Коготь миротворца, стр. 27

Голос Ионы произнес:

– Что ты так дергаешься? Это всего лишь я.

– Почему ты молчал? Я видел, как ты проходил мимо, но никак не мог оставить двух стариков. Почему ты не подошел?

– Я молчал, потому что думал. А не подошел, потому что сначала тоже не мог отделаться от тех женщин, которые меня увели, а потом, наоборот, они не могли отделаться от меня. Северьян, я должен выбраться отсюда.

– Кто бы этого не хотел! – ответил я. – И я – не исключение.

– Но я должен.

Он сжал мою руку своей узкой и твердой рукой – левой, настоящей. – Если не смогу, я убью себя или сойду с ума. Я был тебе верным другом, ведь правда? – Его голос понизился до еле слышного шепота. – Этот талисман, который ты носишь… этот голубой камень… не сможет ли он освободить нас? Я знаю, что преторианцы не нашли его, когда тебя обыскивали. Я следил за ними.

– Мне не хотелось бы доставать его, – сказал я. – Он гак сияет в темноте.

– Я приподниму подстилку и прикрою тебя. Я подождал, пока прикрытие не было готово, и достал Соготь. Свет его был так слаб, что я мог бы заслонить его ладонью.

– Он умирает? – прошептал Иона.

– Нет, он часто бывает таким. Но когда действует – например, когда он превратил воду в вино в нашем кувшине или заворожил обезьянолюдей – тогда светит очень ярко. Если он вообще способен помочь нам спастись, то, о всяком случае, не сейчас.

– Давай поднесем его к двери. Вдруг он откроет замок. – Голос Иона дрожал.

– Позже, когда все заснут. Я освобожу и их, если мы сами сумеем выбраться, но в противном случае – а я не думаю, что дверь откроется, – им лучше не знать о Когте, теперь скажи, почему ты должен выйти отсюда прямо сейчас, немедленно?

– Пока ты говорил со стариками, – начал Иона, – меня расспрашивала целая семья. Там были несколько старых женщин, мужчина лет пятидесяти, другой мужчина лет тридцати, еще три женщины и целый выводок детей. Они привели меня в собственную нишу в стене. Другие узники не могли туда зайти, не получив приглашения, а такового не последовало. Я ждал, что мне станут задавать вопросы о друзьях на воле, о политике или же о войне в горах. Но оказалось, что им нужно от меня просто что-то вроде развлечения. Они желали послушать о реке, о том, где я побывал, и многие ли одеваются так же, как я. И еда – они очень много говорили о еде на свободе. Некоторые вопросы просто поражали своей нелепостью. Видел ли я когда-нибудь скотобойню? И просят ли животные не убивать их? И правда ли, что те, кто делает сахар, держат при себе отравленные мечи, чтобы охранять свой товар?..

Они никогда не видели пчел. Считают, что пчелы размером с кролика…

Потом я сам стал их расспрашивать и выяснил, что никто из них, даже старухи, никогда не были на воле. Просто мужчин и женщин держат здесь вместе. По закону природы они производят на свет детей. И хотя некоторых потом забирают, большинство остаются здесь на всю жизнь. У них нет ни собственности, ни надежды на освобождение. Они даже и не знают, что такое свобода. Только старик и одна из девушек совершенно серьезно заявили о своем желании побывать наверху, но мне показалось, что они не имели при этом в виду остаться там. Старые женщины – по их заверениям, седьмое поколение узников, но одна из них обмолвилась, что ее мать тоже из седьмого поколения.

В некоторых отношениях они довольно примечательные существа. Внешне они плоть от плоти этого подземелья, где провели всю жизнь. А все же… – .

Иона умолк, и я почувствовал, как давит на нас наступившая тишина.

– Наверное, это можно назвать фамильной памятью. Традиции, передаваемые из поколения в поколение от вольных предков. Они уже даже не понимают значения некоторых слов, но продолжают цепляться за традиции, предания, потому что предания и имена – это все, что у них есть.

Наступило молчание. Я погрузил тусклую искорку Когтя в голенище. Вокруг нас сгустилась непроглядная тьма. Затрудненное дыхание Ионы было похоже на звук мехов в кузне.

– Я узнал имя первого узника – того, от которого они ведут свой род. Это был Кимлисунг. Тебе приходилось слышать такое имя?

Я ответил, что не приходилось.

– Или какое-нибудь похожее? Представь себе, что это не одно, а три слова.

– Нет, ничего похожего, – ответил я. – У большинства из известных мне людей имя состоит из одного слова, как у тебя, если только другая часть имени не титул или что-то вроде клички, которая прижилась, потому что слишком уж много развелось Болканов, или Альтосов, или прочих.

– Ты однажды сказал, что у меня как раз необычное имя. Так вот, имя Ким Ли Сунг было самым что ни на есть обычным в те времена, когда я был… мальчиком. Ты слыхал что-нибудь о моем корабле, Северьян? Он назывался «Счастливое Облако».

– Поисковый корабль? Нет, но…

Мой взгляд уловил зеленоватое мерцание, такое слабое, что даже в полной тьме оно было едва различимо. Сразу же послышались бормочущие голоса, многократно отражавшиеся от стен огромного низкого зала. Я почувствовал, что Иона вскочил на ноги. Последовав его примеру, я едва успел выпрямиться, как глаза пронзила вспышка голубоватого пламени. Никогда в жизни я не ощущал такой боли – казалось, все лицо рвется на куски. И если бы не стена, я не удержался бы на ногах.

Где-то дальше темноту снова прорезала вспышка, закричала женщина.

Иона изрыгал сдавленные проклятия – во всяком случае, судя по интонации, потому что слов я не понимал. Его башмаки скребли пол. Снова ослепительный блеск. Я узнал те похожие на блеск молний лучи, которые видел, когда мастер Гурло, Рош и я пытали Теклу на «революционизаторе». Несомненно, Иона кричал так же, как и я, но в это время начался такой бедлам, что я не различил его голоса.

Зеленоватое мерцание усилилось. Я смотрел на него, парализованный болью и охваченный таким ужасом, которого мне никогда больше не доводилось испытывать. Свет постепенно обретал форму чудовищного лица, вперившего в меня свои гигантские глаза-блюдца, а потом снова потускнел и растворился в темноте.

Все это было неизмеримо страшнее, чем способно передать мое перо, и мне предстояло на всю жизнь остаться рабом пережитого ужаса. То был ужас перед болью и перед слепотой, хотя мы и так уже были слепы ко всему мало-мальски разумному. Стояла кромешная тьма, а никто из нас не мог ни зажечь свечи, ни даже высечь огня. Вся огромное помещение вопило, стенало и молило о помощи. И сквозь дикий вой я явственно услышал чистый молодой женский смех. Потом он умолк.

Глава 16

Иона

Я жаждал света, как умирающий от голода жаждет куска мяса. Наконец, я вспомнил о Когте, или скорее это он будто бы вспомнил обо мне, потому что рука моя сама собой просунулась в голенище и извлекла его.

И сразу боль утихла, все озарилось потоком чистого лазурного света. Крики стали еще громче, потому что для злосчастных обитателей темницы это сияние могло означать лишь новый кошмар. Я спрятал Коготь, стал ощупью искать Иону.

Он лежал скорчившись, шагах в двадцати от нашего места, но был в сознании. Я оттащил его назад (он показался мне удивительно легким) и, укрыв нас обоих своим плащом, коснулся камнем его лба.

Через непродолжительное время он сел. Я сказал, что тот ужас в камере, чем бы он на самом деле ни являлся, развеялся, и мы должны отдохнуть.

Иона выпрямился и стал бормотать скороговоркой:

– Надо запустить компрессоры, пока еще можно дышать.

– Все хорошо, – попытался я успокоить его. – Все хорошо. Иона. – Сам презирая себя за это, я разговаривал с ним, будто с самым младшим из учеников, как когда-то, давным-давно, говорил со мной мастер Мальрубиус.

Что-то холодное и твердое коснулось моего запястья, оно двигалось, как живое. Я схватил его – это оказалась железная рука Ионы. Потом я понял, что он пытается стиснуть ею мою руку.

– Я чувствую тяжесть! – Его голос становился все громче. – Должно быть, это сигнальные огни. – Он повернулся на бок. Я услышал скрежет его руки на полу.