Опасная тихоня, стр. 36
Я соскочила с дивана и, громыхая ботинками, ринулась в прихожую, притащила оттуда телефон и принялась с остервенением накручивать московский номер Богаевской. Как и накануне, отозвался автоответчик отвратительно бесстрастным, продирающим до мурашек голосом. Я чуть не взвыла от тоски. Вернула трубку на рычаг и, прижав телефон к животу, стала считать до ста, чтобы успокоиться. Я досчитала до сорока семи, когда телефон зазвонил сам.
— Да! — Я молниеносно сорвала трубку. Уж не знаю, кого я надеялась услышать. Неужто Богаевскую?
— Капитолина, это Валентин.
— А, это ты… — Мне трудно было сдержать разочарование.
— У тебя что-нибудь случилось?
— С чего ты взял?
— Голос у тебя какой-то загробный.
— Да? — вяло удивилась я. — Просто устала. А чего ты хотел?
Валентин замялся:
— Понимаешь, тут такая история, хотел с тобой покалякать, только разговор это не телефонный, да и дело… В общем, я сам дал себе зарок в такие не соваться. Но раз ты с этим связана, то я все-таки решил…
Я его перебила:
— Постой-постой, с чем таким я связана?
— По телефону этого не объяснишь, — вздохнул Валентин, — надо бы увидеться.
— Хочешь, заеду завтра с утра? — предложила я.
— Нет, с утра меня не будет… Может, сделаем так: ты оставишь телефон, по которому тебя можно будет застать днем, а я, как освобожусь, позвоню.
— Лады, — согласилась я и продиктовала Валентину телефон «штаба». На то, чтобы подумать, что за такое секретное, не предназначенное для телефонных разговоров, собирался обсудить со мной Валентин, у меня не хватило сил. Я расшнуровала ботинки, швырнула их в угол и заснула, не раздеваясь, только «молнию» на юбке расстегнула.
Глава 16
Но назавтра нам так и не удалось созвониться с Валентином. Все время были какие-то заморочки, а уж чем кончился этот злосчастный четверг… Такое даже в страшном сне не приснится. Впрочем, все по порядку.
Начнем с того, что утром за мной снова был прислан «жигуль». (Надо же как быстро его починили!) И водитель Жорик был разговорчивее, чем прежде.
— Привет! — обрадовался он мне.
— Привет! — ответила я, складываясь пополам, чтобы удобнее разместиться на заднем сиденье. Что ни говори, а в Венькином авто при моем росте это сделать не в пример проще.
Жорик завел мотор и, подмигнув мне в зеркало заднего вида, зацокал языком:
— Ох, видел я вчера передачку с нашим и этим… Каблуковым. Ну цирк, чистый цирк! Наш больно надутый, а тот чешет, что в голову придет. А вопросы им задавали, ну, тоже… А в конце вообще позвонила какая-то неизвестная дура, видно, с большого бодуна и такое понесла… А у этих, ну, у кандидатов и телевизионщика, у всех троих рожи стали…
Не могу сказать, чтобы мне сильно понравилось, что меня называют «неизвестной дурой с большого бодуна». Поэтому я ничего не ответила, а продолжала молчаливо рассматривать городские пейзажи, неторопливо проплывавшие за окном «жигуля» — скорость на центральном проспекте ограничена. Механически отметила, что предвыборных плакатов и листовок стало еще больше прежнего, можно сказать, не осталось ни одной свободной стены и ни одного не обклеенного забора. Слова неприличного и то написать негде. А вот щит с зазывной надписью «Место для вашей рекламы» возле областной администрации убрали от греха подальше, чтобы на него не дай Бог не покусился очередной подпольщик.
Мы проехали мимо здания администрации, мимо центрального универмага и главпочтамта. Народу на улице было немного. Редкие прохожие спешили на работу, прошмыгнула стайка школьников, торжественно прошествовала старушка с пуделем, а за ней — молодая женщина в короткой шубке из каракуля. Эта, похоже, тоже никуда не торопилась, потому что шла медленно, правда, лицо у нее было озабоченное. И еще… еще какое-то знакомое. Майя? Неужели это Майя, пианистка Елены Богаевской? Но откуда она могла здесь взяться, она же улетела вместе со своей примадонной!
— Стой! — заорала я дурным голосом. — Назад, поворачивай назад!
— Чего? — не понял Жорик и нажал на тормоз.
Я толкнула дверцу, вывалилась из машины и побежала догонять женщину в каракулевой шубке, чтобы убедиться в том, что я не ошиблась и это она, Майя. А та будто сквозь землю провалилась, ну, куда, куда она могла деться за какие-нибудь несчастные пять минут. Или Майя мне просто померещилась? А может, это вовсе и не Майя, а какая-нибудь другая, похожая на нее женщина?
— Эй, в чем дело?
Я обернулась и увидела Жорика, чуть не по пояс высунувшегося из окна ползущего за мной черепахой «жигуля».
Я села в машину и велела ему еще раз проехать по проспекту. Жорик пожал плечами, недовольно буркнул под нос что-то на тему «Как быстро некоторые превращаются в начальников», но активно возражать не стал. В любом случае время было безнадежно упущено: ни Майю, ни хотя бы отдаленно похожую на нее женщину на проспекте я так и не увидела. Еще не легче, галлюцинации у меня, что ли?
Эта история так меня потрясла, что я поделилась своими сомнениями с Венькой. Тот не сразу врубился:
— Какая еще Майя?
— Концертмейстер Богаевской.
— Кто-кто?
— Ну, пианистка!
— Не помню я никакой пианистки, — буркнул Венька, — я и Богаевскую не помню…
— Ну, брюнетка такая с ней была, короткая стрижка, блестящий плащ, — вспомни!
— Что-то такое припоминаю, правда, смутно, — небрежно махнул короткопалой рукой Венька. — Ну и что с того? — Он явно «не врубался».
— Как что? — поразилась я его непонятливости. — Я же тебе говорю, что видела ее на проспекте пятнадцать минут назад. Что, по-твоему, она может здесь делать?
— Вот и спросила бы ее, — пробурчал Венька и стал выгребать из внутренних карманов пиджака какие-то визитки и записки.
— Да как бы я ее спросила, когда она будто сквозь землю провалилась, — огрызнулась я. — Я бросилась за ней, но ее уже и след простыл! — И добавила уже потише:
— Если, конечно, это была она.
— Она не она, какая разница! — Венька продолжал рыться в карманах, только с пиджака переключился на брюки. — И вообще про эту Богаевскую пора забыть. Все, проехали. В нашем деле нельзя оглядываться и долго пережевывать собственные неудачи — об этом противники позаботятся, — нужно думать о завтрашнем дне. — Что ни говори, а по части демагогии он был непревзойденным мастером.
Не знаю, нашел ли Венька то, что искал, но, коротко бросив мне: «Никуда не уходи», выскочил за дверь, и его торопливые шаги затихли вдали. Я осталась наедине с плакатами «Я сделаю вашу жизнь стабильной» и мучительными сомнениями на тему, кого или что я видела сегодня на проспекте: Майю, ее бесплотный дух, или у меня вообще крыша едет? Потом ко всему этому прибавился телефонный звонок.
Я подняла трубку и сразу узнала неподражаемые, чуть вибрирующие интонации Вислоухова.
— Приветствую вас, — фамильярно объявил он и поинтересовался:
— Ну, как настроение после вчерашнего?
— А что такого произошло вчера? — сыграла дурочку я.
— Как что? — опешил Вислоухов. — А передача? У меня тут с утра телефоны раскалились от звонков, очень, говорят, любопытный прямой эфир был. Просто скандальный!
Я фыркнула в трубку, тщательно маскируя свою настороженность:
— А чему тут удивляться? Каблуков — это ведь известный обличитель всего и вся!
— Да при чем здесь Каблуков! — воскликнул Вислоухов. — Этот себя, можно сказать, паинькой вел. Но звоночки были, я тебе дам.
— Это про Наташу какую-то, что ли? — спросила я, притворно позевывая.
— Я не пойму, вы что, не смотрели передачу? — оскорбился в лучших чувствах Вадька. — Про Наташу это чепуха! А вот когда вашему Пашкову обещали башку свернуть, это было что-то! Он даже взбледнул, по-моему.
— То есть… — растерялась я. — Это как башку свернуть? — Я лихорадочно соображала, не сболтнула ли я накануне чего-нибудь лишнего, когда звонила в Вадькину студию. Да нет же, я прекрасно помню свои слова: «Пусть он скажет, что сделал с Наташей Русаковой». Никаких угроз с моей стороны не было, точно не было, так же как и зловещих обещаний насчет пашковской башки.