Честь самурая, стр. 168

— Мой господин, обратите внимание на то, как одето это дитя, — сказал Хамбэй, бросив взгляд на Сёдзюмару. — Ему предстоит отправиться в Хариму и сражаться там вместе с отцом; мальчик одержим решимостью отличиться в бою, препоручив свою судьбу воле Небес.

— Что?! Он хочет сражаться?

— Камбэй — прославленный воин, а Сёдзюмару — плоть от плоти его. Я просил бы вас благословить мальчика на первое сражение.

— А как насчет тебя самого?

— При моей болезни я едва ли принесу большую пользу нашему войску, но думаю, сейчас мне самое время отправиться в Хариму вместе с Сёдзюмару.

— А это тебе по силам? Подумай о своем здоровье!

— Я рожден самураем, и скончаться от болезни позор для меня. Я должен умереть только в бою!

— Что ж, благословляю тебя, Хамбэй, и желаю Сёдзюмару удачи в его первой войне.

Нобунага подозвал к себе мальчика и подарил ему малый меч, выкованный знаменитым кузнецом. А затем приказал подать сакэ, которое они с Хамбэем тут же и распили.

ЗАВЕЩАНИЕ ХАМБЭЯ

Осада крепости Мики длилась уже три года, а последние шесть месяцев войско Хидэёси полностью блокировало крепость. Чем же питаются нынче Бэссё Нагахару и его сторонники? Как им удается выжить? На эти вопросы никто не находил ответа. Уж не чудо ли это? Иногда воинам Хидэёси начинало казаться, будто в живучести вражеских воинов и впрямь есть нечто сверхъестественное. Схватку терпения и упорства войско Оды явно проигрывало. Казалось, что вражеские воины едва ли не бессмертны: обстрелы, атаки, штурмы и призывы сдаться не производили на них никакого впечатления.

Гарнизон в три тысячи пятьсот воинов был отрезан от источников продовольствия и питьевой воды. Уже к середине первого месяца защитники крепости согласно всем расчетам должны были умереть голодной смертью. Однако месяц закончился, а крепость по-прежнему держалась. И так месяц за месяцем. Сейчас уже начался третий.

Хидэёси видел, как измотано его войско, но старался скрывать все возрастающую тревогу. Только всклокоченная борода и глубоко запавшие глаза главнокомандующего выдавали волнение и усталость, вызванные затянувшейся осадой.

«Я просчитался, — решил Хидэёси. — Знал, конечно, что они сумеют постоять за себя, но не предполагал, что их упорства хватит на столь продолжительное время. Похоже, исход сражения решают не только численное превосходство и логические выкладки!»

Наступил пятый месяц, принеся с собою сезон дождей. Горные дороги под дождевыми потоками превратились в бурные водопады, а пересохшие было рвы вновь доверху наполнились мутной водой. И теперь, когда люди передвигались по горам, утопая в грязи, осада, которая в последнее время вроде бы начала приносить кое-какие результаты, вновь зашла в тупик.

Курода Камбэй, припадая на раненную во время побега из крепости Итами ногу, которую так и не залечил, то и дело поднимался на невысокий холм, чтобы осмотреть передовую линию осады. Он кривил рот в горькой усмешке, думая о том, что ему, возможно, суждено остаться хромым до конца своих дней.

Видя, с какой стойкостью преодолевает последствия ранения его друг, Хамбэй забыл о собственной немощи и преисполнился ничуть не меньшего рвения. Да, Хидэёси собрал под своим крылом незаурядных людей. И каждый раз, обращая взор на одного из этих героев, он не мог совладать со слезами волнения, застилавшими глаза. В ставке у него царило полное единство мнений. Только поэтому боевой дух войска еще не утонул в местной трясине. Конечно, они топчутся здесь уже полгода, зато в последнее время защитники крепости Мики начали выказывать первые признаки слабости. Хидэёси не раз выручала острота ума Камбэя, и он в шутку, хотя и с явным восхищением, называл своего помощника чертовым калекой, но в глубине души относился к нему с величайшим уважением.

Но вот уже закончился сезон дождей, миновало знойное лето, и в начале восьмого месяца дохнула прохладой осень. Хамбэю стало заметно хуже — похоже было, что бедняге уже никогда не доведется облачить свое немощное тело в боевые доспехи.

«Похоже, меня оставило само Небо, — сетовал Хидэёси. — Хамбэй, такой молодой и способный, умирает. Неужели судьба не отпустит ему еще хотя бы немного времени?» Он чуть ли не все время проводил с занемогшим другом в его хижине, однако нынешним вечером главнокомандующего отвлекли важные неотложные дела, а между тем состояние Хамбэя ухудшалось с каждым часом.

Над вражескими крепостями в Такано и на горе Хатиман сгустилась вечерняя мгла. Приближалась ночь, но с окрестных гор доносилось все более частая ружейная стрельба.

«Должно быть, этому чертовому калеке опять неймется, — подумал Хидэёси. — Ему не следовало бы так глубоко врезаться во вражеские порядки».

Хидэёси беспокоился о Камбэе, который предпринял яростную атаку и до сих пор не возвратился в ставку. Вдруг на тропе послышались приближающиеся шаги, и через мгновение он увидел простершуюся перед ним фигуру.

— Сёдзюмару? — с удивлением воскликнул Хидэёси.

Прибыв в лагерь на горе Хираи, сын Камбэя уже успел принять участие в нескольких вылазках. В самое короткое время из беспечного ребенка он превратился даже не в подростка, а в маленького, но отважного воина. Примерно неделю назад, когда здоровье Хамбэя резко ухудшилось, Хидэёси велел Сёдзюмару за ним присматривать.

— Я уверен, что больному гораздо приятней будет видеть тебя у своей постели, чем кого бы то ни было другого, — сказал он мальчику. — Я бы и сам с радостью взял на себя этот труд, но боюсь, что он расстроится, решив, будто излишне обременяет меня, и почувствует себя еще хуже.

Для Сёдзюмару Хамбэй был и наставником, и вторым отцом. И он, не снимая боевых доспехов, сидел у постели больного день и ночь, готовя Хамбэю целительные снадобья и стараясь предупредить малейшие его желания. И вот сейчас Сёдзюмару подбежал к Хидэёси и с самым несчастным видом пал ниц. Сердце Хидэёси сжалось от недоброго предчувствия.

— Почему ты плачешь, Сёдзюмару?

— Пожалуйста, простите меня, — ответил Сёдзюмару, размазывая по лицу слезы. — Князь Хамбэй до того слаб, что не может говорить; возможно, он не доживет до полуночи. Не соблаговолите ли вы посетить его?

— Он при смерти?

— Боюсь, что да.

— И это подтвердил лекарь?

— Да. Князь Хамбэй на днях строжайше запретил мне докладывать вам о его состоянии, но лекарь и вассалы князя рассудили по-иному. Они уверены, что он вот-вот простится с этим миром, и я решил сообщить вам об этом.

Хидэёси мысленно уже смирился с неизбежным.

— Сёдзюмару, побудь здесь вместо меня, — распорядился он. — Скоро, как мне кажется, сюда должен возвратиться твой отец из боя в Такано.

— Мой отец сражается в Такано?

— Он руководит боем из паланкина.

— Так, может быть, мне лучше отправиться прямо туда? Принять у отца командование войском и попросить его прибыть к смертному одру господина Хамбэя?

— А ты рассуждаешь мудро. Так и поступи, если у тебя хватит мужества.

— Пока господин Хамбэй еще дышит, мой отец непременно захочет быть рядом с ним, — сказал Сёдзюмару. И, схватив копье, слишком большое для такого малыша, поспешно удалился в направлении темнеющей на горизонте гряды холмов.

Хидэёси, проводив мальчика взглядом, быстро пошел к хижине, в которой находился Такэнака Хамбэй. Как раз в это мгновение над ее кровлей взошла бледная луна. Возле постели больного дежурил лекарь, здесь же собрались и вассалы Хамбэя. Хижина представляла собой самую обыкновенную лачугу, но грубые циновки были застланы белыми покрывалами, а угол отгораживала раздвинутая ширма.

— Хамбэй, вы слышите меня? Это я, Хидэёси. Как вы себя чувствуете?

Хидэёси присел на краешек постели, глядя на покоящееся на подушке лицо друга. Может быть, такой эффект создавался из-за полумрака, но ему показалось, что лицо Хамбэя, подобно драгоценному камню, источало сияние. От одного вида Хамбэя Хидэёси захотелось разрыдаться.

— Скажите-ка, лекарь, — спросил он, — как наш больной?