Цитадель автарха, стр. 58

– Ты не помнишь нас?

– Разве вы были заключены здесь? – Он всмотрелся в мое лицо сквозь странную конструкцию из увеличительных стекол, которые только и позволяли ему хоть что-либо видеть, и я подумал, что его зрение, задолго до моего рождения испорченное из-за бледных чернил гильдийских отчетов, должно быть, ухудшилось еще больше. – Похоже, вы пережили пытки. Но надеюсь, столь грубая работа – это не наших рук дело.

– Нет, вы не имеете к этому отношения, – заверил я, прикасаясь пальцами к рубцам на щеке. – Тем не менее мы некоторое время провели в подземелье под этой башней.

Он вздохнул (неглубокий старческий вздох) и опустил взгляд на разбросанные перед ним бумаги. Когда он заговорил, я едва расслышал его и попросил повторить.

– Вот оно и случилось, – сказал он. – Я знал, что так будет, но надеялся к тому времени умереть и стереться из людской памяти. Вы распустите нас, Автарх? Или поставите перед нами иную задачу?

– Мы еще не решили, что делать с вами и самой гильдией, которой ты служишь.

– Это не поможет. Если мои слова оскорбляют ваш слух, Автарх, я прошу сделать скидку на мой преклонный возраст… и все же это не поможет. В конечном счете обнаружится, что вам нужны люди, чтобы выполнять наши обязанности. Назовем это целительством, если угодно. Мы часто занимались врачеванием. Или ритуалом – этого тоже было в избытке. Но вы поймете – чем обманчивее внешность, тем страшнее суть. Вы посадите в тюрьму тех, кто не заслуживает смерти? Тогда они составят могущественную армию, закованную в кандалы. Вы убедитесь, что содержите узников, чей побег обернулся бы катастрофой, и что вам нужны слуги, способные вершить правосудие над теми, кто с лихвой заслужил мучительную смерть. А кто, кроме нас, сделает это?

– Никто не сможет вершить правосудие так, как вы. Ты говоришь, наша милость простирается от солнца к Солнцу, и мы надеемся, что так оно и есть. Но нашей милостью мы подарим быструю смерть даже самым недостойным. Не из жалости, но поскольку невыносимо, что хорошие люди вынуждены всю свою жизнь причинять боль.

Голова его поднялась, линзы сверкнули. И тут впервые за все годы нашего знакомства я смог разглядеть юношу, которым он когда-то был.

– Это должны делать хорошие люди. Вам дали плохой совет, Автарх. Невыносимо как раз то, если эту работу станут выполнять дурные люди.

Я улыбнулся. Проглянувший в нем юноша напомнил мне то, что я вытеснил из собственного сознания несколько месяцев назад. Гильдия была моей семьей, моим единственным домом, в прошлом и будущем. Если бы я не смог найти здесь друзей, то не нашел бы их и во всем мире.

– Между нами говоря, мастер, – сказал я, – мы решили вообще отказаться от этого.

Он не ответил и, судя по выражению его лица, даже не слышал моих слов. Он прислушивался лишь к моему голосу. Сомнение и радость сменяли друг друга на его старческом изнуренном лице, словно тени и огненные блики.

– Да, – подтвердил я. – Это – Северьян. – И пока он с трудом овладевал собой, я подошел к двери и взял ташку, которую по моему приказу принес один из офицеров охраны. Ранее я завернул ее в останки моего гильдийского плаща, некогда – цвета сажи, но теперь выгоревшего до обыкновенного рыжевато-черного оттенка. Расстелив плащ на столе мастера Палаэмона, я открыл ташку и высыпал ее содержимое.

– Вот и все, что мы принесли обратно, – объявил я. Он улыбнулся, как бывало в классной комнате, когда он ловил меня на какой-нибудь мелкой шалости.

– Только это и трон? Может быть, расскажете Подробнее?

И я рассказал. На это ушло немало времени, и не один раз мои телохранители стучались в дверь, чтобы удостовериться, что я жив и здоров. Наконец я распорядился принести нам обед. Но когда от фазана остались одни косточки, от пирожных – крошки, а бокалы опустели, наша беседа все еще продолжалась. Именно тогда у меня зародилась идея, впоследствии воплощенная в виде предложенного на ваш суд повествования о моей жизни. Сперва я намеревался начать его с того дня, когда я покинул нашу башню, и завершить своим возвращением. Однако вскоре выяснилось, что, хотя подобная конструкция создает идеальную симметрию, столь Ценимую в среде художников, никто не сможет понять моих приключений, не узнав кое-что о моей юности. Точно так же отдельные элементы повествования остались бы незавершенными, если бы я не продлил его еще на несколько дней после моего возвращения (что я теперь и собираюсь сделать). Возможно, я выдумал для кого-то «Золотую Книгу». В самом деле, не исключено, что все мои скитания являлись не более чем уловкой библиотекарей, стремившихся пополнить свои ряды. Впрочем, даже это может оказаться слишком самонадеянным предположением.

34. КЛЮЧ К ВСЕЛЕННОЙ

Выслушав меня до конца, мастер Палаэмон подошел к жалкой горстке моих личных вещей и взял рукоять, навершие и серебряную гарду – все, что осталось от «Терминус Эст».

– Добрый был меч, – проговорил он. – Я чуть не подарил тебе твою собственную смерть, но это не умаляет его достоинств.

– Мы всегда с гордостью носили его, и он ни разу не дал повода для недовольства, – согласился я.

Мастер Палаэмон вздохнул, и этот вздох, казалось, застрял в его горле.

– Что ж, его больше нет. Меч – это сам клинок, а не фурнитура. Гильдия где-нибудь сохранит эти останки вместе с плащом и ташкой, ибо они принадлежали вам. Через много веков после нашей с вами смерти старики вроде меня станут показывать их своим ученикам. Жаль, что утрачен клинок. Я пользовался им за много лет до вашего появления в гильдии и никогда не думал, что он будет уничтожен в бою с каким-то дьявольским оружием. – Он положил опаловое навершие и нахмурился. – Что вас тревожит? Видал я людей, которым вырывали глаза, но не все они морщились так, как вы теперь.

– Существует множество видов дьявольского, по твоему определению, оружия, которому не может противостоять сталь. Нам доводилось видеть такое в Орифии. Десятки тысяч наших солдат сдерживают его простыми копьями, дротиками и мечами, менее закаленными, чем «Терминус Эст». И пока им это удается потому, что у асциан не хватает энергетического оружия, так как недостает источников энергии, нужной для его производства. Что же произойдет, если Урсу подарят Новое Солнце? А вдруг асциане сумеют лучше, чем мы, распорядиться его энергией?

– Это вполне возможно, – подтвердил мастер Палаэмон.

– Мы мысленно совещались с автархами, которые отправились в путь до нас, – так сказать, с нашими братьями по гильдии, новой гильдии. Мастер Мальрубиус говорил, что в новую эпоху лишь наш предшественник осмелился подвергнуться испытанию. Когда мы касались сознания других, часто выяснялось, что они отказались, поскольку, по их мнению, наши враги, так много почерпнувшие из древних наук, и тут окажутся в более благоприятном положении. А вдруг они были правы?

Мастер Палаэмон долго обдумывал ответ.

– Трудно сказать, – наконец произнес он. – Вы считаете меня мудрым потому, что я некогда учил вас, но, в отличие от вас, я не бывал на севере. Это вы видели армии асциан, а не я. Вы мне льстите, интересуясь моим мнением. И все же, удя по вашим словам, это твердолобые, закоснелые в своих оглядах люди. Я бы предположил, что мало кто из них вообще склонен размышлять. Я пожал плечами.

– Это справедливо для любой совокупности, мастер. Однако, по-видимому, это особенно верно применительно к ним. То, что ты называешь твердолобостью, внушает страх – невероятное равнодушие. По отдельности они вроде бы мужчины и женщины, но все вместе представляют собой механизм из древесины и камня.

Мастер Палаэмон поднялся, подошел к амбразуре и взглянул на частокол из башен.

– Мы здесь тоже отличаемся твердолобостью. Слишком закоснели и в нашей гильдии, и в Цитадели. То, что вы, воспитанные здесь, увидели их в подобном свете, говорит мне о многом. Должно быть, они и вправду настолько затвердели. По-моему, несмотря на их науку, народ Содружества имеет больше шансов извлечь пользу из новых обстоятельств.