Великий поход, стр. 103
Я – Потак. Ты ошибся, приняв меня за кого-то другого.
Он отвернулся, показывая, что разговор окончен.
Индра сидел на насыпи как зачарованный. Воин верил и не верил в услышанное. Внезапно лихорадка шевельнулась в нём наплывом слабости. Ударила по глазам. Индра отрёкся от собственного понимания увиденного и услышанного. Он переломил себя, похоронив Гарджу второй раз. В своём сердце. Ему показалось, что сейчас было больнее.
Кшатрий снова взглянул на белое остроконечье гор Меру и полез дальше.
– Индра! – вдруг крикнул старик. – Вот, возьми.
Он отвязал от пояса тугую баклажку и бросил её на камень.
– Что это?
– Сома. Я отыскал её в этих горах и спасался только ею. Капли сомы помогали мне забыть боль. Раз ты здесь, думаю, она придётся тебе кстати.
Индра спустился на тропинку, минуя шаткие камни и мелкий сыпняк, расшелушивший серую спину горы. Когда воин добрался до подарка, старика нигде поблизости уже не было.
Снег подтаивал и шёл по склону ледянистой коркой. Отсюда весь мир был как на ладони.
Индра увидел долину, брошенную колесницу и пасущихся буланых. Казалось, что до них рукой подать. Под самыми его ногами, на каменистом накате склона, выглядевшим отсюда совершенно плоским, виделся Кутса, затаившийся от близкого полчища пишачей, наблюдавших за восхождением демоноборца.
Индра вдохнул побольше воздуха и отпустил голову летать на крыльях светокружения и нахлынувшего упоительного безумия высоты. Ему леталось легко и беззаботно. Он потерял сочувствие земной тверди, разрешив себе не различать ледяного наката под ногами.
Небо заглядывало ему в душу синим простором высоты и бесконечности. Высота и бесконечность синие, как и само имя Индры, выплеснутое небесным распутьем на мелкораздольный мир.
Внезапно Индра вернулся в самого себя. Воин услышал приближение Демона. Его шаги запеклись в воине факелами лихорадки. Огненное шествие приближалось к царству льда. Приближалось в трагическом торжестве обречённости Героя. Под барабанный гул его опалённого болезнью сердца.
Шушна, должно быть, впервые увидел лёд. Демон принял его за странную форму окаменевшего огня. В каком-то загадочном воплощении. Впрочем, Дасу больше интересовало великое скопление людей на склоне горы.
– Как много «благородства»! – улыбнулся демон, посвятив улыбку собранию ничего не подозревающих пишачей.
Индра заставил себя думать так же. То есть принимать дикарей за арийцев.
«И почему дикарей всегда тянет в горы? На расселение?» – мелькнула в голове Индры предательская мысль, но кшатрий тут же её отмёл. Ему так думать не полагалось. Пока. Пока демон контролировал его сознание.
Шушна успел понять, что его назвали дикарём. И что он должен поселиться в горах. Дасу решил не обращать внимания на эту белиберду.
– Ну вот, – заговорил огневик, – ты и дождался своего часа. Согласись, ожидание не принесло тебе особых мучений. Вопреки тому, что я предрекал. Посмотрим, как умирает Герой. А ты знаешь, мне тебя даже жаль. Ты и умереть-то по-людски не сможешь, если, конечно, хочешь остаться героем до конца.
– «По-людски» – это как? – спросил воин свою болезнь.
– Вне позы, вне зазнайства.
– А, ясно.
Огонь вдруг припёк Индре душу. "Неужели это смерть? – мученически подумал воин. – Неужели всё?! Вот здесь, сейчас? Неужели подо мной загорится земля, как она горела под Вьянсой, убивая его демоническую плоть? Нет, ему это не по силам. Он убьёт меня моим же собственным жаром, моей лихорадкой, считая, что этого достаточно…"
– Загорится земля? – повторил за кшатрием Дасу.
– То есть загорится этот белый окаменевший огонь? И ты будешь корчиться на кострище, как это было со мной в том, прежнем обличий? Как славно! Спасибо, подсказал. Да, это будет так! Это будет именно так!
Кутса устал пялиться на снежную шапку горы. Его разочарование отдавалось резью в глазах и досаждающей пустотой в желудке. Кутса не хотел обнаруживать своего присутствия, полагая, что пишачи, увлечённые видом Индры, давно забыли о количестве пришельцев. Иначе Кутсу уже нашли бы. Теперь придётся ждать темноты.
Кутса зевнул и обречённо посмотрел вверх. Его рот так и остался открытым. Снежная шапка горы полыхала самым настоящим огнём! Вокруг Индры. Снег горел так, будто он превратился в солому.
Индра метался в огне, пытаясь проскользнуть вниз, на камни, но путь к спасению был отрезан. Впереди – вершина и подбирающийся к ней огонь.
Кутса как заворожённый смотрел на происходящее. Он пришёл в себя только тогда, когда лёд затрещал раскалываясь и потоки талой воды над ним шумно устремились по каменному скату.
Лавина ревела, сметая всё на своём пути. Потоки воды, камни, грязь и обломки льда вышерстили горную долину, оставив глубокие рубцы на её зудящем теле.
Когда мокрое облако выкатило на равнину и клубя над землёй мелкой водяной пылью расползлось над головами людей, все кричали:
– Индра убил демона! Индра прогнал засуху! Индра, мы пойдём за тобой!
Дети бегали возле кривобоких хижин и заговорщически твердили эти непонятные слова: «Великий поход.»
Шачи не кричала вместе со всеми и даже не радовалась дождю. Сердце женщины было сковано болью, твердившей, что Индра не вернётся больше никогда. Что это он обернулся дождём, пролившись на обожжённую землю, заставляя её снова родить, растить, кормить, поднимать и разращивать всякую живизну, от малой до великой, от беспорядочной до самой совершенной и независимой по разуму и воле, но беспомощной и жалкой, едва только приходил на неё Демон.
Шачи дышала этим дождём, проникая в него своей болью. Её слезы соединялись с прохладными каплями дождя.
ЭПИЛОГ
Вритра высунул из воды голову, и мутные глаза змея уставились на водную гладь. После того как высохли все протоки, эта река, с её изумрудной стремниной, стоялыми омутами и загретыми до пара отмелями, оставалась единственным местом, где Вритра спасался от жары. Его любимые грязевые топи высохли до окаменелой затресканной корки. Солнце жгло нещадно, и анаконде приходилось выживать. Так же, как и другим.
Змей пустил морду по воде, рассекая туповатым черепом сальную плёнку несносимой грязи. Среди плавучего гнилья, рыбной дохлятины и взбитого вонючего ила он блаженствовал.
Добычи было много. Звери панически боялись громадной анаконды, но засуха вела их к реке, вопреки страху и пониманию обречённости. Жизнь четвероногих теперь словно бы оказалась зажатой между двумя гигантскими змеями: Шушной, ползущим по земле и разоряющим её, и Вритрой, запершим воду.
Накатистый гул, идущий от берега и ещё дальше – от холмов, за которыми потерялось закатное солнце, насторожил змея. Но ненадолго. Вритра догадался, что идёт табун, вынюхав водяную жилу среди бескрайней равнины. Анаконде доставляло удовольствие наблюдать чужой страх. В его безмолвной покорности или паническом метании души было что-то важное для змея, что-то жизненно требуемое холодному его сердцу. Чужой страх!
Вритра выдохнул, вспузырив грязную плёнку воды, и уставился немигающим взглядом на близкий берег. Его ожидания оправдались: к воде подходили кони. Правда, в этом табуне они перемешались с людьми.
Река замелела. Загустели краски её стремнины, ещё державшей полноводье, но уже не певшей перекатной волной. А там, где оплёскивала она мели, вывернуло воспалённое гольё донного подгноя. Изнанку реки.
Колесницы подходили складно, никто не отставал, никто никого не теснил, наваливая напора на один бок. Ровная, стучащая колёсами волна выплеснула на берег. Выплеснула не от её стремнины, а от сухого и дымного раската степи.
Индра оглядел строй и опустил своё знамя из конского хвоста, вознесённое над колесничим отрядом. Это означало остановку. Вполне очевидную и без его указаний. Возницы затянули поводья.