Цветы подо льдом, стр. 2

Закончив обуваться, Доминик поднял глаза, и готовый вырваться смешок застрял у него в горле – к тротуару подкатил экипаж со знакомыми лошадьми, знакомым кучером и фамильным гербом на дверце. В открытом окошке виднелось затененное полями шляпки женское лицо.

С появлением этой кареты все вдруг резко изменилось. Реальность будто встала на вечный якорь. Время остановилось. Невоздержанная осипшая от крика толпа перестала существовать, словно ее и вовсе не было. Бедлам уступил место тишине, будто от дуновения свежего ветра из какого-то неизвестного первозданного мира. Доминик понял, что в его жизни грядут кардинальные перемены.

Женщину он видел впервые, зато, когда карета качнулась, из нее вышел брат Доминика Джек и устремился к нему.

Спутница графа осталась в карете и наблюдала за происходящим с явным неодобрением. Ее губы были плотно сжаты, брови сдвинуты. Однако в посадке головы этой дамы было что-то примечательное. Грациозность, присущая лани. Их глаза встретились, и это было словно молния, внезапно пронзившая обоих и столь же внезапно погасшая.

Доминик продолжал спокойно ждать, пока брат подойдет к нему.

– Добрый вечер, милорд, – первым начал он. – Вы застали нас за беседой о рыбе. Вас интересует улов?

Граф нахмурился:

– К чему это шутовство! Что здесь происходит, черт возьми?

– Скачки с препятствиями. – Доминик голыми плечами под пиджаком ощущал прохладную подкладку. Черта с два он расскажет Джеку об истинных мотивах своего геройства! – Моя рубашка принесена в жертву, и на то были веские причины – в конце концов, когда жизнь теряет смысл, надо же как-то отвлечься! Ради Бога, прости, Джек. Лорд Стэнстед нездоров – возможно, от рыбного запаха, который ты принес с собой. Или я не прав?

Сын герцога скорчил болезненную гримасу и на негнущихся ногах пошел в угол избавляться от своего ужина.

Виконт, стоявший рядом с братом Доминика, теперь рассматривал его через монокль.

– Мы тут поспорили, лорд Уиндраш. Ваш брат собирался водрузить носовой платок на верхушку шпиля. Было бы странно, если бы он этого не сделал.

Доминик сложил руки на груди.

– Это нововведение. Последнее веяние моды. Подлинный переворот в спорте. Всем любителям быстрой езды вместо традиционных скачек по горизонтали предлагаются гонки по вертикали – без лошадей, но с не меньшей остротой ощущений. Доказательство успеха в данный момент реет над Лондоном, а победитель стал богаче примерно на две тысячи гиней.

– Что все это значит, Доминик? – Джек поморщился. – По-моему, не существует такого безрассудства, которое бы ты не смог совершить, но неужто эти почтенные джентльмены пришли сюда только для того, чтобы поспорить об этом?

– Вовсе нет. Из-за меня никто из них не стал бы биться об заклад. Суть пари состояла в том, смогу ли я доставить туда Стэнстеда.

– Но зачем? Захотелось снова почувствовать себя словно на войне?

Слова брата глубоко задели Доминика, но он не мог сосредоточиться, чтобы должным образом ответить, – слишком уж его занимала женщина. Такое лицо не забудешь. Черт бы ее побрал! Неужели она не могла отвести глаза?

– Ты будешь говорить мне о войне? Я не принимаю твой упрек. Если ты помнишь, я пропустил Ватерлоо только потому, что меня заперли в подвале. Я бы выбрал другие реалии для характеристики мотивов моих поступков.

– Тогда что? Скука? Вызов общественному мнению? Объясни, ради Бога, в чем дело!

Доминик улыбнулся:

– Всего лишь анекдотическое совпадение. Я венчался в этой церкви, а у Стэнстеда так же, как и у меня, супруга сбежала в Шотландию.

– Боже мой! Ты сумасшедший!

– Я? – Доминик принял невинный вид. – Почему? Я только что выиграл кучу денег.

Джек гневно сверкнул глазами:

– И потерял свою жену! Генриетта умерла на прошлой неделе. Пока она лежала на предсмертном одре в Эдинбурге, ты прожигал свои дни в Сент-Джеймсе. Вероятно, ты находишь это справедливым?

Известие вызвало у Доминика шок, по силе равный потрясению от потери руки или ноги на поле брани. Событие было настолько ужасным, что невозможно было поверить в его реальность. Он отвел глаза, боясь выдать себя.

Генриетта умерла? А он-то только что собрался снова завоевать ее расположение! Как могло все разом провалиться в небытие? Сердце его заныло с такой силой, будто с него содрали кожу, а недавнее достижение потеряло всякий смысл.

– Генриетта уже никогда не вернется. Она мертва.

Все в замешательстве притихли, и Доминик призвал на помощь всю свою волю, чтобы не обнаружить собственной растерянности; он даже заставил себя улыбнуться.

– Ты не прав, Джек. Я прожигал не дни, а ночи – для греха больше подходит темнота.

– Это все, что ты можешь сказать?

– Нет, конечно. Я могу задать вопрос. Кто эта насупленная особа, что смотрит на меня из твоего экипажа? Ты не собираешься представить нас друг другу?

Джек равнодушно взглянул на женщину.

– Кэтриона Синклер, компаньонка Генриетты. Мисс Синклер привезла нам сообщение из Эдинбурга. Если тебя интересуют подробности, она может все рассказать.

Кэтриона. Шотландское имя, аналог английского Кэтрин. Эта незнакомая женщина не оставила камня на камне от его жизни. Теперь он понял, почему его поразило выражение ее глаз. Он вспомнил, где видел их – на лицах шотландских солдат: с таким же взглядом горцы отправлялись в бой, сосредоточенно шагая к конечной цели, с отрядом волынщиков впереди, вдохновляемые музыкой, от которой переворачивало душу.

Теперь Доминик знал, что у женщины синие глаза – яркие, с золотой каемкой, прекрасные, как незабудки, говорящие о сладкой горечи расставания. Так выглядят глаза далекого Севера, где цветы растут подо льдом.

Сквозь туман он различал знакомых людей в толпе, и среди них – бледный лик лорда Стэнстеда, чья жена забрала Генриетту в Шотландию. Сын герцога, другая неприкаянная душа, сейчас наверняка ловил каждое его слово. Несчастный по наивности думал, что у проказника, подобного Доминику Уиндхэму, он может что-то почерпнуть и добавить в копилку своих знаний о женщинах. Стэнстеду было невдомек, что благородные помыслы радеющего за него бедолаги теперь утратили всякий смысл. Их общие планы разбились вдребезги.

Доминик собрал последние крохи самообладания и коротко поклонился.

– Добрый вечер, мисс Синклер. Вы застали меня не в форме, лишенным рубашки, а теперь еще и супруги. Какое жуткое невезение!

Глава 2

Кэтриона продолжала неподвижно смотреть на него, в то время как сердце ее билось в каком-то непонятном ритме. Мужчины принадлежали к презираемой ею расе: их тщеславие и праздный образ жизни оказывали тлетворное влияние на чистоту старинных обычаев Севера. Не то чтобы в свои двадцать пять лет она успела узнать многих английских аристократов, но какое-то представление о них, безусловно, имела, по крайней мере об одном из них – Доминике Уиндхэме, мужчине, на поиски которого она отправилась. Она тихонько произнесла по-гэльски [2] самое подходящее слово для обозначения зла. Дьявол. Люцифер. И все же она была готова подступиться к опасному зверю в его берлоге, но, разумеется, тонко и деликатно, как это умеют делать шотландские горцы.

Уиндхэм смело встретил ее взгляд, однако в глазах его она прочла замешательство. Рослый и широкоплечий, он возвышался над толпой; его растрепавшиеся золотисто-рыжеватые волосы небрежно свешивались со лба. Все остальное слилось в одно расплывчатое пятно, создающее впечатление силы, непринужденности и пренебрежения. В нем чувствовались какая-то безудержность и неукротимость, чего она не предполагала в англичанине. На этом человеке не было ни галстука, ни рубашки – просто голое тело в коконе мышц. Расстегнутый пиджак, как рамка, подчеркивал мужскую наготу.

Кэтриона слышала, как они с графом обменялись несколькими фразами. «Для греха больше подходит темнота».