Честь самурая, стр. 228
Отступать стало некуда. Дэнго понял это сразу, и времени на новое перестроение у него не оставалось. Воины Хори косили его людей со скоростью ветра и начали брать отряд в клещи.
Знамя Нобутаки развевалось все ближе к тому месту, где сражался Дэнго.
В это мгновение пятьсот всадников во главе со старшим и средним сыновьями Дэнго выехали вперед и бесстрашно врезались в гущу неприятеля. Меж тем стемнело. Ветер носил по полю боевые кличи живых и предсмертные вопли павших, уносил в небеса запах крови.
Отряд под командованием Нобутаки слыл самым мощным соединением в войске Хидэёси. Сейчас он был вдобавок усилен трехтысячным отрядом под началом Нивы Нагахидэ. И сколько бы силы и мужества ни нашлось у Дэнго с его воинами, прорвать такую вражескую линию они не могли.
Дэнго получил шесть ранений. Продолжая рубиться на мечах и одновременно укрощать обезумевшего в грохоте битвы коня, он начал терять сознание. Откуда-то сзади, из мрака, его окликнули.
Думая, что это обращается к нему его сын, Дэнго поднял голову от конской гривы и попробовал обернуться. В то же мгновение что-то ударило его в лоб, прямо над правым глазом. Ему показалось, будто звезда, сорвавшись с небес, вонзилась ему в чело.
— Оставайся в седле! Не спешивайся! Тебя лишь задело стрелой! Держись!
— Кто ты? Кто меня держит?
— Это я, Тодзо.
— Ах, это ты, брат. Что с Исэ Ёсабуро?
— Убит.
— А что с Сувой?
— Тоже убит.
— А Дэмбэй?
— Бьется, со всех сторон окруженный врагами. Теперь позволь помочь тебе. Обопрись о переднюю луку.
И, не заботясь более о судьбе Дэмбэя, Тодзо взял поводья коня, на котором почти без чувств сидел его брат, и на полной скорости помчался прочь от бушующего со всех сторон хаоса.
ПАРА ВОРОТ
Одинокий ветер продувал насквозь сосны, растущие вокруг лагеря Мицухидэ в Онбодзуке. Шатер, колыхаясь под ветром, казался живым существом. Полог беспрестанно трепетал, нашептывая горестную и призрачную песню.
— Ёдзи! Ёдзи! — окликнул Мицухидэ.
— Да, мой господин!
— Это был гонец?
— Да, мой господин.
— Почему он не доложил прямо мне?
— Его донесение нуждается в дополнительных подтверждениях.
— С каких пор вы взялись решать, что надо докладывать, а что нет?
Мицухидэ и впрямь почувствовал возмущение и досаду.
— Прошу прощения, мой господин.
— Наберись смелости! Или тебя пугают дурные предзнаменования?
— Нет, мой господин. Я готов умереть.
— Вот как?
Мицухидэ внезапно осознал, что говорит с чрезмерным раздражением, и сбавил тон. И подумал при этом, что упрек относительно дурных предзнаменований касается его самого ничуть не меньше, чем Ёдзи. Ветер выл еще заунывней, чем днем. Поля и огороды находились на другом склоне холма. К востоку лежала Куга Наватэ, к северу высились горы, на западе текла река Энмёдзи. Но во тьме были видны только мерцающие в небе над полем сражения звезды.
Недавно был час Обезьяны, а теперь уже шла вторая половина часа Петуха. В час Обезьяны знамена войска Акэти заполняли все поле. Куда они подевались? Должно быть, войско разбито. Мицухидэ зачитывали список павших, пока он был в состоянии выслушивать этот бесконечный перечень дорогих имен.
Все заняло не более трех часов. Вне всякого сомнения, Ёдзиро только что получил еще одно удручающее донесение с поля боя, и ему не хватило смелости доложить Мицухидэ. Выслушав упрек князя, Ёдзиро вновь спустился по склону холма. Оглядевшись по сторонам, он прислонился к стволу сосны и уставился на звезды.
Подъехал всадник. Он сдержал коня, завидев Ёдзиро.
— Друг или враг? — спросил приверженец Мицухидэ, взяв наперевес копье, на которое он перед этим опирался, как на посох.
— Друг, — отозвался прибывший, слезая с лошади.
С первого взгляда на неуверенные движения незнакомца Ёдзиро понял, что тот тяжело ранен. Он подошел, предложил ему помощь — и только тут узнал его.
— Гёбу! — воскликнул он. — Держись! Попробуй опереться на меня.
— Это ты, Ёдзиро? А где князь Мицухидэ?
— На вершине холма.
— Он все еще здесь? Ему тут опасно оставаться. Надо немедленно уехать отсюда.
Гёбу поднялся на холм, подошел к Мицухидэ и простерся ниц перед ним, едва не лишившись чувств.
— Войско разбито. Остались только мертвые и умирающие. Столько людей пало смертью храбрых, что мне не перечесть их имен.
Подняв глаза, он увидел смертельно бледное лицо Мицухидэ. Казалось, оно плывет по небу между соснами, как луна. Мицухидэ не промолвил ни слова, как будто и не слышал того, что ему сказали.
Гёбу продолжил рассказ:
— На время нам удалось надавить на центр вражеских позиций, но тут стемнело, путь к отступлению оказался перекрыт, и мы нигде не могли отыскать Дэнго. Полк Сандзаэмона попал в окружение, и там завязалась особенно жестокая схватка. Сандзаэмону удалось прорваться, выведя с собой всего двести воинов. Его последним напутствием было: «Немедленно отправляйся в Онбодзуку и скажи его светлости, что необходимо как можно скорее отступить в крепость Сёрюдзи, а там решить — держать ли оборону или, пока не настало утро, отступить в глубину провинции Оми. До тех пор я его прикрою. После того как мы узнаем, что его светлость в безопасности, мы помчимся в лагерь Хидэёси и найдем смерть в бою».
Мицухидэ по-прежнему безмолвствовал. Когда Гёбу закончил доклад, он тяжело вздохнул, глядя на умирающего вестника печали. Тот испустил последний вздох.
Мицухидэ посмотрел на него, а затем с отсутствующим видом обратился к Ёдзиро:
— Его тяжело ранили?
— Да, мой господин, — ответил Ёдзиро, смахивая слезу.
— Кажется, он умер.
— Да, мой господин.
— Ёдзиро, — Мицухидэ внезапно заговорил совершенно другим тоном, — что же все-таки говорилось в предыдущем донесении?
— Не стану ничего скрывать, мой господин. На поле боя появилось войско Цуцуи Дзюнкэя и ударило на нас слева. Сайто Тосимицу и его воинам не удалось справиться с этим натиском, и они погибли.
— Не может быть!
— Я понимал, что вы едва ли поверите, даже если я открою истину. Я надеялся оттянуть это известие до тех пор, когда оно уже не могло бы подлить в чашу событий новой горечи.
— Да, таков мир земной, — согласился Мицухидэ. — Впрочем, какая разница!
Мицухидэ рассмеялся. По крайней мере, это походило на смех. Затем, резко махнув рукой в глубь лагеря, велел подать лошадь.
Большую часть войска Мицухидэ отправил на поле боя, но и сейчас в лагере, вместе с ним и со старшими соратниками клана, оставалось не менее двух тысяч воинов. Возглавив это воинство, Мицухидэ решил пробиться на выручку остаткам отряда Сандзаэмона и принять последний бой. Взобравшись на коня, он отдал приказ на выступление громовым голосом, раскаты которого разнеслись по всей Онбодзуке. А затем, не дожидаясь, пока поднимется и соберется войско, развернулся и помчался вниз по склону холма, сопровождаемый только несколькими всадниками.
Кто-то, опередив его, уже выбежал из лагеря, спустился по склону и сейчас встал посреди дороги, загородив ее широко раскинутыми руками.
— Кто ты? — воскликнул Мицухидэ, резко осадив коня. От неожиданности животное поднялось на дыбы.
Узнав своего старшего соратника Хиду Татэваки в человеке, остановившем его и схватившем поводья коня, Мицухидэ разгневался:
— Татэваки, почему ты останавливаешь меня?
— Ёдзиро! Сандзюро! Почему вы не остановите его? — обрушился Хида Татэваки на приверженцев Мицухидэ. — Немедленно спешьтесь! — Затем, почтительно поклонившись Мицухидэ, добавил: — Человек, которого я сейчас вижу перед собой, — не тот князь Мицухидэ, которому я служу. Поражение в одной битве не означает проигрыша войны. На вас, мой господин, не похоже очертя голову бросаться на верную смерть только из-за того, что вы проиграли одно-единственное сражение. Враг будет смеяться над нами, потому что мы потеряли самообладание. Хоть ваше войско и разбито, но у вас есть семья в Сакамото и несколько сподвижников в разных провинциях — они ждут вашего знака. Положение дел вовсе не безысходно. И прежде всего вам надлежит отступить в крепость Сёрюдзи.