Клетка для мятежника, стр. 86

Если покладистость Осберта и удивила Нэша, он ничем этого не показал. Он только кивнул, отвесил поклон, который Осберт не мог не счесть издевательским, и вышел, оставив дверь открытой.

Прошло несколько секунд, прежде чем Осберт осмелился пошевелиться. Потом он, дрожа, быстро подошел к окну и чуть отодвинул занавесь. Между зданием Гильдии и величественными воротами замка лежала пустая площадь. Нэш, не оглядываясь, направлялся в замок, и стражники его не остановили. Осберт смотрел ему вслед, пока Нэш не скрылся из виду, потом кликнул слугу и приказал ему немедленно привести Годфри.

У него оставался единственный союзник, и пришло время воспользоваться его помощью.

Хотя переданный ему приказ проктора был резким и неожиданным, Годфри почувствовал облегчение оттого, что получил предлог покинуть спальню Брома; он провел там целый день, наблюдая за угасанием епископа. Монахи непрерывно молились, и только за этот день было отслужено четыре мессы в надежде, что случится чудо и Бром проживет еще немного. Сам Годфри мог только ждать, и это ожидание убивало его.

Из дворца епископа в здание Гильдии Годфри сопровождали четверо стражников, так тесно окруживших его, словно они опасались нападения в любой момент. Это обстоятельство только усилило внезапный страх архидьякона. Его ввели в резиденцию, проводили вверх по лестнице и по залам, которые до сих пор позволялось видеть только гильдийцам. У Годфри не было времени задержаться и полюбоваться чудесами искусства, которые являла каждая арка, каждый карниз, каждая панель. Он быстро пересек приемную и попал в просторный кабинет, где его ждал, нетерпеливо расхаживая из угла в угол, Осберт.

— Оставьте нас, — приказал он стражникам. — Встаньте снаружи у дверей и никого не пропускайте внутрь.

Стражники молча поклонились; массивная дверь закрылась за ними, и Осберт с Годфри остались одни.

— Мне очень жаль, что пришлось действовать подобным образом, Годфри, — сказал Осберт, нерешительно остановившись посреди комнаты: он как будто сомневался, следует ли предложить Годфри вина или сначала усадить. — Как там Бром?

— Умирает, но еще цепляется за жизнь. В чем дело? Что случилось?

— Вы однажды сказали... что мне следует довериться... довериться человеку, которого я не знаю.

Годфри в удивлении широко раскрыл глаза. Хотя имя вслух и не было произнесено... Он не ожидал, что такое когда-нибудь случится. Годфри решил подождать, что еще скажет Осберт.

— Не знаю, правильно ли я вас понял, но мне показалось, что вы намекнули: у вас есть какая-то возможность связаться... с этим человеком. Я не ошибся?

— Я... — Тут могла скрываться ловушка, и тогда опасности подвергся бы не один Годфри. — Чего вы от меня хотели бы, если бы такая возможность у меня была?

Осберт быстро взглянул на него и отвел глаза.

— Прошу меня простить. Я вовсе не хотел бы вас скомпрометировать. Если бы было возможно послать известие, я хотел бы... чтобы вы... попросили этого человека прибыть сюда, чтобы встретиться со мной. У меня есть кое-что, что я... хотел бы с ним обсудить. Да, мне нужно кое-что с ним обсудить. Если бы было возможно переслать ему срочное сообщение, это пошло бы на пользу... всем нам.

Хотя Годфри больше десяти лет старался добиться именно этого, сейчас ему оказалось трудно поверить в неожиданный поворот событий. Впрочем, волнение Осберта было глубоким и искренним. Годфри никогда не видел проктора в таком состоянии и мог только заключить, что дело каким-то образом связано с Нэшем: никто другой не оказывал на Осберта такого действия.

И все же никакой гарантии, что это не ловушка, нет...

— Если он явится сюда, — не смог не спросить Годфри, — будет ли он волен потом покинуть столицу?

— Что? — Осберт с недоверчивым изумлением взглянул на Годфри. — Вы в самом деле думаете, что в моей власти задержать подобного человека? Ох...

Пока Осберт обдумывал то, что скрывалось за вопросом архидьякона, Годфри подошел к нему ближе.

— Если бы я мог быть уверен, что этот вызов — не способ передать его в руки его врагов...

Годфри не счел нужным договаривать. Они с Осбертом без притворства посмотрели друг другу в глаза.

— Я могу сказать только одно, друг мой, — прошептал Осберт, — мы с вами на одной стороне. Во всем остальном вам придется поверить мне на слово.

Годфри улыбнулся проктору. Ничего другого архидьякону не было нужно: теперь он знал, что они говорят на одном языке.

— Хорошо. Я постараюсь выяснить все возможности.

Глава 24

— Как себя чувствуешь?

Эндрю оглянулся на человека, седлавшего лошадей.

— Прекрасно.

— Ничего не болит?

— Нет, пожалуй.

— Хорошо.

Эндрю всю свою жизнь слышал рассказы об этом человеке. В Анклаве Роберт был легендой; кто-то его любил, некоторые опасались, а кое-кто и ненавидел. В Мейтленде к нему относились с подозрением, но без открытой враждебности. При дворе он считался мятежником, объявленным вне закона, за его голову была объявлена высокая награда, хотя никто не проявлял стремления его поймать. О поступках Роберта, даже самых невинных, говорили как о предательстве, словно задавшись целью любой ценой опорочить его. Во время своих путешествий по стране Эндрю слышал, как в таверне или гостинице после вечерних возлияний какой-нибудь человек начинал вспоминать о битве при Шан Моссе или какой-то другой схватке, в которой участвовал Роберт, — это непременно оказывался рассказ о герое, о блестящем военачальнике, который знал по именам всех своих воинов. Старые солдаты вспоминали о чувстве юмора, спокойной уверенности в себе, доброжелательности Роберта независимо от того, с кем он разговаривал — с последним бедняком или с вельможей. Не оставались без внимания и его колдовская сила, и искусство фехтовальщика; все единодушно сходились в том, что было бы неблагоразумно превращать такого человека в своего врага.

В этих рассказах Роберт Дуглас каждый раз оказывался новым человеком — и ни один из них не был похож на того, кого Эндрю сейчас видел перед собой. Даже Финлей никогда не говорил ему ничего такого, что помогло бы Эндрю догадаться, что его ждет и как ему следует разговаривать с этой живой легендой. Может быть, не следует и пытаться — лучше просто подождать, пока Роберт заговорит сам. Подавив вздох, Эндрю встал и убрал в сумку остатки холодного кролика, который составлял их завтрак. Поскольку им предстояло отправляться в путь, Эндрю начал забрасывать угли снегом, пока от костра ничего не осталось, кроме жидкой струйки дыма, тающей в утреннем небе. Закончив, он повернулся к Роберту и стал смотреть, как тот, седлая коней, тщательно проверяет каждый ремешок, дергает стремена, умело привязывает седельные сумы, чтобы в дороге не отвязались, ощупывает, не туго ли натянуты уздечки.

— Моя матушка будет обо мне беспокоиться, — через некоторое время рискнул сказать Эндрю. Он не хотел неприятностей, но эта мысль уже давно не давала ему покоя.

— Она знает, что ты со мной. — Роберт коротко усмехнулся. — Правда, это обстоятельство может заставить ее только сильнее тревожиться.

— Вы сказали, что убьете меня, — брякнул Эндрю и тут же пожалел об этом. Язык не послушался предостережений рассудка.

— А разве ты стал бы иначе слушаться?

— Она знала? Матушка знала, что вы заберете меня? — Нет.

— Тогда разве не начнет она меня искать?

— Не знаю. Надеюсь, что нет.

Складные логичные ответы и безразличный тон Роберта заставили Эндрю стиснуть зубы. Этому человеку, похоже, все равно, какие страдания он причиняет.

— Она попытается меня найти. Я знаю, что попытается.

— Возможно. Впрочем, думаю, Финлей ее остановит. В чем дело? Ты хочешь, чтобы тебя освободили?

— Какой в этом был бы смысл? Мика ведь снова передаст меня вам, не так ли?

При этих словах Роберт замер и опустил руки; его голова повернулась, и Эндрю утонул в пристальном взгляде зеленых глаз, словно пронизывающих его насквозь. Наваждение длилось всего мгновение. Вновь обретя свободу, Эндрю открыл рот, чтобы извиниться, но вместо этого сказал: