Честь самурая, стр. 235

Старая госпожа поднялась с места и вышла, оставив супругов наедине.

— Нэнэ?

— Да?

— Мне кажется, тебе в последнее время пришлось трудно. Вдобавок ко всему, что тебе удалось совершить, ты позаботилась, чтобы моя мать чувствовала себя в полной безопасности. Хотя это был мой долг.

— Жена воина должна быть готова к испытаниям вроде минувших, поэтому мне пришлось вовсе не так тяжело, как может показаться.

— Вот как? Значит, ты теперь понимаешь, что нет ничего более отрадного, нежели оглянуться по сторонам и осознать, что твои неприятности позади.

— Увидев, как мой муж возвращается живым и невредимым, я поняла то, о чем вы сейчас сказали.

На следующий день они возвратились в Нагахаму. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь белый туман. Тянувшаяся вдоль реки Адзуса тропа становилась все уже, и воинам пришлось спешиться и повести за собой коней, взяв их под уздцы.

На полпути им повстречался командир из ставки в Нагахаме, подробно доложивший, как развиваются дальнейшие военные действия.

— Ваше письмо о наказании клана Акэти было разослано представителям дружественных кланов, и, возможно, благодаря быстроте, с которой это было проделано, войско князя Иэясу уже возвратилось в Хамамацу из Наруми. С другой стороны, войско князя Кацуиэ, дошедшее до самой границы с Оми, замедлило свое наступление.

Хидэёси молча улыбнулся, а затем пробормотал, словно обращаясь к самому себе:

— Князь Иэясу на этот раз несколько обескуражен. Разумеется, главное не в этом, но наше обращение к Иэясу подорвало чрезмерную самоуверенность воинов Мицухидэ. Как же, должно быть, взбешены воины клана Токугава, вынужденные возвращаться домой, не приняв участия хотя бы в одном сражении!

Двадцать первого числа, на следующий день после того, как мать Хидэёси в безопасности вернулась в Нагахаму, Хидэёси выступил в сторону Мино.

В Мино начался ропот, но как только Хидэёси со своим войском прибыл сюда, провинция беспрекословно покорилась. Подарив Нобутаке крепость Инабаяма, Хидэёси показал, что сохраняет верность клану, во главе которого стоял его бывший господин. Затем он принялся дожидаться открытия решающего совета в Киёсу, которое было намечено на двадцать седьмое число того же месяца.

СЛОВЕСНАЯ ВОЙНА

Сибате Кацуиэ было пятьдесят два года. Как военачальник, он успел принять участие в бесчисленных битвах, как человек — хлебнул на жизненной дороге немало лиха. Он происходил из знатного рода и достиг высокого положения, был поставлен во главе могущественного войска, отличался отменным здоровьем и редкой телесной силой. Никто не сомневался, что Сибата — баловень судьбы. Что же касается его самого, то он мнил себя ее избранником. На четвертый день шестого месяца он разбил лагерь под Уодзаки в Эттю. Стоило ему услыхать о том, какая трагедия разыгралась в храме Хонно, и он мысленно обратился к себе с такими словами: «То, что мне предстоит сделать, преисполнено великой важности, поэтому я не должен допустить ни малейшей промашки».

Исходя из этого, он решил никуда не торопиться. Он был человеком осторожным и расчетливым. Но душой он конечно же устремился в Киото со скоростью ветра.

На тот день он был первым по старшинству из соратников клана Ода и наместником северных провинций. Приобретя за долгие годы мудрость и мощь, он решил рискнуть всем достигнутым в ходе одного отчаянного рывка к великой цели. Бросив на произвол судьбы дела северных провинций, он выступил по направлению к столице. Конечно, стремительность, проявляемая осмотрительным человеком, такова, что ему понадобилось несколько дней на то, чтобы покинуть Эттю, а еще несколько дней он провел в собственной крепости Китаносё в провинции Этидзэн. И все же ему не казалось, будто он медлит. Когда столь прославленный полководец, как Сибата Кацуиэ, решает предпринять нечто чрезвычайно важное, все должно происходить по установленным им правилам, а это, наряду с прочим, означает и неторопливое достоинство, и точный выбор подходящего часа.

Хотя Сибата считал, будто его войско идет на столицу стремительно, на деле оно выдвинулось на границу Этидзэна и Оми только пятнадцатого числа. И лишь в полдень шестнадцатого к основным силам подтянулись тылы и все войско встало на короткий отдых у горного перевала. Сверху вниз глядели воины Сибаты на проплывающие в полуденном небе летние облака.

Прошло двенадцать дней с тех пор, как Сибата услышал о гибели Нобунаги. Хидэёси, ведший долгую войну с кланом Мори в западных провинциях, узнал об этом за день до него, но уже четвертого главнокомандующий западной армией ухитрился заключить мир с Мори, пятого — выступил, седьмого — прибыл в Химэдзи, девятого — пошел на Амагасаки, тринадцатого — разбил Мицухидэ в сражении под Ямадзаки, а к тому времени, когда Сибата Кацуиэ вышел на границу с Оми, Хидэёси успел выбить из столицы остававшиеся там вражеские отряды.

Нельзя забывать, что дорога из Этидзэна в столицу длиннее и труднее, чем та, что ведет из Такамацу. Тем не менее Хидэёси, чтобы своевременно попасть в Киото, пришлось приложить больше усилий, чем Кацуиэ. На первый взгляд все обстоятельства были в пользу главнокомандующего северной армией. Ему было проще выйти из войны и провести в надлежащем порядке отход войска, чем Хидэёси. Так почему он умудрился прийти последним? Потому, что не пожелал жертвовать всегдашними правилами во имя того, чтобы опередить соперника.

Умудренный опытом бесчисленных битв, проникшийся особой самоуверенностью благодаря их победоносному исходу, Сибата Кацуиэ подходил к любому решению исходя из не раз доказавшего свою правильность распорядка, что в данном случае сослужило ему дурную службу. Подобное поведение, идущее на пользу военачальнику в обычных войнах, мало соответствовало тому, как нужно себя вести на переломе истории, и наряду с прочим доказывало, что Сибата Кацуиэ не способен подняться на уровень государственного мышления, в корне отличного от обычая ведения малых войн.

В горном селении Янагасэ скопилось много конных и пеших воинов. Дорога на запад отсюда вела в столицу. Дорога на восток — с переправой через озеро Ёго — к крепости Нагахама. Кацуиэ временно разместил свою ставку в окрестностях маленького горного храма.

При своем здоровье Кацуиэ был чрезвычайно чувствителен к перемене погоды. В этот день он особенно страдал от восхождения на гору по сильной жаре. Когда наконец его походный стул поставили в густой тени дерева, он распорядился обнести его со всех сторон шатром и, прежде чем усесться, снял доспехи. Затем обратился к своему приемному сыну Кацутоси:

— Оботри мне спину.

Двое мальчиков принялись обмахивать Кацуиэ огромными веерами. Когда пот высох, все тело военачальника начало чесаться.

— Кацутоси, три сильнее! Еще сильнее! — потребовал он.

Кацутоси было всего пятнадцать лет. Его забота о приемном отце в разгар похода могла со стороны показаться весьма трогательной.

По телу Кацуиэ пошла какая-то сыпь. Он был не единственный, кому довелось этим летом заболеть чем-то неприятным. У многих воинов, вынужденных подолгу ходить в железных или кожаных доспехах, развилось заболевание, которое можно было бы назвать «походной сыпью», но у Кацуиэ оно протекало особенно тяжело.

Он уверял себя, что нынешняя слабость является прямым следствием трехлетнего пребывания в северных провинциях. Тем самым он пытался скрыть от себя горькую истину: чем старше он становился, тем сильней было подвержено недугам его некогда могучее тело. Кацутоси, как ему было велено, тер спину Кацуиэ все сильнее и сильнее — и вот на коже выступили густые капли крови.

Прибыло двое гонцов. Один из них был приверженцем Хидэёси, другой — приверженцем Нобутаки. У каждого было письмо от своего господина, и Кацуиэ получил письма одновременно.

Хидэёси и Нобутака, избравшие общим местопребыванием храм Мии в Оцу, написали Кацуиэ каждый от себя. Письма были датированы четырнадцатым числом. Письмо Хидэёси гласило: