Сумасшедшая шахта, стр. 27

– А кто это такие? – спросил его Борис. – Ну, те которые приехали на иномарках?

– Это шпана из Артема и Владивостока. Что-то они пронюхали... Кончим их, придется окопы рыть и круговую оборону от их последышей занимать. Отсюда мы никуда не уйдем... Как из Брестской крепости.

– Слушай, Шура... – мягко начал я, поймав его внимательный взгляд. – Может закончим с этими дурацкими перезомбированиями? Никакие мы не враги тебе... Мы просто люди, мечтающие не думать о деньгах. Давай, закончим, а?

– Конечно закончим, – ответил он, не отводя глаз. – Вот только с этими гавриками разберемся и закончим...

– Да, тяжелый случай... – вздохнул я. – Похоже, пока мы или кто-нибудь осиновый кол в Хачика не вобьет, ты будешь всех подряд перезомбировать.

– Буду! Работа у меня такая, – твердо сказал он и, откинувшись на стену, прикрыл глаза.

Ольга, услышав его ответ, выпрямилась, побелела как полотно, на глаза ее навернулись слезы. Размазав их пальчиками по лицу, она закричала:

– Ты – гад, шизик, паразит приморский! Ты что людей мучаешь? Тебе кто позволил?

– Я не мучаю... Я помогаю... – сказал Шура, не открывая глаз.

– Да, да, он помогает! – закивала головой Инесса, не переставая рассматривать Бориса. – Он вредить не мо...

– Слушай, придурок таежный, – тщательно выговаривая слова перебил Инессу тяжело молчавший до этого Коля. – Патронов у тебя в обойме не осталось, я считал. Запасной обоймы у тебя тоже нет. У дерева твоего, Елкина, один патрон остался, но это не существенно. Короче, не боишься ты, что мы сейчас тебя быстренько скрутим и бросим в какой-нибудь ближайший восстающий?

Шура приоткрыл глаза лишь тогда, когда в камере воцарилась полная тишина. Приоткрыл и медленно проговорил:

– Я – не придурок, я – Шура. Вы думаете, что я мучаю вас всякими глупостями... Но у меня все до последнего клеща и до последнего градуса жары продуманно и... за... заэксперементировано... Вы не бойтесь... Я уже почти все сделал. Вам от вашего перзомбирования осталось только пострелять в меня... С открытыми глазами... Ты же сам хотел...

– Это другое дело, – вздохнул я, – это мы завсегда сделовим. Но, дорогой друг, если тебе вдруг придет в голову еще раз Ольгу помучить, я тебя к Хачику в холодно-копченом виде отправлю. Мы с Колей и Борисом тут, с тобой, по своей воле и, скажу честно, нам даже интересно для развития биографии с тобой пообщаться таким интересным образом. Но девушку не трогай. Понял или повторить по голове?

– Я же сказал, что вы только постреляете в меня. И девушка тоже... Патронов к вечеру у нас будет навалом, – и, откинувшись к стене и закрыв глаза, продолжил:

– А теперь отдыхайте. Инесса, накорми людей.

Пока Инесса собирала на стол, я проводил Ольгу до ближайшей рассечки.

Когда мы вернулись в камеру взрывников, Инесса разливала из термоса в кружки горячий какао. На столе уже красовались поджаристые пирожки, холодное мясо и зелень Пирожки были вкусными как никогда, холодное кабанье мясо таяло во рту. Ольга съела один за другим четыре пирожка и потянувшись за пятым, спросила у Инессы:

– А как ты успела все это собрать? Ведь эти бандиты неожиданно напали?

– У нее всегда все заранее приготовлено, – ответил за нее Шура. – Мы всегда ко всему готовы...

Поев, мы разбились на пары и начали разговаривать. Борис о чем-то беседовал с Инессой, Коля с Шурой обсуждали способы подъема денег со дна шахты. Я сел рядом с Ольгой и принялся любоваться ее синими глазами. Этим же занялся присоединившийся к нам Смоктуновский. Минут через пятнадцать, вероятно, насытившись их невероятной синью, он ушел в глубь камеры, уселся там на пятках и, уставившись в потолок, начал раскачиваться из стороны в сторону.

Ольга безмятежно спала у меня на руках, когда в приствольном дворе раздались звуки шагов, Коля встал, распахнул дверь и со своего места я увидел двух мужчин сумасшедших, понуро бредущих в сторону минералогического музея.

– Никак бабу свою на поле боя потеряли... – пробормотал Коля. – Бедняги...

– Пойдемте наверх. Там все готово, – сказал Шура и, не дожидаясь нас, направился к стволу.

7. Вечер стрелецкой казни. – Шалый кончает плохо, а Худосоков – с трудом. – Русская рулетка действует безотказно. – Этому не научишь, это – судьба.

Наверху нас ждал вечер стрелецкой казни. По всей Конторе и вокруг нее лежали кровоточащие трупы бандитов. Лишь четверо из них оказались убитыми из огнестрельного оружия. Остальные семеро, скорее всего, были лишены жизни обрезками двухдюймовых труб, одну из которых – окровавленную, с налипшими волосами и частичками плоти – мы нашли у тела Тридцать Пятого. Череп уроженца 35-й палаты харитоновской психиатрической больницы был разбит на несколько частей, на обнажившимся розовом мозге сидели блестящие зеленые мухи. Шура постоял над сподвижником с минуту, затем подозвал меня и сказал:

– Здесь женщина их где-то схоронилась. Юлька... С ней четверым не совладать. Не отпускай Ольгу от себя.

И направился к стоящему на краю промплощадки бульдозеру, завел его с первого раза и тут же начал рыть котлован. Пока он этим занимался мы стащили все трупы к предстоящему месту захоронения. Перед погребением Елкин тщательно обыскал убитых. Все найденные боеприпасы и два пистолета он сложил в свою сумку, документы передал Шуре, а деньги, около тысячи долларов и нескольких тысяч рублей, отдал мне.

– Это мародерством называется... – пробормотал я, принимая их.

– Трофей это, – буркнул он. – Бери, дядя Костя, будет на что машины у меня покупать.

– Бери, бери, что менжуешься! – в один голос присоединились к нему Борис с Николаем.

В это время один из трупов, подготовленных к захоронению застонал, затем открыл глаза и попытался встать. Елкин тут же бросился к ожившему, схватил его за волосы и закричал прямо в лицо:

– Явки? Адреса? Фамилии?

Я не удержался и улыбнулся. И тут же пожалел об этом – поняв, что раненый говорить не будет, Елкин вынул из кармана перочинный ножик и мгновенно перерезал ему горло. Шуре это не понравилось, он вышел из бульдозера и коротко сказал Елкину:

– В карцер вечером. На три дня.

– Какой карцер? – заныл Елкин. – Медаль давай. Я этого гада знаю – киллер он Дальнегорский... Это же был зверь первеющий. Он за копейку мать свою изнасиловал бы...

– Нам не нужны мертвые, нам нужны живые... В карцер. На три дня. Потом разберемся.

Елкин окрысился, но ничего больше не сказал. Плюнув в сторону, он начал стаскивать трупы в котлован. Шура тем временем сходил за трупом Тридцать Пятого. Принеся на плечах, бросил мешком поверх остальных тел. Постоял немного, глядя в вылезшие голубые глаза своего телохранителя, затем отер ладонью пот с лица и пошел, было, к бульдозеру. Но неожиданно взгляд его остановился на лице одного из мертвецов, по виду – кавказца. И застыл. Я увидел в этом взгляде сначала страх, затем легкую панику. А когда Шура спустился в яму и склонился над трупом, на лице его засияла улыбка.

– Шалый! – протянул он. – Шалый! Сам пришел...

И плюнув трупу прямо в глаза, забросил его лицом вниз в самое глубокое место котлована. Затем поднял Тридцать Пятого и, также лицом вниз, положил Шалому на спину. Руки покойного телохранителя он обернул вокруг его мускулистой шеи. Через несколько минут котлован был засыпан и плотно утрамбован гусеницами бульдозера.

– А кто такой Шалый? – спросил я Шуру по пути в кают-компанию.

– Хачика кореш... – коротко ответил он и нахмурился. – Я тебе о нем рассказывал. Саидом его еще звали... Любил, когда ему говорили: "Саид! Ты зачем убил моих людей?" Оказывается, бомба его в Бамуте не взяла...

– Все говорят, что хреново в России с оружием точного наведения... Или маленькая была...

– Что маленькая?

– Бомба...

– А... Шутишь...

– А почему ты Тридцать Пятого не в отдельной могиле похоронил? – спросил Коля, чтобы как-то снять возникшую напряженность. – Товарищ ведь он был ваш... Телохранитель...