Не позвать ли нам Дживса?, стр. 21

— Слушай, Рори, ради Бога!..

— Подумай, как это все укладывается в неотвратимость греческой трагедии — или что там у них было такое неотвратимое?.. Девушка по окончании школы возвращается в Англию, одна, без матери, наставить ее некому, и тут она встречает молодого красавца англичанина. Что за этим следует? Один неверный шаг. Запоздалое раскаяние… Маленький сверток на руках. Трудное объяснение с папашей. Папаша весь кипит, изрыгает несколько проклятий на каком-то дикарском наречии, увязывает в мешок слоновое ружье и приезжает потолковать со стариной Биллом. «Карамба!» — как говорит, наверно, сейчас тот венесуэлец в телевизоре. Впрочем, беспокоиться особенно не о чем. Я думаю, жениться он его все равно не заставит. Единственное, что Биллу придется взять на себя, это заботу об образовании маленького. Поместить его в школу: если мальчик, то в Итон, если девочка — в Роудин.

— В Челтнем.

— Ах да. Забыл, что ты училась в Челтнеме. Но теперь вопрос: надо ли об этом ставить в известность юную Джил? По-моему, жестоко не предостеречь ее против неосмотрительного брака с таким невозможно испорченным человеком, как Вильям, граф Рочестер.

— Не смей такими словами обзывать моего брата Билла!

— Именно такими словами обозвали бы его у нас в «Харридже».

— И вообще, я думаю, ты ошибаешься насчет Билла и Биггара. Действительно, бедняжка немного нервничает, но, вернее всего, капитан Биггар тут совершенно ни при чем. Просто он волнуется, купит ли миссис Спотсворт у него дом. И кстати сказать, Рори, ты мог бы, как тренированный продавец, поспособствовать заключению этой сделки, вместо того чтобы вставлять палки в колеса.

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Клоню к самой земле. За все время после появления здесь миссис Спотсворт ты только и делал, что привлекал внимание к дурным сторонам Рочестер-Эбби. Будь конструктивнее.

— Как например, моя королева?

— Н-ну, покажи ей что-нибудь хорошее в этом доме.

Рори послушно, но не убежденно кивнул.

— Сделаю что смогу, — пообещал он. — Хотя у меня для работы будет очень мало материала. Ну а теперь, моя старушка, этот испанец уже, должно быть, сошел с экрана и мы можем снова присоединиться к телевизионному банкету. По каким-то загадочным причинам — кто знает, что нами правит? — я испытываю пристрастие к четвероногому по кличке Риторика.

Глава X

Миссис Спотсворт покинула разрушенную часовню. Она прождала появления леди Агаты целых двадцать пять минут, и ей это надоело. Как многие очень богатые дамы, она была нетерпелива и требовала, чтобы ее обслуживали в первую очередь. Захотелось ей привидений — значит, подать их немедленно, с пылу с жару. Идучи обратно через сад, она присмотрела живописно расположенную скамейку, села, закурила сигарету и стала любоваться красотой летней ночи.

Была одна из тех чудесных июньских ночей, какие изредка все же случаются в Англии и смягчают обычную суровость летней непогоды, сея в умах торговцев зонтами и макинтошами сомнения, правильно ли они всегда считали, что эта страна — земной рай для представителей их профессии.

По небу плыла луна, веял ласковый западный ветерок, принося с собой будоражащий душу аромат левкоев и душистого табака. В кустах возле скамейки тихо шуршали робкие насельники ночи, и в довершение всего за рекой, на том берегу запел соловей, приступив к делу с таким размахом, какого и следовало ожидать от птицы, получившей восторженный отзыв у поэта Китса и только позавчера удостоившейся лестного упоминания в передаче Би-би-си.

То была ночь, созданная для любви, и миссис Спотсворт это ясно чувствовала. Хотя в юности, когда она писала верлибры в Гринич-Виллидж, в круг ее интересов входили главным образом нищета и грязь, однако в глубине души она даже и тогда была сентиментальна. Ее бы воля — она бы только и строчила что вирши про кровь и любовь, луну и тишину, сказки и ласки. Да вот издатели поэтических сборников почему-то отдавали предпочтение многоквартирным корпусам с крысами, кислому капустному духу и беспросветной безнадежности — а кормиться-то девушке надо.

Но теперь, приобретя полную финансовую независимость и освободившись от необходимости угождать вкусам издателей, она могла преспокойно совлечь путы со своей чувствительной души и, сидя на скамейке, свободно любоваться лунной ночью и упиваться пением соловья, предаваясь настроению, которое такой тонкий стилист, как покойный Гюстав Флобер, прославившийся своими неустанными поисками точного слова, без колебаний определил бы как сентиментальное.

В том, что миссис Спотсворт так сильно расчувствовалась, немало повинны были рассказы капитана Биггара за ужином. Мы уже привели выше некоторые образчики и охарактеризовали общее направление его разговора, свободно переходившего с людоедов на охотников за головами, с охотников за головами — на аллигаторов, и все это произвело на миссис Спотсворт примерно такое же действие, как рассказы Отелло на Дездемону. Словом, задолго до того, как была съедена последняя клубничина десерта и разжеван последний орех, миссис Спотсворт пришла к твердому выводу, что вот он, подходящий для нее спутник жизни, и решила сделать все потребное, чтобы дело это решилось желательным образом. Насчет того, чтобы снова выйти замуж, и А. Б. Спотсворт, и Клифтон Бессемер — оба дали ей зеленую улицу. Так что никаких препятствий на пути к цели перед нею не было.

Однако на пути к скамейке, на которой сидела миссис Спотсворт, по-видимому, некое препятствие имелось, ибо она вдруг услышала в ночной тишине, как кто-то, мужественно шагая, налетел на садовый вазон, затем последовало смачное проклятие на суахили — и перед нею, потирая лодыжку, появился капитан Биггар.

— Ах, Боже мой, вы не поранились, капитан? — спросила миссис Спотсворт, вся — женственное участие.

— Всего лишь царапина, милая леди, не более того, — ответил он.

Говорил он отрывисто, и только кто-нибудь вроде Шерлока Холмса или мсье Пуаро сумел бы определить, что при звуках ее голоса сердце его проделало двойное сальто и он затрепетал не меньше самого Билла Ростера.

Белый Охотник, поговорив по телефону, почел за благо не заходить в гостиную, а выбраться на широкий простор, где можно побыть одному. Присоединиться к дамам, рассудил он, значит подвергнуть себя мучительному созерцанию боготворимой женщины и лишний раз убедиться, что она для него недостижима. Он понимал, что оказался в положении мотылька, который позволил себе увлечься звездой, как это описано в известном стихотворении Шелли, а на его взгляд, разумный ход для мотылька был бы по возможности уклоняться от общения с обожаемым предметом и тем уменьшить сердечные муки. Вот что должен был бы рекомендовать в такой ситуации стихотворец Шелли.

И вот, пожалуйста, — он оказался ночью в саду наедине со своей любовью. И ночь не простая, а по всей форме — с луной, соловьями, нежно веющим ветерком и благоуханием левкоя и табака.

Так что, принимая приглашение миссис Спотсворт посидеть с нею на скамеечке, капитан Биггар весь сжался, напрягся и сказал себе: «Будь тверд, приятель». А в ушах его звучали голоса Толстого Фробишера и Субадара: справа Толстый Фробишер советовал не быть размазней, а слева Субадар напоминал о кодексе чести.

Он напружинился и собрал все силы для предстоящего tete-а-tete'а.

Миссис Спотсворт, мастерица светских бесед, начала с замечания, что, мол, какая божественная ночь, на что от капитана последовало:

— Высший класс.

— Луна, — умилилась миссис Спотсворт и прибавила, что ночь, когда светит полная луна, по ее мнению, гораздо лучше ночи, когда луна неполная.

— Угу, — согласился капитан Биггар.

Затем, после того как миссис Спотсворт высказала предположение, что ветерок напевает цветам колыбельные песенки, а капитан Биггар с огорчением признался, что не имеет по этому вопросу собственного мнения, поскольку является чужаком в здешних краях, наступило молчание.