Воин Арете, стр. 21

– Еще совсем недавно ты сидел у костра и что-то писал, но сам не мог глаз от меня оторвать. Ну что же теперь ты не хочешь поплясать со мной?

Задыхаясь, я попытался объяснить ей, что у меня срочное дело в храме Плейстора.

– А-а, так ты, значит, заблудился, бедняжка! Эта дорога ведет в храм Матери богов – мы как раз идем оттуда.

Тут нас догнал еще кто-то, кого я сперва, не разобравшись, принял за амазонку; он сказал, что нам не следует танцевать впереди процессии и надо подождать, пока не проследует царь.

Я был рад немного передохнуть, согласно кивнул и отошел в сторону, но Элата рассмеялась и сказала гонцу, что она вместе с друзьями плясала во главе процессии всю дорогу от храма.

– Ах, вот как? – воскликнул гонец (голос его больше похож был на женское контральто). – И много вас тут?

Она ответила, что много, и он, вроде бы желая увидеть их, побежал дальше, но промчался мимо танцовщиц словно слепой.

Не успел он исчезнуть во тьме, как к нам приблизилась вторая группа танцоров. Здесь были и музыканты – все мужчины и все босиком. Босые мужчины теснились возле всадников, и, хотя прошло совсем немного времени, я уже не очень хорошо помню того, кто ехал позади первого всадника: наши глаза встретились, и я уже не мог отвести взгляда. По-моему, он тоже.

Он был молод, высок и широкоплеч. Ехал он верхом на молочно-белом жеребце. Кольчуга, сверкающая как золото, закрывала все его тело от шеи до пят. На нагруднике был изображен лев, а на ножных латах – лицо женщины, торжественное и спокойное; но именно его лицо я запомнил лучше всего: широкие брови, пронзительный взгляд, тяжелый подбородок. Это было, мне кажется, лицо человека, способного вести за собой огромное войско не только на край света, но и за его край.

За этим и остальными всадниками на некотором расстоянии двигался всякий сброд; эти люди тоже пели и размахивали факелами. Наверное, они были из города, хотя не уверен. Когда мимо нас прошел последний их них, я спросил Элату, не бог ли войны едет впереди. Она рассмеялась моему вопросу – как смеялась и над женоподобным жрецом – и сказала, что это вовсе не бог, а царь Котис.

К этому времени розовоперстая богиня зари Эос показалась на восточном крае небосклона, и мне, хоть я и рассчитывал добраться до храма фракийского бога войны, захотелось поскорее вернуться в лагерь, пока Эгесистрат еще спит. Вместе с Элатой мы сошли с дороги, спустились по изрытому копытами овец склону холма, пересекли поле и перепрыгнули через несколько канав, полных воды. Путь нам указывали отблески угасающего костра и поднимавшийся к небесам столб белого дыма над ним. Эгесистрат спал в своей палатке, завернувшись в плащ. И я воткнул ему в спину свою Фалькату.

Сперва я и сам не понял, что сотворил. Я так и стоял, глядя на безжизненное тело, пока Иппофода и чернокожий не обхватили меня сзади и не вырвали у меня из рук Фалькату. А потом очнувшийся Эгесистрат велел им держать меня в палатке и не выпускать наружу. И чернокожий, который по доброте душевной принес мне мой свиток и свинцовый стиль (он был засунут за стягивающие свиток тесемки), ясно дал мне понять (с помощью множества жестов), что и он, и амазонки убьют меня, если я вздумаю бежать.

Вспоминая события той ночи, я никак не могу понять, отчего я так страстно желал отнять жизнь у Эгесистрата-прорицателя. Ведь именно ради дружбы с ним, а вовсе не из уважения к Гипериду, капитану из Афин, я отправился на поиски Эобаза. Да я и не помню этого капитана, знаю только его имя, да кое-что прочитал о нем в своем дневнике. И все же, всем сердцем желая смерти Эгесистрату, я не видел в этом никакого противоречия.

Впрочем, теперь я вовсе не стремлюсь отнять у него жизнь. Мне кажется, то, что я узнал относительно Эобаза, царя Котиса, Ареса и прочих, может иметь значение в будущем, поэтому я и постарался записать все это подробно. Надо только помнить, что я должен все это перечитать нынче же вечером.

Глава 12

МЫ БУДЕМ СРАЖАТЬСЯ

Когда все высказались, стало ясно, что только Элата выступает за то, чтобы мы повиновались требованию царя. Поужинали мы как обычно. Когда костер погаснет, Иппофода подаст сигнал. Палатку придется бросить, да и другую поклажу тоже, тут уж ничего не поделаешь. Я возьму только два свитка – этот и старый; заткну их себе за пояс.

Я перечитал свои записи о том, что делал утром, на заре, но помню только то, что застал Эгесистрата спящим и ударил его мечом. Иппофода и чернокожий, видимо, следили за мной, потому что успели схватить меня за руки и остановить, прежде чем я понял, что происходит. Думаю, что легко смог бы высвободиться, если б захотел, но со мной творилось что-то странное: я никак не мог понять, зачем пытался убить собственного друга!

А потом пришел и сам Эгесистрат, и я увидел у своих ног одеяло – это его я проткнул мечом.

Чернокожий принес мне свиток, чтобы я перечитал его. Эгесистрат явно собирался еще поговорить со мной, но его отвлек какой-то толстый старик.

Они долго шептались о чем-то, но ничего расслышать я не смог. Старика зовут Клетон. Я совершенно не помню, что был у него дома, в Кобрисе, но знаю, что это так – я прочитал запись об этом в своем дневнике. Увидев его с Эгесистратом, я понял, что это он, и шепотом назвал его по имени.

Когда Клетон наконец ушел, Эгесистрат и Элата вернулись в палатку.

Следом явилась Ио – пробралась на цыпочках, чтобы они не заметили (хотя, может, я и ошибаюсь), и молча уселась в уголке. Один раз я заметил, что стенка палатки чуть шевелится, и догадался: чернокожий тоже подслушивает, хотя Эгесистрат, наверное, говорил с ним и с царицей амазонок перед тем, как мы с Элатой вернулись утром в лагерь.

Эгесистрат уселся напротив меня и спросил, не удивляет ли меня то, что он по-прежнему жив-здоров, и я сознался, что удивляет.

– Ты ведь понимаешь, я надеюсь, – сказал он, – что я не призрак? И не порождение твоей фантазии?

Я ответил, что прекрасно это понимаю, и добавил, что вряд ли вообще склонен к подобной игре воображения.

– Однако нынче утром с тобой это случилось, – возразил прорицатель. – Ведь, по сути дела, ты убил призрака – если его, конечно, вообще можно убить.

Поскольку я промолчал, он продолжил:

– Ты меня сейчас хорошо видишь, Латро? Я-то вижу неважно – после яркого солнечного света здесь слишком темно. А твои глаза, наверно, уже привыкли к полутьме.

Я отвечал, что прекрасно его вижу и перед этим делал очередную запись в дневнике, так что, видимо, света здесь вполне достаточно.

– Тогда ты, наверное, заметил, когда я вошел, что у меня имеется один физический недостаток, который не так часто встречается? – Он указал на свою деревянную ногу.

– Я видел, что ты хромаешь, – сказал я, – но, по-моему, неприлично говорить о таких вещах или как-то еще проявлять свое любопытство.

– И все же, – вступила в разговор Элата с очень серьезным выражением лица, – бывают моменты, когда об этом говорить просто необходимо. Да и ничего особенно обидного в этом, по-моему, нет. Эгесистрат калека, ну и что? Я ему уже говорила, что только крепче люблю его за это. Ты знаешь, почему он хромает, Латро?

– У него по щиколотку нет правой ноги, – сказал я. – Это моя вина?

Эгесистрат энергично помотал головой:

– Нет, это не ты; но тот, кто это сделал, находится здесь. Сейчас мы доберемся и до него. Но сперва скажи, как бы ты назвал вот эту штуковину?

– Он постучал по своей деревяшке.

– Деревянный протез, – отвечал я. – Он дает тебе возможность ходить.

– Попросту "деревянная нога", верно? Стало быть, я человек с деревянной ногой?

– Да, – согласился я. – Можно сказать и так.

– Ты, конечно же, не можешь вспомнить, встречался ли тебе когда-нибудь человек с такой же деревянной ногой, но, как по-твоему, это часто бывает?

Я сказал, что вряд ли.

– В таком случае, может, я и есть тот самый "человек с деревянной ногой"? Ведь меня можно звать именно так!