Необычайные приключения Кукши из Домовичей, стр. 34

За ватагой неотступно следует Кукша, отстав от нее не более чем на три-четыре шага, — он боится в темноте потерять Андрея, если тот вздумает убежать от ватаги. В руке у Кукши завернутый в мешок увесистый ломик.

Бесчинствующих гуляк окружает и хватает ночная стража. Кукша не успевает скрыться и тоже попадает в этот бредень. Всех схваченных ведут в караульное помещение. Гуляки обезумели от вина, совсем страх потеряли — бьют стражей порядка по чем ни попадя. Им и горя мало, что за это можно угодить в темницу.

В караульном помещении пьяниц начинают раздевать и бить, но они, к удивлению стражей, заливаются хохотом. Андрей Блаженный не сводит глаз с накрашенного юноши. Юношу распирает смех. Вдруг он становится серьезным и властным голосом восклицает:

— Как вы смеете поднимать руку на своего государя?

Стражи застывают, обалдело глядя на юношу. Наконец, убедившись, что перед ними и в самом деле тот человек, чье изображение чеканят на золотых монетах, то есть император Византии Михаил III, прозванный в народе Пьяницей, стражи падают ниц к ногам накрашенного юноши. Михаил медлит несколько мгновений, чтобы дать возможность своим незадачливым подданным испытать всю полноту страха, и милостиво произносит:

— Государь благодарит вас за исправную службу!

И гуляки веселой гурьбой вываливаются на улицу. Кукша тоже норовит вслед за ними и Андреем выскользнуть из караульного помещения. Но ему это не удается.

— Стой, ты куда? — рявкает один страж, преграждая ему дорогу. Он раньше других опомнился от испуга. Подозрительно оглядев Кукшу с ног до головы, он говорит, обращаясь к начальнику караула: — Парень не из этих. Что прикажете с ним делать?

— Задержать! — отвечает начальник и подходит к Кукше. Ему стыдно допущенной оплошности и хочется заглушить стыд, поэтому он полон служебного рвения. — Ты кто таков? — грозно спрашивает он Кукшу.

В караульное помещение возвращается Андрей Блаженный. Он козлом прыгает через порог и подбегает к начальнику.

— Поди прочь, убогий! — отмахивается от него начальник и снова обращается к Кукше: — Так кто же ты таков?

Кукша мычит и разводит руками, со страхом поглядывая на Андрея Блаженного. Сейчас проклятый юродивый скажет: «Он такой же немой, как и я», — и Кукше конец.

Андрей Блаженный отбирает у Кукши завернутый в мешковину ломик и дает ему пинка.

— Пошла, пошла вон, бессловесная скотина! — приговаривает Андрей и пинками гонит Кукшу к двери.

Стражи брезгливо сторонятся и дают им дорогу.

— Ишь, слепней испугался, убежал с пастбища, озорник! Вот я тебе ужо задам! — укоризненно бормочет Андрей, подталкивая Кукшу к двери.

Стражи смеются, и Кукша с Андреем беспрепятственно покидают караульное помещение. На улице Андрей сует Кукше в руку какой-то предмет — Кукша узнает свой ломик. Андрей Блаженный возвращает ему оружие, от которого должен погибнуть!

Они долго идут молча. «Что же ты медлишь? — говорит себе Кукша. — Делай свое дело, пока не поздно!» Наконец Андрей спрашивает:

— Где ты ночуешь, юноша?

— В Большом портике, — отвечает Кукша.

— Прощай пока, скоро увидимся, — говорит Андрей и пропадает во мраке.

Глава тринадцатая

НА БЕРЕГУ ЛИКОСА

Косые утренние лучи хлынули в Большой портик, длинные тени колонн ложатся на каменные плиты пола, чередуясь с солнечными полосами. По портику летают голуби, хлопанье их крыльев гулко разносится под сводами. Портик выглядел бы сейчас торжественно, если бы на полу не виднелись разбросанные повсюду фигурки бездомных людей.

Солнце падает Кукше на лицо, и он открывает глаза. Перед ним на корточках сидит Андрей Блаженный. Он улыбается Кукше. Как видно, он давно уже ждет Кукшиного пробуждения. Андрей дает Кукше ломоть хлеба:

— На, поешь, юноша!

Кукша берет хлеб, разламывает пополам и протягивает половину Андрею. Тот отрицательно мотает головой.

— Ешь, ешь! — ласково говорит он.

Кукша молча ест. Если падают крошки, Андрей подбирает их и бросает голубям. Когда Кукша съедает хлеб, Андрей говорит:

— Теперь идем в укромное место, я хочу с тобой поговорить.

С этими словами он хватает Кукшу за руку и куда-то ведет. Кукша покорно, как ребенок, следует за ним, даже не пытаясь высвободить руку. Некоторое время они петляют по узеньким улицам и переулкам, потом пересекают широкую Месу как раз там, где накануне Кукша повстречал Андрея.

По мере удаления от Месы все меньше становится каменных домов и все больше попадается убогих гнилых лачуг. Мостовых нет, то и дело встречаются зловонные лужи, в них довольно жмурятся на солнце щетинистые свиньи. На месте выгоревших улиц чернеют еще не застроенные пустыри.

Наконец Андрей и Кукша выходят к оврагу, по дну которого чуть слышно журчит ручей — это Ликос. Они спускаются по крутому склону и, напившись, садятся на берегу ручья. «Чудно, — думает Кукша, — сам привел туда, где его удобно убить!»

— О нашем разговоре никто никогда не услышит, хорошо?

Юродивый смотрит на Кукшу, на дне глубоких глазниц светятся бледно-голубые глаза, кажется, будто они видят насквозь.

Кукша кивает. Молчать — это ему не в труд, жизнь не приучила его к болтливости. Недаром его уже давно никто не называет иначе, как Немым.

Кукша с удивлением слушает голос Андрея Блаженного, никогда в жизни он не слышал такого голоса. Он почти ничего не понимает из того, что говорит юродивый, только слушает, как звучит его речь. Разве есть еще на свете голос, в котором бы звучало столько мягкости и доброты? Может быть, только голос матери был столь же мягок и добр, когда Кукша был совсем маленький и она склонялась над его деревянной колыбелью. Но голос юродивого вместе с тем не похож на голос матери.

— Да ты ничего не понимаешь из того, что я говорю! — восклицает Андрей Блаженный. — Ты плохо знаешь по-гречески?

Кукша кивает. Да, он плохо знает по-гречески. Его никто никогда не учил слушать такие диковинные речи. Если бы не Антиох, большой любитель поговорить, Кукша, наверно, и вовсе не выучился бы греческому.

— Ты скиф? — спрашивает юродивый и вдруг заговаривает с Кукшей на его родном языке.

Да, Кукша слышит родную речь, хотя она и отличается несколько от той, что звучала в Домовичах. Иногда в речи Андрея мелькают греческие слова, и Андрей, если видит, что они непонятны Кукше, объясняет их.

Однако и теперь до Кукши туго доходит смысл того, что говорит Андрей Блаженный — потому ли, что Кукша отвык от родной словенской речи, или потому, что его завораживает голос юродивого.

Кукше хочется плакать. Ни боль, ни страх, ни отчаяние ни разу не выдавили из него слезинки с тех пор, как он плакал от злости и бессилия, колотя могучего Свавильда в сенях родного дома. Он думал, что совсем уже закаменел. И вот слезы неудержимо текут из его глаз по щекам и щекочут в носу. Он знает, что не мужское это дело — плакать, ему стыдно, но он не может остановиться.

Увидев на его лице слезы, юродивый замолкает. Он смотрит на Кукшу спокойно, без удивления и гладит его по голове.

И тут Кукшу окончательно прорывает. Он валится на землю ничком и разражается рыданиями. Он яростно грызет жесткую траву, в рот ему набивается песок. Плач Кукши мало схож с человеческим плачем, скорее он напоминает вой и рычание раненого зверя. Да, сказать по правде, не звериной ли жизнью живет этот юноша?

Над ним яркой синевой сияет прекрасное враждебное небо, под ним чужая враждебная земля, во рту у него жесткая трава чужой земли, и нет у него на земле приюта, ибо дом его где-то на другом конце земли, и он никогда его не увидит. Ничего нет на свете нужнее родного дома и ничего нет недоступнее!

— Блаженны плачущие, ибо они утешатся, — тихо, самому себе, говорит юродивый, — блаженны чистые сердцем, ибо взглянут на небо и увидят его.

— Я хотел тебя убить! — вдруг кричит Кукша.

— Знаю, юноша, — ласково отвечает юродивый, — ничего, хотел и расхотел.

— Это я утащил у тебя плащ!