Байки русского сыска, стр. 23

Будучи допрошенными, Бердан и Гонцов всю вину взяли на себя, признавшись, что хотели бежать, для чего подмешали в пирожки «дурман» и угостили ими сторожей. То, что именно они давали пирожки Бондаренко и остальным надзирателям, было очевидно, но ни один из пекарей не смог объяснить, что это был за «дурман» и где они его взяли. Не смогли они также ответить на вопрос, как собирались выбраться из тюремного корпуса, поэтому начальник тюрьмы им не поверил. Узнав о том, что днём ранее к Буйницкому на свидание приходила жена, которая могла передать «дурман», он укрепился в своих подозрениях ещё больше и, дабы не усложнять дело и не искушать судьбу, распорядился своею властью усилить режим для Буйницкого и Мельштейна, а Бердана и Гонцова отправить в Одессу для следствия и суда над ними.

* * *

Буйницкого и Мельштейна заковали в кандалы и заперли в одиночные камеры. Иван Осипович очень возмущался, кричал о произволе, но толстые стены «секретной камеры» слыхивали такое не раз, а ничьего слуха его крики не достигли. Надзиратели в кишинёвском тюремном замке после попытки отравления их товарищей были очень строги и даже жестоки к нему. Очень скоро он кричать перестал и, уяснив положение вещей, смирился. Теперь, опасаясь мести со стороны надзирателей, он даже с нетерпением ждал, когда в одесском порту начнётся погрузка на борт парохода очередной партии каторжан. Буйницкий боялся, что не доживёт до того момента, когда начнётся длительное путешествие в трюме парохода, идущего через несколько морей и Индийский океан, на другую сторону земного шара, к острову Сахалин, где ему надлежало отбывать срок за совершённые им преступления. Дожил ли он до отправки на каторжный остров и что с ним стало потом, неизвестно. Он затерялся среди каторжан, сгинув в массе бритоголовой братвы.

Криминальная филателия

Осенью 1901 года в Киеве творились странные дела: дотоле безупречно работавшая городская почта стала вдруг давать какие-то непонятные сбои. Центральная почтовая контора на Крещатике была завалена жалобами частных лиц и учреждений, в которых высказывались претензии относительно пропавших писем. Совершенно непонятным образом отправляемые из Киева письма исчезали, не доходя до адресатов. Наибольший ущерб понёс некий крупный коммерсант, который, в преддверии ярмарки, отправил двадцать деловых писем в разные города, и ни одно из них не дошло.

Во всех почтовых подразделениях были проведены самые тщательные проверки, но никаких существенных прорех в службе не обнаружили: вся извлекаемая из поч-товых ящиков корреспонденция аккуратно обрабатывалась и пересылалась как обычно. А жалобы все поступали и поступали.

Кое-кто сгоряча стал уже предполагать во всем этом мистическую подоплёку, а губернское начальство недовольно хмурило брови. Назревал крупный скандал с очень неприятными последствиями.

* * *

Начало разгадке этих странных обстоятельств положил телефонный звонок, раздавшийся в центральной почтовой конторе Киева около восьми часов вечера 17 октября того же 1901 года. Неизвестная дама сообщила дежурившему в тот вечер чиновнику, что почтовый ящик на Большой Владимирской улице переполнен так, что совершенно невозможно протиснуть в его щель письмо. Дежурный чиновник доложил о звонке, и заведующий конторой А. Яворский распорядился послать по указанному дамой адресу почтальона для внеочередной выемки из ящика переполненного мешка с письмами и замены его порожним.

Прибывший на место почтальон вскрыл ящик и, заглянув в него, некоторое время оставался в полном недоумении. Он увидел там какой-то необычный длинный, узкий мешочек из кальки, вставленный в отверстие для опускания писем. Верхние края мешочка были выкрашены в чёрный цвет, такой же, как и сам ящик, и аккуратно приклеены к краям отверстия. Таким образом, все письма, опускаемые в ящик, попадали именно в этот, а не в имевшийся там обычный казённый мешок. Смекнув, что обнаружил мошенничество, почтальон запер ящик, оставив в нем нетронутой всю конструкцию, и поспешил обратно в контору доложить начальству о находке.

Господин Яворский, услыхав про самодельный пакет из кальки, вставленный в почтовый ящик, сопоставил его с массой жалоб о пропажах писем и решил, что оба эти явления между собой как-то связаны. Он немедленно распорядился осмотреть все почтовые ящики в Киеве. Из служащих, дежуривших в тот вечер, были сформированы четыре команды, которые, невзирая на позднее время, разошлись по разным районам города с экстренной проверкой. Очень скоро в контору стали поступать донесения о том, что подобные же мешочки были обнаружены ещё в нескольких ящиках на центральных улицах города.

Яворский связался с полицейским управлением и изложил дежурному суть дела. Пропажи писем в Киеве к тому времени были уже притчей во языцех, и полиции долго объяснять ситуацию не потребовалось. Стражи порядка решили устроить засады у тех ящиков, в которых была обнаружена «закладка».

Засада возле ящика на Прорезной улице едва успела расположиться в удобном для наблюдения месте, как к ящику не спеша подошли два молодых человека. Один из молодцев, облачённый в форменную шинель и фуражку, делавшие его в темноте похожим на почтового служащего, стал через отверстие для писем извлекать тот самый мешочек из кальки, наполненный письмами, а его спутник стоял поодаль, посматривая по сторонам. Когда человек, орудовавший у ящика, наполовину вытащил мешочек с письмами, полицейские выскочили из укрытия, бросились на него и схватили за руки. Сообщник злоумышленника пустился наутёк и сумел убежать от преследовавших его чинов полиции.

* * *

Арестованного доставили в ближайший участок и там допросили по всей форме. Он назвался Евгением Поповым, восемнадцати лет от роду, сыном обер-офицера. При обыске в карманах Попова были обнаружены письма, не ему адресованные, и несколько ценных марок. Из дальнейшего допроса выяснилось, что эти письма он вытащил уже известным полиции способом из почтового ящика на Златовратской улице (посланная туда засада не успела дойти).

По поводу своих странных поступков он ничего вразумительного объяснить не мог, и было решено устроить обыск у него на квартире. Там агенты прежде всего опросили хозяйку, сдавшую комнату Попову, о её постояльце. Она рассказала, что Попов снимал комнату не один, а с чертёжником Панасюком, которого в тот момент дома не было.

При обыске в жилище Попова и Панасюка были обнаружены неопровержимые улики, подтверждающие их причастность к систематическому хищению писем из почтовых ящиков. Полицейские нашли приготовленные мешочки из кальки, украденные письма и, наконец, как выяснилось, предмет их охоты — более шестисот различных почтовых марок, снятых с конвертов. В самый разгар обыска вернулся второй квартиросъёмщик — чертёжник Панасюк, которого тут же арестовали.

* * *

Припёртые неопровержимыми уликами, Попов и Панасюк признались, что похищали письма из-за марок, которые потом продавали филателистам. Трюк с мешочками придумал Панасюк. На долю же Попова выпало, облачившись в отцовскую фуражку и шинель, вытаскивать вставные мешочки и заправлять ящики новыми. И Панасюк обычно стоял на страже.

Позже было установлено, что криминальный дуэт, действуя с августа 1901 года, успел похитить более десяти тысяч писем. Оба молодца предстали перед судом за нанесение ущерба казённому учреждению, кражи у частных лиц и прочие сопутствующие нарушения статей Граждан-ского и Уголовного кодексов.

Но этот киевский случай, при всей его неординарности, все же уступает событиям, случившимся несколько позже, когда герои киевской истории, наверное, уже успели отбыть наказание и вернуться домой. В соответствии с духом века кустарные кражи марок, практиковавшиеся в разных местах, оказались вытеснены из жизни поистине гигантской филателистической афёрой, раскрытой в 1908 году чинами московской сыскной полиции.