Путь Кассандры, или Приключения с макаронами, стр. 45
– Что-нибудь вроде святой воды?
– Нет. Елей – это просто-напросто постное масло.
– Растительное масло?
– Да. А какой сегодня день недели?
– Восьмерик, день отдыха. Я, значит, в пылу назвала его «воскресеньем», как в Реальности, где счет дням недели идет иногда по старому календарю. Как, однако, работает мысль, подстегнутая гневом!
– Сегодня и по церковному календарю воскресенье, иногда это совпадает. А какая связь между елеем и воскресным днем, вы знаете?
– Нет.
– Очень простая. Сейчас идет строгий Успенский пост, а во время поста монахам елей разрешается только по особым дням, в частности, по воскресеньям. Вы разве знали, что я действительно сегодня могу потреблять елей?
– Откуда же мне было это знать?… Уау! Получается, что я сказала то, чего сама не знала и не понимала, но что должно было вас задеть?
– Получается так. Кто же подсказал нам эти слова?
– Не знаю… Не хотите ли вы сказать, что как Ангел-Хранитель подсказывает добрые слова и поступки, так и бес-искуситель подсказывает злые?
– А вы сами как думаете?
– Ну… Можно предположить, например, что вы с бабушкой что-то говорили о посте и елее, а я случайно услышала, не придав этому значения…
– Мы не говорили об этом с Елизаветой Николаевной. Для нее пост такое же привычное дело, как и для монахов.
Я задумалась. Как же это получается, что я произнесла слова, значения которых не понимаю, но произнесла их вовремя и к месту?
– Во время нашей стычки, мать Евдокия, я вспомнила то, чего не знала, по зато забыла то, о чем знала очень хорошо, – о вашем мобишке сзади. Рассуждая здраво, я должна была снять буксировочный трос и предложить вам ехать отдельно. Но у меня была полная уверенность в том, что если я вас высажу из своей машины, у вас не будет другого выхода, как только идти пешком. Безумие какое-то!
– Гнев всегда безумен.
– Не-ет! Я думаю, у меня что-то с психикой не в порядке.
– Не фантазируйте. Психика у вас нормальная, у вас в душе непорядок.
– Да ладно вам… А если не психика, то мораль хромает.
– И тут не угадали, и в моральном отношении вы заведомая вегетарианка.
– То есть?
– Не станете ближних угрызать ради своей пользы. А вот с душой дело обстоит хуже – душа ваша открыта для бесовских нападений, она у вас на семи ветрах сиротствует, бедная.
Мне пришла в голову мысль кое что о себе открыть матери Евдокии.
– Мать Евдокия, я хочу рассказать нам что-то по секрету от бабушки. Пожалуй, это единственное, что я скрываю от нее.
– Если это ваша тайна, надо ли мне ее знать?
– Может быть, вы поможете мне разобраться в одном важном для меня вопросе.
– Тогда слушаю.
– В детстве я прошла курс социальной реабилитации в специальной школе. Из моего сознания были вычищены многие детские воспоминания, вера в Бога, молитвы, русский и греческий языки и многое другое. Пожалуй, сохранилась только моя любовь к бабушке. Я думаю, ее можно было стереть только вместе с жизнью. Сохранились и некоторые разрозненные отрывочные воспоминания. Кое-что из прошлого я потом самостоятельно восстановила по рассказам бабушки, но полной, связной памяти о годах, проведенных с дедом и бабушкой, у меня нет. Бабушка этого не знает, она думает, что у меня скверная память и обвиняет в этом мое увлечение Реальностью,
– Почему вы скрываете это от Елизаветы Николаевны? Она могла бы помочь вам восстановить все утраченное, может быть, вплоть до веры в Бога, ведь вы верили в Бога в детстве?
– Да. Я это знаю, но я этого не помню. Напротив, всё, что касается веры, церкви и, простите, монахов, вызывает у меня раздражение, чтобы не сказать больше.
– Я это давно почувствовала.
– И было с: чего. А с бабушкой все гораздо сложнее, но это долго рассказывать.
– У нас предостаточно времени, нам еще ехать и ехать.
– Хорошо, я расскажу вам всю свою жизнь и постараюсь покороче.
– О нет! – засмеялась мать Евдокия. – Зачем же это, вся жизнь и вдруг «покороче»? – Она достала из своего мешка маленькие квадратные часы, которые называла смешным словом «будильник», и посмотрела на цифры: – Давайте мы вот как сделаем. Сейчас мне надо читать мое вечернее молитвенное правило, а вам – ложиться спать, вы должны выспаться. А завтра, когда мы двинемся в путь, вы и начнете свой рассказ.
Так мы и сделали. Когда я засыпала, мать Евдокия еще мурлыкала свои молитвы, а утром я застала ее уже снова молящейся. Интересно, когда она спит?
Глава 10
С утра следующего дня мы начали подниматься в Пиренеи.
Мы ехали по старым горным дорогам уцелевшим от обвалов. Вокруг были только снежные вершины и голые скалы, желтые и серые. Кругом никакой растительности: ни травы, ни мха, ни лишайника. Изредка по дороге попадались каменные развалины бывших деревень, а возле них груды выбеленных снегом и ветром мертвых деревьев, валявшихся поодиночке и грудами, словно кости вымерших допотопных животных, – когда-то это были роскошные сады. Ехать было трудно: почти все время шел мелкий снег, затруднявший видимость. Не прекращающийся ни па мгновение резкий пронзительный ветер проникал в мельчайшие щели кабины, и машину никак не удавалось прогреть. Но этот же монотонный ветер сметал падающий снег без остатка, и потому на дорогах не было снежных завалов. А вот каменные обвалы заставляли нас иногда возвращаться назад в поисках объездной дороги, если нельзя было объехать их по обочине.
– Как же вы тут проезжали на своем мобишке? – спросила я мать Евдокию.
– На одном «Господи. помилуй», – ответила та. – временами приходилось выходить, и руками разбирать завалы. Иногда па это полдня уходило.
– До чего же монахи любят макароны! – покачала я головой.
Но в общем мы в этот день разговаривали мало – такой напряженной была дорога.
Даже свое рукоделие мать Евдокия спрятала в рюкзак и не выпускала из рук карту, подсказывая мне дорогу; штурман из нее получился гораздо лучший, чем водитель.
К середине дня напряжение мое достигло высшей точки, и я запросила отдыха. Мать Евдокия не спорила.
– Давайте постоим, вы поспите, а потом все-таки поедем дальше. Если впереди дорога будет не хуже, то вечером нас ждет полно ценный отдых и горячая еда.
– Кончатся наконец эти горы? – обрадовалась я.
– Нет, они станут еще выше, но там есть деревушка, где спасается маленькая православная общинка. Это большие друзья нашей обители, у них мы остановимся и отдохнем.
– Это бывшие испанцы или французы?
– Нет, они русские. У них есть церковь, и мы, может быть, успеем на вечернюю службу.
– Благодетельница моя святейшая, ведь об этом я только и мечтала! А поспать в тепле мне там никак не удастся.
– Конечно! Они там хорошо устроились. Так хорошо, что, пожалуй, способны продержаться до самого конца, если их прежде не обнаружат.
– До конца чего?
– До конца света, конечно.
На это мне ответить было нечего. Я только хмыкнула и заглушила двигатель.
Из машины выходить мы не стали, чтобы не потерять накопленное тепло. Мать Евдокия достала термос с кофе, уже третий с начала пути и последний, бутерброды, и мы пообедали. Я хотела уснуть, но мне это не удалось.
– Мать Евдокия! Расскажите мне об этих людях, у которых мы остановимся. Кто они, как попали сюда, в горы, и от кого это они «спасаются»?
– С удовольствием расскажу, ведь я их всех очень люблю. В общине всего человек двадцать вместе с детьми, руководит ею мать Ольга.
– Она монахиня?
– Нет. Все зовут ее матерью Ольгой, потому что она там главная и у нее семеро детей. Один ее сын – православный священник, отец Антоний.
– А как она, русская, попала в Испанию?
– Очень просто: вышла замуж за испанца, работавшего в России, и он увез се в Барселону. Она родила семерых детей и всех воспитала в православии. Она помогла построить в Барселоне русскую церковь и была в ней старостой, пока церковь не ликвидировали. Ее старший сын Антон, как я уже говорила, стал священником, а старшая дочь – монахиней. Она живет в нашей обители, зовут ее сестра Васса. Еще задолго до Катастрофы Ольга уговорила мужа купить дом в горной деревушке, чтобы вывозить туда детей па каникулы. Во время землетрясения все дома деревни были разрушены, кроме Ольгиного дома. Когда Испания сдалась Мессу, муж Ольги принял присягу и печать. Она забрала детей и уехала в горы, оставив ему письмо, что уезжает на родину; она действительно сделала несколько попыток перебраться в Россию, но началась война и это стало окончательно невозможно. Возможно, муж разыскал бы ее и детей, но он ушел на войну и не вернулся.