Сингапурская история: из «третьего мира» – в «первый», стр. 162

Кайфу впервые порвал с этой традицией во время своей памятной речи в Сингапуре в мае 1990 года. Он выразил «искреннее раскаяние в совершенных японцами действиях, которые причинили невыносимые страдания и горе столь многим людям в Азиатско-Тихоокеанском регионе… Японский народ полон решимости никогда больше не повторить действия, имевшие такие трагические последствия…» Он говорил искренне, его речь отличалась реализмом, и ему не хватило совсем немного, чтобы принести извинения за совершенные преступления.

Я обратил внимание Кайфу на различия между немцами и японцами по отношению к военному прошлому. Когда немецкие промышленники и банкиры давали мне свои резюме, в них обязательно упоминалось об их участии в военных кампаниях в Сталинграде или Бельгии, где они были захвачены в качестве пленных русскими, американцами или англичанами, упоминалось звание, которое они имели и медали, которыми их наградили. В японских резюме период с 1937 года по 1945 год не упоминался, будто этих лет вовсе не существовало. Это указывало на то, что японцы не хотели говорить об этом. Не удивительно, что между японцами и людьми, с которыми они имели дело, опустился занавес, способствовавший росту недоверия и подозрений. Я высказал предположение, что японцам следовало бы изучить немецкий опыт преподавания истории молодому поколению с тем, чтобы не повторять те же ошибки. Кайфу сказал, что мои слова подействовали на него ободряюще, и заметил, что Япония постепенно менялась. Он сказал, что он был первым послевоенным премьер-министром Японии, не имевшим военного прошлого. В 1945 году он все еще был молодым студентом, в 60-ых годах – участвовал в процессе демократизации. Кайфу пообещал изучить вопрос о преподавании истории Второй мировой войны японской молодежи, и о внесении изменений в школьные учебники. Но он не занимал свой пост достаточно долго для того, чтобы выполнить эту задачу, – его сменил Киичи Миядзава (Kiichi Miyazawa).

Миядзава был невысоким, энергичным человеком, его круглое лицо имело проницательное выражение, а широкие брови нахмуривались, когда он обдумывал ответ на вопрос. Прежде чем высказать осторожное и хорошо обдуманное мнение по какому-либо вопросу, он плотно сжимал губы. Он поразил меня тем, что являлся скорее ученым, нежели политиком. Миядзава мог бы вполне стать профессором Университета Тодай, который он закончил, если бы избрал академическую карьеру. Вместо этого он стал чиновником министерства финансов.

В 1991 году средства массовой информации процитировали мое высказывание, в котором я сравнил разрешение перевооружить японские вооруженные силы для участия в миротворческой операции ООН в Камбодже с тем, чтобы «давать шоколадный ликер алкоголику». Во время обеда, проходившего вскоре после того, как Миядзава занял должность премьер-министра, на который я был приглашен вместе с лидерами ЛДП, он спросил меня, что я имел в виду. Я ответил, что изменить японскую культуру было нелегко. Японцы имели глубоко укоренившуюся привычку достигать совершенства и пределов возможного во всем, чем бы они ни занимались, будь-то составление букетов, изготовление мечей или ведение войны. Я не верил, что Япония была в состоянии повторить то, что она совершила в 1931–1945 годах, потому что теперь Китай обладал ядерным оружием. Тем не менее, если Япония действительно хотела играть на международной арене важную роль в качестве постоянного члена Совета Безопасности ООН, то ее соседи должны были чувствовать, что в качестве миротворческой силы она являлась надежной, заслуживающей доверия страной. Миядзава спросил, не являлось ли выраженное Кайфу «раскаяние» достаточным для этого. Я сказал, что это было хорошим началом, но этого было недостаточно, – необходимо было принести извинения. В своей первой речи в парламенте в качестве премьер-министра в январе 1992 года Миядзава выразил свое сердечное раскаяние и сожаление «по поводу невыносимых страданий и горя, пережитых народами Азиатско-Тихоокеанского региона». В отличие от Накасонэ, который был «ястребом», Миядзава был «голубем». Он всегда поддерживал союз между Японией и США и выступал против перевооружения вооруженных сил страны. Он свободно говорил по-английски, у него был значительный словарный запас, что облегчало откровенный обмен мнениями. Он всегда быстро высказывал свои возражения по поводу того, с чем был не согласен, но делал это неизменно вежливо. Мы были с ним добрыми друзьями за много лет до того, как он стал премьер-министром.

Миядзаву беспокоило то, как изменится Китай в результате бурного роста экономики. Подобно Сато в 1968 году, Мики в 1972 и Фукуде в 1977 году, Миядзава подолгу обсуждал со мной проблемы, связанные с Китаем. Даже тогда, когда Китай был закрыт для внешнего мира, а его экономика находилась в состоянии застоя, японские лидеры уделяли ему серьезное внимание. После того, как Дэн Сяопин стал проводить политику «открытых дверей», японцы стали уделять своему соседу все больше внимания, ибо экономика Китая росла на 8-10 % в год, и он мог бросить вызов доминированию Японии в странах Восточной Азии. Миядзаву беспокоился, что сильный Китай, лишенный присущих демократической системе власти системы балансиров и противовесов, может создать угрозу безопасности стран Восточной Азии. Большинство японских лидеров считало, что в течение следующих 20 лет безопасность страны будет обеспечиваться в рамках соглашений с США, но Миядзаву и всех японских руководителей беспокоили перспективы обеспечения безопасности Японии в более отдаленном будущем. Их невысказанным опасением было то, что в один прекрасный день американцы могли оказаться неспособными поддерживать свое доминирующее военное присутствие в регионе и могли не захотеть защищать Японию. У них не было ясности относительно того, являлся ли Китай стабилизирующей или дестабилизирующей силой.

Я доказывал, что наилучшим решением проблемы было бы привлечение Китая к сотрудничеству, создание условий для того, чтобы он стал частью современного мира. Японии следовало предоставить возможность способным китайским студентам получать образование в Японии, завязывать отношения с молодыми японцами. Влияние США, Японии и стран Европы на лучших и наиболее способных китайцев позволило бы расширить их кругозор и заставило бы их понять, что, если Китай хотел расти и процветать, ему следовало стать законопослушным членом международного сообщества. Если же изолировать Китай и мешать усилиям китайцев в проведении экономических реформ, то это враждебно настроит их по отношению к более развитым странам.

Большинство японских лидеров считало, что, в случае кризиса, страны АСЕАН займут сторону Японии, но они не были уверены в том, какой будет реакция Сингапура. Они соглашались с тем, что, несмотря на то, что я был этническим китайцем, мои взгляды и политика по отношению к Китаю исходили из интересов Сингапура как государства Юго-Восточной Азии, и потому я не обязательно стал бы поддерживать Китай в случае любого конфликта. Тем не менее, японцы не были уверены в том, каким образом составлявшие большинство населения Сингапура китайцы и будущие лидеры Сингапура поведут себя, если Китай станет оказывать на них давление. Думаю, что мне удалось развеять их сомнения.

Во время пребывания Миядзавы на посту премьер-министра мощная фракция, возглавляемая молодым протеже Танаки Ичиро Азавой (Ichiro Ozawa), в ходе критически важного голосования в парламенте добилась отставки правительства. В отличие от других лидеров фракций ЛДП, Миядзава не был жестким, безжалостным бойцом. В ходе последовавших за этим выборов ЛДП утратила власть. Одним из результатов этого явилось то, что Морихиро Хосокава (Morihiro Hosokawa) стал первым премьер-министром Японии, недвусмысленно признавшим агрессию со стороны Японии во время Второй мировой войны и принесшим извинения за причиненные ею страдания. Он не занимал присущую ЛДП жесткую позицию по отношению к военным преступлениям японцев. Эти извинения были принесены только после того, как премьер-министром страны стал лидер второстепенной партии.