Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей, стр. 43

Она покачала головой, а потом улыбнулась – впервые за очень долгое время улыбнулась.

– Это… это все так необычно. Но я пока не буду даже думать об этом. Да… Да, я поеду с тобой. Словно бог все мои молитвы услышал, честно! – и протянула деньги Фаддею. – Забери. У тебя сохраннее будут. Обещаешь мне, что дождешься меня завтра?

Фаддей кивнул:

– Обещаю. А ты… ты пообещаешь, что придешь?

– Да, – улыбнулась Мари. Счастливо улыбнулась! – Ты только дождись меня завтра, ладно?

– …Вы – ничтожество, Фиглярин!..

Ночь рваными серыми клочьями висела над Петербургом, непрерывно заметая белым, густым и влажным снегом прямые, как стрела, улицы и проспекты города, освещенные бледным светом то и дело скрывающейся в облаках луны. Черное литое кружево оград и мостов стало заметнее, поменявшись цветом и местами с привычным понятием тени – тень стала белой; а черное упругое естество литья, не имея других оттенков, сливалось с ночью, как ледяная бушующая Нева в тесном гранитном корсете.

Он не пойдет домой. Не хочется. Сегодня не хочется…

Ледяное ночное небо, казалось, рухнуло в Неву и жестоко терзало своими черными пальцами-фонарями бледные останки луны.

Булгарин, ежась под порывами ветра, уже в третий раз доходил до своего дома и поворачивал обратно, не в силах вернуться и заговорить с Мари.

Мари… Так и не ставшая любимой, но любящая, готовая на все ради него – даже забыть Дижу готовая. А может, и забыла?

Сознание, отзывающееся тяжелой головной болью, отказывалось воспринимать сегодняшние оскорбления великого поэта, разваливаясь на мелкие мозаичные куски безумной, кричаще-нелепой, аляповатой мозаики. Мозаики его образов, его воспоминаний. Что-то давнее, невнятное и давно забытое беспокоило его в этой нескончаемой кавалькаде скалящих зубы воспоминаний, превращавшихся в уродливых ведьм. Все воспоминания – даже самые прекрасные – со временем становятся монстрами.

Нет, он не пойдет домой. Он пойдет в церковь…

…Высоко под сводами церкви два белоснежных ангела, чуть приподняв крылья, удобно устроились у окна друг напротив друга и уже много лет подряд вели неспешную, хоть и молчаливую беседу. Их тонкие профили были повернуты друг к другу, нежные белые руки вскинуты вверх в пылу вечного теологического спора, и не видно конца их божественным откровениям, лишенным земных помыслов. Только проплывающие год за годом по петербургскому небу облака напоминают им о течении земного времени, неумолимо отмеряющего смертным их короткий земной путь.

У одного ангела лицо Полины, а вот у второго…

Они, как обычно, не удостаивают ни единым взглядом грешника, стоящего внизу.

– Фаддей, мон ами! Батюшка, я ведь еле-еле тебя отыскала!

Мари… Разыскала, и в самом деле разыскала.

– Знаешь, что говорят мне эти ангелы? – Фаддей обнял спутницу. – Настанет черед – и все ваши деяния, уважаемые, рассудит высший, неподкупный суд. А пока…

– Что? – выдохнула Мари испуганно.

– А пока – живите как знаете. Идем домой, милочка…

Булгарин вскинул напоследок голову, словно прощался с белоснежными существами у окна, и вздрогнул. У второго ангела было лицо Рудольфа Дижу.

…Дома Фаддей прошел в кабинет, зажег свечи и вновь затворился от всех. На письменном столе лежала стопка чистой бумаги. Булгарин обмакнул перо в чернила и вывел первую фразу новой статьи:

Быль с элементами небыли

Послесловие историка

Герой целого романа? И это Фаддей Булгарин?! А как быть с тем, что величайший авторитет для любого русского читателя, Александр Сергеевич Пушкин относился к Булгарину просто с неприкрытой ненавистью? Но другой Александр Сергеевич – Грибоедов считал его своим верным другом. А как быть с тем, что жизнь его напоминает исторический роман с приключениями. В ней и в самом деле есть все – войны, восстания и слава. Так каким же был он, Фаддей Венедиктович Булгарин?

Ну, во-первых, тем самым человеком, что на протяжении всей своей жизни оказывался в двойственной ситуации. Во-вторых, Булгарин и в самом деле пользуется незавидной репутацией: «Видок Фиглярин», ренегат, агент IIIотделения, стукач и оппонент Пушкина, а также… российский великодержавный шовинист. Просто кошмар, да и только! То есть он тот, кому быть героем романа не есть прилично. Но, может, это слишком опрометчивое и советско-энциклопедическое утверждение? И все вранье, начиная с его имени. Потому что не Фаддей, а… Тадеуш.

В письме историку Теодору Нарбуту в 1836 году Булгарин писал: «Jestem litwinem». To есть: «Я – литвин». Во всяком случае «не русским» Фаддей/Тадеуш ощущал себя с самого детства.

Он родился в тот момент, когда Польша теряла последние остатки независимости. Отец участвовал в восстании Тадеуша Костюшко и сына назвал в его честь. Позже, даже в воспоминаниях, Булгарин ни словом не упоминал об этом, как и о том, что отец его был сослан за убийство русского генерала.

Как-то остановившийся в несвижском доме Булгариных генерал Иван Ферзен, только что разгромивший Костюшко при Мацеёвицах, подарил маленькому Тадеушу детскую сабельку и деревянную лошадку. Тот бросился ему на шею со словами:

– Ты хороший дядя, я не буду тебя убивать, даже если мне дядя Костюшко прикажет!

Можно себе представить оторопь генерала!

Он не изменится и тогда, когда окажется в кадетах Сухопутного шляхетского корпуса в Петербурге, где проучится с 1798 по 1805 годы. И станет говорить однокашникам: «Вот выучусь военному ремеслу, уйду к ляхам и буду бить вас, москалей!»

За что сам был не раз бит соучениками, но от слов своих не отказывался. Никогда. А ведь он попал в кадетский корпус практически без протекции, с плохим знанием русского языка. И прошел через все насмешки сокурсников, а со временем даже начал сочинять по-русски, и успешно.

А теперь вообразите себе молодого человека восемнадцати лет от роду, красавца улана в полку Его Высочества цесаревича Константина. Там он оказался тоже чудом – Константин Павлович благоволил к полякам. С полком своим он был в походах 1805, 1806 и 1807 годов. И отличился в сражении при Фридланде, а затем участвовал в русско-шведской войне 1808 – 1809 годов. Осенью 1807 года красавец улан получает извещение о награждении его первой в жизни медалью за военную кампанию. Как писал сам Фаддей (а теперь уж он точно только Фаддей, о Тадеуше остается все меньше и меньше памяти) Булгарин в своих воспоминаниях, «… в каждом звании, в каждом сословии для человека есть счастливые минуты, которые приходят только однажды и никогда уже не возвращаются. В военном звании, которому я посвятил себя от детства, – три высочайших блаженства: первый офицерский чин, первый орден, заслуженный на поле сражения, и… первая взаимная любовь».

Заметьте, что герой романа вовсе не думает посвящать себя с детства военному делу и близок к реальному Фаддею Булгарину только «первой взаимной любовью».

«Как я был счастлив, получив за Фридландское сражение Анненскую саблю! Не знаю, чему бы я теперь так обрадовался. Тогда ордена были весьма редки и давались только за отличие. Покровителей у меня не было. Сам государь подписывал все рескрипты…»

Что и говорить, для Фаддея – сына польского мятежника, соратника Костюшко, сосланного русским правительством в Сибирь, – получение ордена Святой Анны третьей степени значило очень много.

Казалось бы, судьба благоволит к милому молодому человеку. Но… В двадцать лет в самый благоприятный момент влюбленный офицер сбегает со службы в маскарад, где его встречает патрон, цесаревич Константин. В итоге… Да, а что в итоге? Гауптвахта, гнев начальства и перевод в Кронштадтский гарнизонный полк, а затем в Ямбург. Кстати, увольняют Фаддея в конце концов с очень плохим аттестатом.