Воин Арете, стр. 74

Призрак явно ждал моего ответа. Я молча покачал головой; увидев это при ярком свете луны, он рассмеялся.

– Ну так слушай. Задолго до своей смерти я решил, что не стоит особенно беспокоиться по поводу неизбежной отправки в Страну мертвых, и заставил свою жену Меропу пообещать, что она никого слушать не станет, а тело мое ни в землю не зароет, ни на костре не сожжет. Меропа – женщина хорошая, может, не слишком умная, правда, иначе никогда бы не вышла за меня замуж; но если уж она что пообещает, то обещание свое выполнит точно. Даже смерти не побоится.

– Понятно, – промолвил я.

– Ничего тебе не понятно! – Он указал на скопление звезд вдали [81]. – Она та самая звезда, которую увидеть невозможно – семья ведь так и не простила ее. Ну что ж, когда я умер – ведь я все-таки смертный, – Меропа вынесла мое тело в отдельное помещение и оставила там безо всякого погребения, как и обещала. Вскоре оно воняло на весь дворец, но Меропа никому не позволяла его трогать.

Вскоре люди стали пробегать мимо дворца бегом, и тогда я сам отправился к правителю своей новой страны [82]. «Позволь мне вернуться в мир живых, – попросил я, – и отомстить своей неверной жене, которая даже не похоронила меня как следует». Видишь ли, я знал, насколько серьезно он относится к подобным вещам.

В общем, меня оттуда выпустили. Мне удалось отлично спрятаться и неплохо провести время, пока меня снова не потребовали в Страну мертвых.

Теперь я, правда, поведу себя иначе – ведь они вполне могут подыскать мне и другую глыбу.

Голос его стал серьезнее.

– Так вот, я хочу сказать тебе, друг мой, что мы подумываем, как нам лучше убить Пасикрата.

– Убейте, если хочется, – равнодушно сказал я.

Призрак положил руку мне на плечо, и хотя она выглядела точно живая, но была холодна как лед.

– Большинство из нас согласны с тем, что эта идея весьма привлекательна, но наши предсказатели полагают, что вряд ли тебе это поможет, пока ты сам не умер.

– Ничего, это скоро произойдет, – сказал я.

– Ты прав, но не стоит торопить события, друг мой! Все равно, раз убивать Пасикрата ни к чему, мы намерены попытаться заставить его отпустить нас. Эта Элата – хорошая девочка, между прочим. Она очень напоминает мне Меропу, и она на твоей стороне – исключительно по старой памяти. А также потому, что ты обещал Охотнице, что выиграешь эти состязания на колесницах. У Охотницы есть свой прорицатель, и он полностью согласен с Амиклом. Амикл тоже на твоей стороне – из-за племянника, конечно.

Когда я вернулся в дом, то обнаружил, что кто-то натянул старый плащ на две табуретки, чтобы отгородить то место, где я буду спать. Я не стал особо раздумывать над этим и лег. И тут же обнаружил, что рядом со мной лежит женщина.

– Ты был такой печальный, – пояснила она. – Я пришла, чтобы поцелуями осушить твои слезы.

Ах, каким гибким, цветущим и нежным было ее тело, умащенное благовониями! Возможно, призрак поселил в моей душе какую-то надежду, или же просто потому, что эта женщина чем-то отличалась от всех остальных, но с ней я снова стал настоящим мужчиной, хотя ни на что не был способен еще днем, когда та, другая женщина, в роще угощала меня вином.

Потом мы пошли прогуляться рука об руку в лунном свете.

– Я тебя знаю, – сказала она мне. – Ничего удивительного, что ты мне снился! Я, наверно, в тебя влюблена.

Звали ее Анисия.

– Меня прислал гимнаст Диокл, – сказала она и сунула мне в руку несколько монет. – Вот что он мне дал. Верни их ему – или оставь себе, если хочешь.

Когда она ушла, я заснул и спал хорошо и крепко, хотя, по-моему, недолго. Теперь я снова бодрствую; солнце еще даже не взошло над вершинами гор.

Глава 40

Элата добра ко мне, отчасти потому, что я обещал Охотнице, что состязания закончатся так, как того хочет богиня, – так сказал призрак.

Перечитав последнюю запись, я спросил, кто такая Элата. Ио объяснила, что мы с ней встречались на севере, как и с Эгесистратом, ее мужем, прорицателем. Элата, похоже, была той самой женщиной, что угощала меня вином в роще.

– Они приходили к здешнему оракулу вместе с тем человеком – с Закинфа.

Закинф – не такой большой остров, чтобы иметь особого прорицателя для каждого отдельного события, как в Спарте.

Ио хотела знать, помню ли я встречу с Элатой в роще. Я признался, что не помню, но только что прочитал об этом в своем дневнике. Ио покраснела.

– Элата надеялась тебя развеселить, – сказала она. – Ну я и согласилась – раз так для тебя лучше. Но тебе действительно стало лучше! Впрочем, вряд ли из-за Элаты. Скорее, из-за той особой пищи, которой вас кормят.

Кихезипп по этому поводу ужасно спорил с Диоклом, а Амикл чуть не сцепился с ними обоими. Он считает, что вам нужно есть больше ячменя, но никакого мяса.

Я сказал ей, что буду есть все, что сочтут нужным мои врачи, пусть только помогут мне вернуть память.

– Не в этом дело, – сказала Ио. – Просто всем хотелось, чтобы ты хоть немного приободрился, и, по-моему, тебе уже чуточку лучше. Ты стал гораздо больше записывать в своей книге, а это добрый знак.

Еще Ио сказала, что Эгесистрат очень хочет меня видеть, но в наш шатер ни за что не придет – боится спартанцев. Повсюду в Элладе перемирие в честь Игр, но он все равно спартанцам не доверяет.

Охотница – это богиня, так говорит Ио. Она ничего не знает о том обещании, которое я этой Охотнице дал, но считает, что это произошло в ее храме, в Спарте. А чернокожий ни за что не отпускает Ио и Полоса в этот храм даже со мной.

Чернокожий и его жена сегодня пойдут вместе с нами – то есть с Пасикратом, Тизаменом и со мной – в Дельфы, чтобы Диокл внес меня в список участников Игр. Сейчас мы как раз ждем Диокла.

Пока что я читал. Оказывается, "фаретра" значит "чехол для лука".

Обыкновенное слово. Но как она надо мной тогда смеялась… Когда я об этом читал эти строки, сердце мое болезненно билось. Что с нею стало? Неужели она умерла от ран?

Тизамен пришел поговорить с чернокожим и со мной. Я знаю, Ио его терпеть не может, но вел он себя вполне дружелюбно и вежливо. Все вокруг его уважают и считают великолепным предсказателем.

– Вчера вечером я беседовал о тебе с Триодитой, – сказал он мне. – Она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь тебе, но и ты должен сделать все, что в твоих силах, чтобы помочь Спарте. Она сказала: "Царица должна победить и, таким образом, проиграть". Ты видишь в этих словах какой-то особый смысл?

Я покачал головой, чернокожий тоже.

– Я уверен, что царица – это Горго, ее жрица. И она должна победить, – сказал Тизамен. – Управляя колесницей регента, господин мой, ты будешь представлять и Горго. Остальное нам еще предстоит разгадать.

– Благодаря милости дивной Триодиты тебе стало лучше, – продолжал Тизамен. – Мысли твои, я надеюсь, более не обращаются к самоубийству?

Я не ответил, но чернокожий так и подскочил при его словах.

– Когда душа переполнена горем, – мягко продолжал Тизамен, – как твоя, например, господин мой, человек все делает машинально, точно во сне, ибо более не верит, что ему еще что-то может помочь. И тогда он совершенно не опасен ни для себя, ни для кого-то другого. Но когда стоит разжаться страшным когтям горя, возвращается надежда – самое последнее чудовище из той ужасной шкатулки [83], которую боги приготовили людям. Именно тогда семья человека и его друзья должны не спускать с него глаз, ибо он способен подумать, что, положив конец собственной жизни, положит конец и всем своим страданиям и печалям.

Я признался, что подобные мысли порой шевелились и в моей душе.

– Никогда не доверяйся им, господин мой. – Тизамен ласково положил руку мне на колено. – Лучше доверься мне. Мне доводилось беседовать со многими призраками – они куда менее счастливы, чем мы, и завидуют нам. Я слышал, что, путешествуя по странам варваров, ты был знаком с неким Эгесистратом Теллидом?