Путь Кассандры, или Приключения с макаронами, стр. 25

– Я в этом уверен. Мудрой Илизавете Саккос понравился бы даже Фафнир.

– Откуда тебе известно имя моей бабушки, волшебник?

– Я же волшебник.

– А в других Реальностях тоже есть такие как вы?

– Да, там тоже есть существа, давно живущие самостоятельной жизнью. И далеко не все они родились из сказок и книг, те которых породило человеческое подсознание. Но это тоже не фантомы, а персоны. Часто они безобразны настолько, что их создатели, встретив их в жизни, а не на экране, не вынесли бы одного их вида. Но они есть, и они ждут своего часа. Когда-нибудь все они выйдут на свободу.

– Как это странно… и страшно.

– Это еще и опасно. О, человек неразумный! Как часто он творит монстров, думая, что создает игрушки для своей забавы, а потом удивляется, что игрушки выходят из повиновения и грозят ему гибелью. То, что вы называете Реальностью, реально гораздо более, чем вы предполагаете. Эта Реальность тайно, постепенно, но неуклонно выходит из-под вашей власти. Впрочем, так оно и было задумано.

– Кем?

– Спроси об этом твою бабушку. Она знает.

– Но бабушка никогда в жизни не выходила в Реальность!

– Не выходит потому, что знает правду: не человек управляет Реальностью, а она управляет им.

Я стояла перед ним, пораженная его словами, не зная, что сказать в ответ.

– А где же мой Индрик и Фафнир? Я могу повидаться с ними? – спросила я, помолчав.

– Они давно скучают по тебе.

Мерлин подошел к окну, распахнул его и оглушительно засвистел. Почти тотчас в ответ откуда-то издали прозвучал чистый голос Индрика.

– Выйдем во двор замка, они вскоре прибудут.

Мы вышли, и действительно очень скоро к нам с усыпанного крупными звездами неба опустился старый дракошка. Я обняла его за огромную черепашью шею, на которой по-прежнему висела толстая золотая цепь, потрепала его огромное, все в старых шрамах ухо. Фафнир буркнул: «Телячьи нежности!» – но складки и морщины на его огромной морде выражали что-то вроде умиления.

В ворота скользнула легкая белая тень. Это был Индрик, и я бросилась к нему:

– Здравствуй, мой милый! Здравствуй, мой белоснежный! Скучал без меня?

Индрик изогнул лебединую шею и осторожно потерся рогом о мое плечо.

– Очень скучал, госпожа моя! Я присела на коновязь.

– Дорогие мои! Я, наверно, больше сюда не приду: у меня начинается какая-то совсем другая жизнь.

– Мы это знаем, – вздохнул Фафнир и кивнул на Мерлина. – Вот он сказал, что ты скоро уйдешь на подвиг.

Я улыбнулась, ну уж и подвиг – возить макароны! Если бы Мерлин знал…

– Спой мне что-нибудь на прощанье, милый Фафнир!

– Милый Фафнир! Гх-р-ры!… Вот уж не ожидал, что человеческая самка оценит мое скрытое очарование. Может, мне и в самом деле начать охоту па девушек? Шутка. Ну ладно, спою тебе на прощанье, ведь ты от нас уходишь. Мерлин, поможешь?

В руках Мерлина появилась гитара, и Фафнир запел под его аккомпанемент:

Жила принцесса в замке,
А с ней старик король.
Ей захотелось замуж,
Король сказал: «Изволь!»
Семь королей к принцессе
с семи сторон пришли
И семь корон принцессе
На выбор принесли.
Отвергнуты все троны,
А с ними короли.
Отвергнуты короны —
Видать, не подошли.
А девушка на ушко
Шепнула королю:
«Позволь мне выбрать мужем
Того, кого люблю».
Не стал неволить папа
Единственную дочь,
И короли, заплакали,
Ушли из замки прочь.
У короля в усадьбе
Звенят колокола.
Семь королей на свадьбу
Глядят из-за угла.
И семь мечей застыло
У церкви за углом,
И семь смертей грозило
Невесте с женихом,
Вдруг видят – Ах, как странно! —
Идет она пешком,
А с нею юный странник
С дубовым посошком.
Беспечен он и весел,
А на боку – сума.
Принцесса… А принцесса
Была любовь сама!
И тут свои короны
Сорвали короли
И перед ней в поклоне
Склонились до земли…

– Спасибо, милый Фафнир. Я буду помнить твою песенку.

Мы помолчали, я и три моих сказочных друга. Потом я сказала:

– Ну что ж, пора нам прощаться…

– Подожди, Кассандра! Ты носишь имя древней пророчицы, но ведь и я могу предсказывать. Хочу тебе сделать подарок. Задай мне любой вопрос о будущем, и я отвечу тебе на него. Но только один вопрос! Поэтому хорошо подумай, прежде чем задать его. Но мне не надо было долго думать.

– Скажи мне, добрый Мерлин, ждет ли меня в настоящей жизни любовь?

– Да. Тебя ждет большая любовь. Жаль, что вопрос был очень общим. Я не могу дополнить свой ответ по существу, но дам описание, которое может подтолкнуть тебя к разгадке. Ты будешь купаться в своей любви, как чайка над озером купается в солнечном свете на рассвете дня. Больше я ничего не скажу. Теперь прощай.

– Прощайте, дорогие друзья! Прощайте и помните обо мне!

Индрик запел свою дивную песню, и под ее виолончельные звуки я медленно стянула с головы корону…

Я сидела перед персоником, вертя в руках пластмассовый обруч. В ушах у меня все еще звучали и затихающая Иидрикова песня без слов, и чудесное предсказание Мерлина, и баллада о принцессе-страннице. Это был мой лучший выход в Реальность, самый «реальный», говоря бабушкиным языком. Но я уже поняла, что в Реальность я никогда больше выходить не стану. И не потому, что моя бабушка прожила прекрасную и полную приключений жизнь без всякой Реальности, и не потому, что кормить живых куриц интересней и опасней, чем пленять драконов. Я и сама не понимала, что произошло со мной, но мысль о курах потянула за собой другую, которая, если бы я вздумала поделиться ею с бабушкой, звучала бы примерно так: я вылупилась из Реальности, с благодарностью отбросила осколки скорлупы и теперь буду жить на воле. Я сняла свое золотое платье, надела халат и отправилась в курятник: к этому времени у нас появились цыплята, и надо было их покормить перед сном.

Глава 6

– Бабушка, расскажи мне, как ты вылечила дедушку от рака? – попросила я в один из ближайших вечеров, когда мы с бабушкой пили чай в ее комнате. – Ты обещала.

– Да, я не забыла. Ну, слушай. Как ты знаешь, мы с твоим будущим дедом познакомились в Париже и полюбили друг друга. Мы сняли квартирку с мастерской на бульваре Пастера и поселились вместе. Мы были небогаты и перебивались с хлеба на кока-колу, но жили весело. Я работала в русской эмигрантской газете и получала гроши, а Илиас за такие же гроши оформлял греческий журнал. Мне было тогда тридцать лет, а он был на два года старше. У нас никогда не заходил разговор о браке, да и вообще о каком-то общем будущем; мы просто жили рядом, как две птицы сидят на одной ветке. Мне хотелось перебраться в Германию и работать на русском радио – была такая радиостанция в Мюнхене, она называлась «Свобода», и у меня там были друзья. Какие планы были тогда у Илиаса, я и теперь не знаю. Я тогда не подозревала, что он был сыном одного из самых крупных греческих богачей; я только знала, что он поссорился с отцом и не поддерживает отношений с семьей. В Германию он со мной ехать категорически отказывался, потому что любил Париж. Подозреваю, что меня он тогда не слишком сильно любил. Но через полгода все перевернулось в нашей жизни. Илиас заболел гриппом, потом грипп перешел, как мы тогда думали, в бронхит; прошел месяц, другой, а он все кашлял и кашлял. Я буквально силой отвела его к врачу, и через неделю мы уже точно знали, что у него запущенный рак легких с метастазами по всему организму. Врачи определили, что жить ему осталось не больше года. Он совершенно упал духом и приготовился к смерти. Его положили в больницу, начали облучать, но надежды на благополучный исход не давали. И вот тогда я решила, что не позволю ему умереть. Чтобы разговаривать о нем с врачами на правах супруги и принимать решения, я предложила ему зарегистрировать наш брак. «Я плохой, но все-таки христианин, – сказал Илиас. – Если ты не боишься связать судьбу с умирающим, то пусть это будет церковный брак». Нас обвенчали прямо в больнице, а уже потом мы зарегистрировали наш брак в мэрии. На венчание мы, естественно, никого специально не приглашали, но в это время в Париж из Мюнхена приехала моя подруга Альбина – девица весьма авантюрного склада. Ты должна ее помнить: она часто навещала нас, пока не уехала насовсем в Петербург. Мы с ней подружились еще в России и продолжали Дружить в эмиграции. Она жила в Мюнхене и работала на радиостанции «Свобода», куда сманивала и меня. Вот она и была нашей свидетельницей на этой грустной свадьбе, а другим свидетелем был лечащий врач Илиаса.