эту преграду, она чувствовала себя открытой, готовой к его вторжению. Биение между ее ног участилось. Когда он наклонился и поцеловал ее, она обхватила его за плечи. Его руки быстро переместились к ней на грудь, а рот неотвратимо двинулся к ее губам.

От его нежных дразнящих прикосновений жажда сделалась нестерпимой. Кэтриона пробежала пальцами по его волосам и притянула к себе, призывая его мятущийся язык проникнуть как можно глубже. Игра двух кончиков продолжалась до тех пор, пока медовая сладость не хлынула ей в рот, словно лопнувшие соты.

Мышцы вспучились под его рубашкой, когда он согнулся, чтобы сбросить с себя пиджак и жилет. Доминик повесил их на спинку стула, затем схватил за ворот мальчишечий пиджак и стянул с нее.

– Это мне нравится, – заметил он, ухмыляясь. Кэтриона проследила за его взглядом, задержавшимся у нее на груди. Восставшие соски, как две пуговки, топорщились под полотном. Когда она посмотрела на них, они сделались тверже и поднялись еще выше. По коже ее пробежал огонь.

– Не понимаю, – сказала она, – как это может быть? Обычно так происходит, когда холодно...

Доминик улыбнулся как кот, увидевший кринку со сливками.

– Или когда жарко.

Достаточно было одного резкого движения, чтобы ее пиджак полетел туда же, куда он только что определил свой. После этого Доминик стянул с себя рубашку, и Кэтриона позволила своим глазам любоваться широкими буграми его груди, плечами, бороздками на животе и небольшими мужскими сосками, такими же твердыми, как у нее. Кожа его туго натянулась на жестких мышцах. Он был прекрасен настолько, что при виде этого тела у нее внутри все заныло.

Она нерешительно провела указательным пальцем по его груди, остановившись у соска. Он тотчас поднялся и отвердел еще больше. Она убрала руку. Доминик снова наклонился вперед и поцеловал ее в губы, пробегая тем временем руками вверх по ее спине и стягивая с нее рубашку. Там, где он вытягивал материю из-под пояса, прохладный воздух слегка пощипывал кожу.

Руки его осторожно легли поверх ее плеч, и ее приподнявшаяся грудь полностью обнажилась перед ним. Две набрякшие округлости ощущали распирающую тяжесть, то опускаясь, то поднимаясь вверх в такт с дыханием. Вспухшие, потемневшие соски так же твердо выступали вперед. Тепло пульсирующими волнами распространялось по каждой жилке, а он по-прежнему держал ее в неподвижности и смотрел на нее. Взгляд зеленых глаз был так же спокоен, как океан в летнюю пору, и так же глубок.

Она прикусила губу, сопровождая взглядом движение своей груди, одновременно следя за биением в передней части его брюк. Несколько долгих секунд два тела в одном и том же ритме продолжали свою молчаливую тайную песнь.

И так же вместе поднялись их глаза. Кэтриона знала, что краска жарко заливает ее кожу. Доминик медленно скользнул руками вниз, к окружности груди. Ладони мягко охватили ее с боков, касаясь внутренней стороны подмышек, и оба больших пальца двинулись вперед. Он продолжал смотреть ей в глаза. В тех точках, где прикасались его пальцы, концентрировался жар невидимого огня. Безумное удовольствие достигло небывалой силы.