Костры амбиций, стр. 26

«Тах-татах-татах-татах-татах-татах-татах!» Грохот взлетающих авиалайнеров больно бьет по барабанным перепонкам. В воздухе густо намешаны запахи самолетных выхлопов. От вони спазмы под ложечкой. По пандусу одна за другой въезжают машины и пробираются среди людей, которые ищут в полутьме вход на эскалатор, или свои машины, или чужие машины — обворовать! обчистить! Его «мерседес», конечно, обворуют в первую очередь. Шерман стоял и держался за дверцу, не решаясь бросить свой черный двухместный спортивный «мерседес» стоимостью в 48000 долларов — или 120000, зависит от того, как взглянуть. Шерман, будучи Властителем Вселенной, относится к той категории налогоплательщиков, которым надо заработать 120000, чтобы после расчетов с федеральным правительством, властями штата и города Нью-Йорка у него осталось 48000 на автомобиль. И как он объяснит Джуди, если эту дорогую игрушку у него угонят с крыши терминала прибытия в аэропорту Кеннеди?

Хотя — почему он вообще обязан ей что-то объяснять? Он целую неделю подряд каждый вечер как проклятый обедал дома — впервые, кажется, за все годы, что он работает в «Пирс-и-Пирсе». Уделял внимание Кэмпбелл, один раз просидел с ней чуть не 45 минут, что было уж и вовсе редкостью, хотя, скажи ему это кто-нибудь, он бы удивился и даже обиделся. Не кряхтя и не злясь, подсоединил новый шнур к торшеру в библиотеке. На четвертые сутки его образцового поведения Джуди покинула кушетку в гардеробной и перешла спать обратно в спальню. Правда, теперь супружескую кровать строго разделила надвое Берлинская стена, и он по-прежнему не удостаивался от жены ни слова на сон грядущий. Но при Кэмпбелл она соблюдала вежливость. А это — самое главное.

Два часа назад, когда он позвонил Джуди и предупредил, что задержится на работе, она отнеслась к этому спокойно. Что ж. Он ли не заслужил? Шерман бросил последний взгляд на «мерседес» и пошел в зал прибытия международных линий.

Зал находится внизу, в недрах аэровокзала, первоначально предназначенных, видимо, под багажное отделение. Длинные светильники дневного света на потолке были не в силах развеять подвальный сумрак. Встречающие теснились за металлическим барьером в ожидании, пока прибывшие из-за границы пассажиры не пройдут таможенный досмотр. Что, если среди этих людей окажется кто-нибудь знакомый? Шерман стал разглядывать толпу. Шорты, кроссовки, джинсы, спортивные свитера — господи, что это за публика? Авиапассажиры поодиночке выходили от таможенников. В трикотажных тренировочных костюмах, теннисках, ветровках, цветных гетрах, комбинезонах, теплых куртках, бейсбольных кепках, майках-безрукавках — только что из Рима, Милана, Парижа, Брюсселя, Мюнхена, Лондона; скитальцы по белу свету; граждане мира… Стоя в людском потоке, Шерман независимо вздернул свой йейльский подбородок.

Когда наконец появилась Мария, не заметить ее было бы трудно — среди этой шушеры она казалась пришелицей из другой галактики. На ней был ярко-синий костюм — юбка и жакет с огромными подложенными по парижской моде плечами, шелковая блуза в сине-белую полоску и туфли-лодочки из крокодильей кожи цвета электрик с белыми замшевыми мысками. Одни только туфли и блуза стоили не меньше, чем одежда любых двадцати женщин в этой толпе. Мария шла задрав нос и переставляя ноги «от бедра» — походкой манекенщицы, рассчитанной на то, чтобы вызывать жгучую зависть и злобу. И на нее смотрели. Идя рядом с ней, носильщик катил алюминиевую тележку, доверху загруженную поклажей: грудой набитых чемоданов и чемоданчиков, все — из одинаковой светлой кожи с шоколадной отделкой. Вульгарно, конечно, подумал Шерман, но бывает и вульгарнее. Летала в Италию всего на неделю, чтобы снять на лето виллу на озере Комо, — к чему столько вещей, непонятно. (Подсознательно Шерман относил такое барство на счет дурного воспитания). Еще войдут ли все пожитки в его двухместный «мерседес»?

Он обошел барьер и шагнул ей навстречу, мужественно расправив плечи.

— Привет, крошка, — сказал он.

— Крошка? — переспросила Мария. К вопросу она добавила улыбку в знак того, что нисколько не задета таким обращением, но на самом деле оно ее задело.

Конечно, до сих пор он никогда не называл ее крошкой, но хотелось, чтобы приветствие прозвучало самоуверенно и невзначай: Властитель Вселенной повстречал в аэропорте знакомую.

Он взял ее под руку и пошел рядом. Решил сделать еще одну попытку:

— Ну, как летелось?

— Отлично, — ответила Мария, — если не считать, что один бритт шесть часов подряд наводил тыщщу своими разговорами (Шерман не сразу догадался, что она сказала тощищу). — И посмотрела вдаль, словно снова переживая выпавшее на ее долю испытание.

«Мерседес» оказался на месте, убереженный судьбой от грабительской толпы. В маленький спортивный багажник все чемоданы, конечно, не вошли, носильщик свалил половину на заднее сиденье, представлявшее собой всего лишь узкий уступ. Очаровательно, подумал Шерман, если резко затормозить, то как раз получишь по затылку какой-нибудь кремовой сумочкой с шоколадным рантом.

К тому времени когда они выбрались из аэропорта на скоростное шоссе Ван-Вик и поехали по направлению к Манхэттену, остатки дневного света уже быстро тускнели между домами и за деревьями Южного Озонового парка. Был тот миг сумерек, когда зажигаются фары и фонари, но света не добавляют. Впереди несся рой красных задних огней. Проезжая Рокэвей-бульвар, Шерман увидел на той стороне шоссе стоящий у самой стенки ограждения большой автомобиль «седан» с двумя дверцами, какие выпускали в 70-е годы. А рядом на проезжей части лежит человек… Но нет, подъехали ближе, и это оказался вовсе не человек, а автомобильный капот. Он был снят с машины целиком и брошен на дорогу. А у самой машины нет ни колес, ни сидений, ни руля… Одна громоздкая развалина, ставшая частью городского пейзажа… Шерман, Мария, чемоданы и «мерседес» проехали мимо.

Он решил попытаться зайти с другого бока:

— Ну, как там в Милане? Что слышно на озере Комо?

— Шерман, кто такой Кристофер Марло? Кристофер Марло?

— Не знаю. Я разве с ним знаком?