Машина смерти, стр. 43
12
"Туманной дымке, казалось, не было ни конца, ни края – леденящие слои ее напластовывались друг на друга и справа, и слева, и сверху, и снизу. Ощущение было такое, будто то приближалось, то удалялось нечто наполненное каким-то будоражащим воображение внутренним смыслом, абсолютно непостижимым для Мармадьюка. В душу, однако, вкралось подозрение, что каким-то образом Доктрина Темпорального Стасиса обусловила полную транспозицию всех перцепций [перестановка функций органов восприятия, искажающая непосредственное отражение объективной действительности органами чувств]. Почему же еще, задумался он, тыкаясь наощупь в розовато-лиловой тягучей жидкости, должно снова и снова приходить ему в голову слово «лакримоза»? [нечто, вызывающее слезы, грусть или печаль]
Он обнаружил, что находится на самом краю выпуклого окна с прозрачными стеклами, за которым плясали анаморфированные [искаженные в одном или нескольких измерениях] видения. Подняв взор, он засек бахрому изогнутых прутьев. Чуть пониже обнаружил розовую полку, в которую было заделано еще какое-то количество таких же прутьев. Рядом с полкой, будто невообразимо огромный нос, торчал какой-то комковатый пористый предмет. А потом он увидел, что этот предмет и есть нос, самый настоящий нос, хотя и совершенно необыкновенный. И тогда Мармадьюк самым коренным образом поменял ход своих рассуждений. Центральная проблема, как ему показалось, сейчас заключалась в том, чтобы понять, чьими глазами он смотрит. Ведь очень многое, если не все, будет зависеть от его точки зрения".
Наступил полдень. Падербуш временами, казалось, дремал в кресле, временами был настолько возбужден, что, казалось, вот-вот неожиданно набросится на Герсена. В один из таких периодов Герсен счел необходимым предупредить его.
– Я настоятельно требую терпения с вашей стороны. Во-первых, сами понимаете, у меня оружие… – Он поднял лучемет так, чтобы он был виден Падербушу, -…а во-вторых, даже если бы его у меня не было, вы все равно ничего не смогли бы мне сделать.
– Вы в этом уверены? – надменно скучающим тоном спросил Падербуш. – Мы с вами примерно одинакового роста и веса. Давайте попробуем разок-другой побороться, тогда и увидим, кто чего стоит.
– Спасибо за предложение – но только не сейчас. Ради чего выматывать друг друга? Вскоре мы с вами плотно перекусим, поэтому давайте-ка лучше расслабимся.
– Как хотите.
Раздалось легкое постукиванье в дверь.
– Кто там? – спросил Герсен, став у стены рядом с косяком.
– Атер Кэймон, мажордом, – донесся приглушенный массивной дверью голос. – Откройте, будьте любезны, дверь.
Герсен приоткрыл дверь. Мажордом прошел внутрь.
– Князь желает видеть вас у себя. Немедленно. Он прослышал о мнении барона Эрла Кастильяну и настоятельно просит отпустить узника на свободу. Он не желает давать повод Кокору Хеккусу для придирок.
– Я и сам решительным образом настроен со временем предоставить полную свободу этому человеку – ответил Герсен. – А пока что он согласился пользоваться гостеприимством Сиона Трамбле в течение, пожалуй, двух недель.
– Как это благородно с его стороны, – сухо заметил мажордом, – если учесть, что Великий Князь настолько пренебрег своими обязанностями радушного хозяина, что забыл предложить вот это самое гостеприимство. Вы согласны последовать за мною в апартаменты князя Сиона Трамбле?
– С удовольствием. Только что мне делать с моим гостем? Я не решаюсь оставить его здесь одного, как и не намерен ходить с ним всюду под руку.
– Верните его в темницу, – сердито бросил мажордом. – Для таких, как он, вполне достаточно и такого гостеприимства.
– Великий Князь будет категорически против этого, – заявил Герсен. – Ведь вы сами только что сказали мне, что он высказал пожелание, чтобы я отпустил этого человека.
Мажордом несколько смешался.
– Совершенно верно.
– Принесите, пожалуйста, мои извинения князю, и спросите не соблаговолит ли он встретиться со мною здесь.
Мажордом пробурчал что-то, беспомощно всплеснул руками, бросил сердитый взгляд в сторону Падербуша и вышел.
Герсен сел напротив Падербуша.
– Скажите, – спросил он, – вам знаком некий Зеуман Отуал?
– Я слышал, как упоминалось это имя.
– Он – один из приспешников Кокора Хеккуса. У вас с ним много общего.
– Очень даже может быть – по всей вероятности, вследствие нашей близости к Кокору Хеккусу… А в чем заключается это общее?
– В манере держать голову, определенном наборе отработанных жестов, в том, что я мог бы назвать особым душевным настроем, свойственным в равной степени вам обоим. Все это очень странно. В самом деле.
Падербуш в ответ только церемонно кивнул, но больше ничего не сказал. Через несколько минут к двери подошла Алюз Ифигения, Герсен тотчас же пропустил ее внутрь. Переведя взгляд с Герсена на Падербуша, она удивленно спросила:
– Почему этот человек здесь?
– Он считает несправедливым одиночное заточение в темнице, поскольку все его преступления сводятся лишь к десятку-другому убийств.
Падербуш по-волчьи оскалился.
– Я – Падербуш, Младший Рыцарь замка Падер. Никто в моем роду не был настолько труслив, чтобы отобрать одну или пару жизней, не подвергая смертельной опасности собственную.
Алюз Ифигения отвернулась от него и снова обратилась к Герсену.
– Каррай не вызывает у меня прежней радостной приподнятости. Что-то изменилось. Чего-то не достает. Наверное, во мне самой… Мне хочется вернуться в Драззан, к себе домой.
– А я-то считал, что в вашу честь планировалось устроить пышное празднество.
Алюз Ифигения пожала плечами.
– Наверное, об этом уже позабыто. Сион Трамбле сердится на меня – или, по крайней мере, не столь учтив, как раньше. – Она на мгновенье скосила взгляд в сторону. – Может быть, он ревнует.
– Ревнует? С чего бы это ему ревновать?
– Ведь как-никак, но я и вы провели много времени, оставаясь наедине друг с другом. Одного этого достаточно для того, чтобы возбудить подозрения – и ревность.
– Занятно, – произнес Герсен.
Алюз Ифигения взметнула брови.
– Неужели я потеряла всю свою красоту? И разве не является совершенно нелепым даже намек на возможность каких-то особых взаимоотношений между нами?
– Я с вами совершенно согласен. И мы просто обязаны избавить Сиона Трамбле от страданий, которые причиняет ему это недоразумение.
Он вызвал пажа и послал его испросить аудиенцию у Сиона Трамбле.
Паж вскоре вернулся и объявил, что князь не желает кого-либо видеть.
– Вернитесь к князю, – сказал Герсен, – и передайте Сиону Трамбле вот что: завтра я должен отбыть отсюда. В самом неблагоприятном случае я отправлюсь к северу от Скар Сакау в форте и каким-нибудь образом сам отыщу свой космический корабль. А также уведомите князя о том, что принцесса Ифигения намерена сопровождать меня. Сообщив князю обо всем этом, справьтесь у него, желает ли он повидаться со мною?
Алюз Ифигения повернулась к Герсену.
– Вы в самом деле имеете в виду взять меня с собой?
– Если у вас есть желание вернуться в Ойкумену.
– А как же тогда Кокор Хеккус? Я считала…
– Мелочь, о которой и вспоминать-то не стоит.
– Значит, вы просто шутите, – уныло произнесла Алюз Ифигения.
– Нет, это серьезно. Вы пойдете со мной?
Она заколебалась в нерешительности, затем кивнула.
– Да. А почему бы и нет? Ваша жизнь – реальна. Моя же – как и всех на Фамбере – далека от реальности. Это всего лишь оживший миф. Фрагменты какой-то древней диорамы. Меня душит это двумерное пространство Фамбера.
– Очень хорошо. Мы покинем его в самом скором времени.
Алюз Ифигения взглянула на Падербуша.
– А как поступить с ним? – с дрожью в голосе спросила она. – Вы освободите его или оставите это на усмотрение Сиона Трамбле?