Амрита, стр. 73

Потом он помолчал и добавил:

– Я, кажется, понял.

– Понял что?

– Что когда ты вместе с кем-нибудь, кого очень любишь, и тебе по-настоящему хорошо, то тогда не важно, что ты видишь на небе – комету или летающую тарелку. И то и другое покажется таким красивым, что даже станет на секундочку страшно, – ответил брат.

20. Полуночная Золушка

В один из дней в послеобеденный час я заглянула в наш почтовый ящик и обнаружила там загадочный пакет на свое имя.

В пакете не было ничего, кроме аудиокассеты.

Адрес отправителя нигде не значился, а адрес получателя был написан крупным, уверенным – судя по всему, мужским – почерком.

Все это мне не очень понравилось, но любопытство пересилило – я решила послушать кассету. Честно говоря, я ожидала услышать что-нибудь вроде религиозной проповеди или рекламы стирального порошка, поэтому, когда из динамиков раздалась музыка, я здорово удивилась. Это была рок – баллада – красивая, но очень мрачная мелодия. Женский вокал. Всего одна песня и больше ничего.

Я окончательно перестала понимать, что происходит.

По-хорошему, надо было выкинуть эту кассету, и дело с концом, но что-то мне мешало. «А вдруг это не просто так? – думала я. – Вдруг во всем этом есть какой-то скрытый смысл?»

Баллада была на английском. После некоторых раздумий я засела за перевод. В результате получился следующий текст:

Да-а… нельзя сказать, чтобы это хоть что-то прояснило…

Пытаясь понять, кто мог прислать мне эту кассету, я мысленно перебрала всех своих знакомых. Самой подходящей кандидатурой был Кодзуми – любитель тяжелого рока, поэтому, по своей привычке не откладывать дел на потом, я позвонила на Сайпан. Но мои подозрения оказались напрасными – Кодзуми ничего мне не посылал. Я немного поболтала с Сасэко, на несколько мгновений вновь ощутив соленый запах океана и неизменно сияющую голубизну неба, и повесила трубку.

Где-то на периферии моего сознания все еще звучала мрачная рок-баллада, – чтобы перевести текст, мне пришлось прослушать ее очень много раз.

Я чувствовала, что это не просто глупая шутка.

Кто-то пытался послать мне сообщение.

Кто-то, кто ощущает мир почти так же, как и я.

В отзвуках песни, далеким эхом доносившихся до меня из глубин моего сознания, чувствовалась боль – боль человека, который хочет донести до других что-то очень важное, но не знает как.

Время шло, но, как я и предполагала, от Джюнко не было никаких вестей.

Джюнко. Оказывается, это она держала нас всех вместе, как связующее звено. Для меня она была олицетворением материнства в гораздо большей степени, чем моя собственная мама.

С тех пор как Джюнко ушла, мы все расползлись, разбежались. Мама по вечерам чаще всего уходила из дома. Микико допоздна веселилась со своими университетскими друзьями. А я большую часть времени проводила с Рюичиро в его квартире. Это было довольно странное место, скудно обставленное, но зато наполненное воздухом свободы и независимости. Здесь меня никто не трогал.

Разумеется, он был первым, кто услышал кассету после меня.

На мой вопрос, знает ли он эту песню, он ответил, что, кажется, слышал ее когда-то давно.

– Это очень старая песня. Может, это кто-то из твоих бывших решил о себе напомнить? Любовное послание из прошлого, – добавил он с отвращением.

– Что за бред ты несешь! А для любовного послания и вообще как-то слишком мрачно, тебе не кажется? Ну скажи, что в этой песне любовного?

– Я вижу, ты внимательно вслушивалась, – заметил Рюичиро.

– Ой, а мы, оказывается, умеем ревновать, – ответила я, взглянув на него с интересом.

В полупустой просторной комнате на полу у стены стоял большой чемодан, в котором Рюичиро держал свою одежду. Он использовал чемодан вместо шкафа. Я взглянула на это чемодан и на секунду представила, что завтра Рюичиро снова уедет далеко – далеко. И от этой мысли мне стало так одиноко. Так странно и печально.

Я ведь просто пришла его проведать, но вот – выглядываю в окно, а там уже стоит вечер: солнце еще немного – и исчезнет за горизонтом, ненадолго оставив в небе после себя пурпурный след, а там глядишь, и засверкают на ночном небосклоне золотые звездочки…

… С улицы доносятся голоса тетушек, идущих в продуктовые лавки, и крики детей, возвращающихся домой. Одно за другим загораются окна, а у меня начинает бурчать в животе от голода… Человеческое тело по-своему отсчитывает время – с этим ничего не поделать, поэтому мне становится еще печальнее, а чувство одиночества разрастается до невообразимых размеров… И, тем не менее, жизнь продолжается. Я чувствую жизнь.

Если бы я была одна, без Рюичиро, не думаю, чтобы я так сильно все это переживала. Когда двое людей оказываются вместе, и время течет мимо них, и они наблюдают за этим течением – этого достаточно, чтобы вызвать к жизни яркие образы.

Уходящий куда-то вдаль густой лес, в котором всегда сумрачно, потому что солнце не может проникнуть сквозь его пышную листву, под его нависшие кроны…

Озеро в утренних лучах – как сияющий солнечный зайчик…

Высокие горы, вершины которых отражают солнечный свет подобно зеркалам…

Все эти прекрасные картины.

Подняв голову, я вижу Млечный Путь: тройственный союз Альтаира, Веги и Денеба. Смотрю вверх, пока не затекает шея. Смотрю на огромного белого лебедя, расправившего над нами свои крылья.

Все эти прекрасные чувства.

В тот момент, когда кажется, что время остановилось, ты вдруг понимаешь, что все продолжается. Где-то что-то движется, шевелится без остановки. Как больно это осознавать!

Но мы можем уйти вдвоем, можем покинуть все это. Мы приникнем к вечности, проникнем в желанный мир безвременья, который так далек и так прекрасен, что людям не под силу осознать и принять эту запредельную красоту. Поэтому в нашем мире не будет людей, а будут только горы и океан. И мы будет говорить с ними… Мир вне физического существования…

… Однако в животе у меня все громче урчит от голода. Ну и, кроме того, мне надо позвонить на работу и узнать, во сколько приходить завтра утром… Плюс еще тысяча подобных мелких дел. «Можно взять почитать этот журнал?» – «Ага, бери. Я уже его прочел», – гениальный диалог, но ни на что другое мы не способны… Наша плоть. Наши голоса. Места, которые нам доступны, и места вне нашей досягаемости, куда никогда – никогда не добраться. Скачут мои мысли, подстегиваемые одновременно ограниченностью и безграничьем.

Думать – это то, что мне остается, но именно поэтому мои мысли и включают в себя все – все – все…

Вот и заканчивается еще один роскошный день, уходит, унося с собой эти картины и эти чувства. Унося с собой мои мысли.

Что бы вы почувствовали, если бы ни с того ни с сего к вам на улице подошел взрослый незнакомый мужчина и окликнул вас: «Эта песня была про тебя. Ты внимательно ее слушала?»