Честь самурая, стр. 165

ДОЛГ ВАССАЛА

Князь Нобунага был недоволен тем, как в последнее время идут дела. Поход в западные провинции захлебнулся. Осада Итами приобрела затяжной характер, и только в Тамбе его армия вела боевые действия. Каждый день из всех трех стратегически важных пунктов неиссякаемым потоком поступали рапорты и донесения. В ставке их предварительно просматривали командиры и советники, отбирая для князя только самые важные.

Среди прочих бумаг в руки князю попало и послание от Сакумы Нобумори. Нобунага прочитал его и раздраженно отодвинул в сторону. Сидевший рядом оруженосец Ранмару, решив, что князя огорчило неисполнение какого-нибудь приказа, с особым вниманием прочитал это письмо, где говорилось:

По тону этого послания угадывалось, что Нобумори более всего беспокоит чувство собственной вины. Вероятно, из-за этого и было сочинено само письмо. Но почему же так резко отреагировал Нобунага, недоумевал Ранмару, почему посетовал, что Нобумори теперь уже совсем не тот, что прежде? Однако оруженосец ничуть не сомневался: огорчило Нобунагу явно не бездействие Хамбэя. По-видимому, он просто пока еще не принял какого-то определенного решения, не захотел возвращаться к этому вопросу.

Хамбэй, разумеется, не мог знать о подобной перемене в умонастроении князя, однако, не обращая внимания на беспокойство сестры и приближенных, считавших, что он должен что-нибудь предпринять, он по-прежнему пребывал в нерешительности.

Прошел месяц. У главных ворот храма Нандзэн и вокруг обители Хамбэя оделись кипенью цветов сливы. Солнце сияло с каждым днем все ярче. Постепенно вступала в свои права весна.

Хамбэй терпеть не мог грязи и беспорядка, поэтому его комнату ежедневно тщательно убирали, а сам он тем временем лежал на солнышке или сидел с книгой у себя на веранде.

По утрам сестра заваривала ему чай. Он любил наблюдать, как струйка пара, причудливо извиваясь, поднимается из чайника и тает в лучах утреннего солнца.

— Сегодня, братец, цвет лица у тебя куда лучше, чем обычно, — радостно улыбаясь, заметила Ою.

Хамбэй потер щеку исхудалой рукой:

— Кажется, и ко мне приходит весна. Как это замечательно! Последние два-три дня я чувствую себя гораздо лучше.

Действительно, в эти дни больной, похоже, стал поправляться, и Ою с удовольствием прислуживала ему нынешним утром. Да и само утро выдалось прекрасное — теплое, солнечное. Но внезапно девушка вспомнила слова лекаря: «Надежда на выздоровление вашего брата весьма слаба». Однако предаваться отчаянию она не спешила, ведь немало больных поправилось, несмотря на то, что врачи приговорили их к смерти. Она поклялась себе выходить Хамбэя, вернуть его к полноценной жизни. Ою улыбнулась, вспомнив о полученном накануне из Харимы письме Хидэёси, таком теплом и обнадеживающем.

— Если ты и дальше будешь поправляться так быстро, то сможешь встать на ноги еще до того, как зацветет вишня, — подбодрила она Хамбэя.

— Ты так добра, Ою, а я доставляю тебе слишком много хлопот.

— Какие глупости!

Хамбэй тихо засмеялся:

— Я прежде не говорил тебе слов благодарности, ведь мы как-никак брат и сестра, но нынешним утром мне так хочется сказать тебе что-нибудь приятное. Возможно, потому, что действительно чувствую себя куда лучше.

— Я счастлива от одной мысли, что ты поправляешься.

— Послушай, сестренка, а ведь уже десять лет, как мы покинули гору Бодай.

— Да, время летит быстро.

— И с тех пор ты не бросаешь меня — несчастного горного отшельника. Готовишь мне пищу, заботишься обо мне, даже составляешь для меня лекарства.

— Я рада тебе помочь. Помнишь, ты и раньше говорил, что неизлечимо болен, но, как только тебе становилось немного лучше, немедленно присоединялся к князю Хидэёси. Ты сражался на реке Анэ, в Нагасино и Этидзэне. И чувствовал себя прекрасно, не правда ли?

— Кажется, ты права. Мое немощное тело оказалось кое на что способно.

— Вот видишь, если ты как следует о себе позаботишься, то непременно поправишься и на этот раз. Ах, как же мне хочется, чтобы ты вновь стал самим собой.

— Я ведь не ищу смерти, можешь мне поверить.

— Ты и не умрешь!

— Да, мне очень хочется жить. Я мечтаю увидеть воочию, как на смену насилию вновь придет мир и покой. Ах, если бы я был здоров! Тогда я по-настоящему помог бы моему господину. — Внезапно голос Хамбэя зазвучал глуше. — А сейчас какой от меня толк?

Уязвленная болью, звучащей в голосе брата, Ою заглянула ему в глаза, пытаясь понять, не скрывает ли он чего-нибудь.

Колокол храма Нандзэн возвестил полдень. В стране шла жестокая междуусобица, а люди любовались цветением сливы и заслушивались пением соловьев.

Весна выдалась погожей, но по вечерам было еще холодно. Когда стемнело и холодным светом замигали лампады, у Хамбэя возобновились приступы безудержного кашля. В течение ночи Ою несколько раз вставала с постели, чтобы помассировать ему спину. Конечно, это могли бы сделать и слуги, но Хамбэй не любил обременять их подобными поручениями.

— Эти люди вместе со мной штурмовали вражеские крепости, поэтому никуда не годится заставлять их растирать мне спину.

Кашель ночью по-прежнему мучил Хамбэя, и Ою направилась в кухню, чтобы приготовить брату снадобье. Внезапно она услышала снаружи какой-то шум, как будто из забора вытаскивали бамбуковые палки. Ою прислушалась. Теперь до нее явственно донесся шепот:

— Погоди-ка минуту, я вижу свет. Кто-то еще не спит.

Голоса раздавались все ближе и ближе. И вот кто-то легонько постучал по водосточному желобу.

— Кто там? — спросила Ою.

— Госпожа Ою, это Куматаро из Курихары. Я только что вернулся из Итами.

— Приехал Куматаро! — взволнованно крикнула она Хамбэю и открыла дверь.

Оглядев троих стоящих перед нею мужчин, Ою подала Куматаро ведро, и тот повел своих спутников к колодцу.

Пришедших с Куматаро людей Ою не знала, сам же он был воспитанником Хамбэя. Однако те времена, когда его звали Кокумой, давно миновали, и сейчас он превратился в настоящего самурая, причем весьма привлекательной наружности. Зачерпнув воды из колодца, Куматаро и его спутники смыли дорожную грязь с лица и рук и кровь с рукавов.

Хамбэй велел Ою зажечь лампу в маленькой гостиной, развести огонь в очаге и подать гостям легкую закуску, попутно объяснив сестре, что один из прибывших вместе с Куматаро — Курода Камбэй. О Куроде ходили противоречивые слухи. Одни говорили, что его с прошлого года держат в заточении в крепости Итами, другие — будто он перешел на сторону противника и остается в крепости по собственной воле. Как правило, Хамбэй не обсуждал с приближенными государственные дела, и даже Ою до сегодняшнего дня не догадывалась о том, куда и зачем отправился Куматаро еще в конце прошлого года.

— Ою, пожалуйста, принеси мне плащ, — попросил Хамбэй.

Девушка не стала возражать, зная, что он непременно поднимется поприветствовать гостей, как бы скверно себя ни чувствовал, молча принесла плащ и набросила его брату на плечи.

Причесавшись и прополоскав рот, Хамбэй вышел в гостиную, где дожидались Куматаро и оба его спутника.

Хамбэй не мог сдержать волнения, приветствуя гостей.

— Наконец-то вы в безопасности! — воскликнул он, сжимая руку Камбэя. — Я так за вас беспокоился!

— Как видите, со мной все в порядке, — отозвался тот.

— Небесам было угодно, чтобы мы вновь встретились. Для меня это истинное счастье.

Третий гость — самый старший из всех — молчал, явно не желая мешать двоим друзьям порадоваться встрече, пока Камбэй не попросил его представиться хозяину.