Положитесь на Псмита, стр. 31

Окутанный летней жарой, замок Бландингс дремал, точно дворец Спящей Красавицы. Вскоре после второго завтрака обитатели покинули его — лорд Эмсуорт, леди Констанция, мистер Кибл, мисс Пиви и Компетентный Бакстер отбыли в соседний городок Бриджфорд в большом лимузине, а следом поспешал высокородный Фредди в щегольском двухместном спортивном автомобиле. Псмит отказался сопутствовать им под предлогом снизошедшего на него поэтического вдохновения. Его не слишком прельщала программа дня, а именно: открытие его сиятельством недавно воздвигнутого памятника покойному Хартли Реддису, эсквайру и мировому судье, который неисчислимые годы представлял в парламенте Бриджфорд и Шифлийский избирательный округ (графство Шропшир). Даже надежда услышать, как лорд Эмсуорт — облаченный не без тщетных протестов и ворчания и цилиндр, смокинг и брюки в серую полоску — произнесет речь, не выманила Псмита из замка и ближних окрестностей такового. Правда, в ту секунду, когда он сформулировал свой отказ к плохо скрываемой зависти как лорда Эмсуорта, так и его сына Фредди, также вовлеченного в празднование против своей воли, Псмит полагал, что одиночество его разделит Ева. И время и место были выше всякой критики, но, как часто бывает в этой жизни, девушка его подвела.

Однако, как ни кипел он негодованием, вскоре тихая безмятежность летнего дня пролила бальзам на его смятенные чувства. За исключением пчел, которые с обычной своей беспардонной энергией трудились среди цветов, да изредка пролетающих бабочек, вся Природа словно предалась сиесте. Где-то в отдалении невидимая газонокосилка подчеркивала тишину своим музыкальным жужжанием. К входной двери на красном велосипеде подъехал рассыльный с телеграфа и, казалось, никак не мог вступить в контакт с прислугой, из чего Псмит заключил, что Бич, дворецкий, опытный оппортунист, воспользовался отсутствием власть предержащих, чтобы сладко вздремнуть в каком-то дальнем своем логове. В конце концов появилась младшая горничная, приняла телеграмму вместе с (предположительно) упреками рассыльного, и красный велосипед исчез из вида, оставив после себя тишину и благость.

Даже самые благородные умы не способны долго противостоять подобной атмосфере. Веки Псмита смежились, вновь открылись, опять смежились. И вскоре в обычные мирные звуки жаркого летнего дня вплелись легкие всхрапы, перебивавшие порой его ровное дыхание.

Когда он пробудился, подскочив — обычное завершение сна в садовом шезлонге, — тень кедра заметно удлинилась. Взгляд на циферблат сказал ему, что пять часов не за горами, и факт этот секунду спустя подтвердился появлением младшей горничной, той же, что отворила дверь рассыльному. Казалось, из замкнутого мирка людской в живых осталась она одна. Своего рода Робинзон женского пола.

— Я вам чай подала в вестибюле, сэр.

— Вы не могли совершить поступка более благородного и милосердного, — заверил ее Псмит и, с помощью легкого массажа вернув гибкость слегка затекшим членам, направился к замку. У него мелькнула надежда, что Ева при всем ее трудолюбии, возможно, прервет каталогизирование, чтобы составить ему компанию.

Надежда оказалась тщетной. На подносе уныло стояла одна-единственная чашка. Либо Ева была выше обычного женского пристрастия к чаю, либо ей его подали в библиотеку. Охваченный почти той же грустью, какую наводил на него вид хлопотливых пчел, Псмит принялся в одиночестве утолять голод и жажду, скорбно поражаясь извращенному упрямству, которое заставляет девушек работать, когда никто за ними не надзирает.

Прохлада вестибюля была очень приятна. Парадная дверь замка стояла открытой, и за ней простирались газоны, залитые будящим жажду солнцем. Слева из-за обитой зеленым сукном двери, которая вела на половину слуг, порой доносились взвизгивающие смешки, свидетельствуя, что где-то есть люди, но в остальном Псмит мог бы счесть себя последним человеком, еще обитающим на Земле. Вновь им овладели тихие раздумья, и нет причин сомневаться, что он вскоре опозорился бы, уснув во второй раз за единый день, как вдруг его заставило очнуться появление в дверях инородного тела. На фоне золотистого света внезапно возникла черная фигура.

Жуткое предчувствие, поразившее Псмита, как удар электрического тока, от которого он окаменел, точно вспугнутый лесной зверек, объяснилось иллюзией, будто он видит перед собой приходского священника, чью способность к неторопливым рассуждениям ему довелось узнать на второй день своего пребывания в замке. Однако он тут же убедился, что был излишне пессимистичен. Перед ним был не священник, а кто-то совершенно ему незнакомый — худощавый, изящный молодой человек со смуглым умным лицом и главами, которые мигали, приспособляясь к сумраку вестибюля после солнечного сияния снаружи. С неизъяснимым облегчением Псмит встал и направился к нему.

— Привет! — сказал молодой человек. — А я вас и не видел. Тут после солнца совсем темно.

— Да, тут царит приятный полусумрак, — согласился Псмит.

— Лорд Эмсуорт где-нибудь поблизости?

— Боюсь, что нет. Он в сопровождении всех своих чад и домочадцев упорхнул надзирать за открытием памятника в Бриджфорде покойному, если мне не изменяет память, Хартли Реддису, эсквайру, мировому судье и члену парламента. Не могу ли я быть вам полезен?

— Ну, я, собственно, приехал в гости. -Да?

— Леди Констанция пригласила меня погостить, как только я приеду в Англию.

— А! Так вы приехали из чужеземных краев?

— Из Канады.

Псмит чуть вздрогнул. Дело явно осложнялось. Пополнение дружеского круга в Бландингсе гостем, знающим Канаду, совсем его не устраивало. Ничто не могло более смутить его душевный мир, чем общество человека, которому того и гляди приспичит обменяться с ним взглядами на эту быстро развивающуюся страну.

— О, из Канады? — сказал он.

— Я послал телеграмму, — продолжал новоприбывший, — но, наверное, ее доставили, когда все уже уехали. А, вот, видимо, моя телеграмма — здесь на столике. От станции я прогулялся пешком. — Он прохаживался по вестибюлю, как человек, осваивающий новые места. Потом остановился у столика, за которым мисс Пиви имела обыкновение вкушать послеобеденный кофе, взял лежавшую там книгу и польщенно засмеялся.

— Одна из моих вещиц, — сказал он.

— Одна из чего? — переспросил Псмит.

— Да вот эта книжка, «Песни пакости». Ее написал я.

— Ее написали вы?

— Ага! Моя фамилия Мактодд. Ролстон Мактодд. Полагаю, вы слышали от них про меня?

Человек, взявший на себя столь щекотливую миссию, как миссия Псмита в замке Бландингс, всегда бдит. С той минуты, как Псмит поднялся в вагон пятичасового поезда с перрона Паддингтонского вокзала, то есть с той минуты, когда, формально говоря, началась его авантюра, он ступал осторожно, как путник в джунглях, где каждый миг на вас может внезапно броситься нечто непредвиденное и опасное. Поэтому столь хладнокровное заявление худощавого молодого человека хотя бесспорно его поразило, но отнюдь не парализовало. Наоборот, он внутренне весь подобрался. Первым его движением было грациозно подойти к столику, где, ожидая возвращения лорда Эмсуорта, покоилась телеграмма, вторым — спрятать ее к себе в карман. Для начала надо было обеспечить, чтобы телеграммы, подписанные Мактоддом, не валялись где попало в замке, пока он пользуется гостеприимством его владельца.

Покончив с этим, Псмит встал перед молодым человеком.

— Ну-ну! — произнес он спокойно и сурово.

Он испытывал неизъяснимую благодарность к благому провидению, которое организовало эту встречу в час, когда он был в замке один.

— Вы говорите, что вы Ролстон Мактодд, автор этих стихов?

— Да, конечно.

— Тогда ответьте, — бескомпромиссно спросил Псмит, — что такое «бледная парабола Восторга»?

— А? Чего-чего? — слабеющим голосом произнес новоприбывший. Во всем его облике проступила заметная нервозность.

— Или вот, — сказал Псмит. — «Ш… ш…» Погодите секунду, сейчас вспомню. А, да! «Шуршащая, надушенная тишь, тушившаяся вширь, где мы сидели». Не одолжите ли меня комментарием?