Сердце Дьявола 2, стр. 64

– Мавр сделал свое дело, мавр может умереть? – убийственно ухмыльнулся Бельмондо, обернувшись к "трешке" и увидев над ней висящую в воздухе девушку в своем обычном обличье.

– Да, милый. Твое место в аду. Навечно. Давай, вложи дуло автомата в рот и жми курок – бах и готово! Ты же друга лучшего убил, и теперь жить не сможешь.

– Не-а! – покачал головой Бельмондо. – Убивать себя я не буду. Не приучен-с.

– Вот здорово! – радостно воскликнула девушка.

– Что здорово? – удивился Борис.

– А я так и думала, что ты не станешь себя убивать! Ты же герой, а настоящие герои самоубийства не приемлют. И кое-что предусмотрели, – и, обернувшись, стрельнула глазами за спину Бельмондо.

Бельмондо обернулся, и время для него застыло навсегда: на пороге Погреба стоял непроницаемо серьезный Чернов. В руках у него была двустволка шестнадцатого калибра, и из нее прямо в сердце Бориса вылетали два жакана.

До перехода В3/В4 оставалось целых три часа. "Трешка" напряженно работала, и будущее ее выглядело весьма привлекательным.

4. Меня задействовали. – В нимбе из волос Софии. – Я привел ее в негодность.

– Вот, сын мой, и пришла тебе пора показать, как ты меня любишь, – услышал я в середине ночи накануне 18 августа.

– А что мне делать? – моментально вскочил я на ноги. – Приказывай.

– Копы захватили Нулевую струну, одну из важнейших моих систем. Твои друзья уничтожили всех, кроме одного, уничтожили и погибли от его рук. Пойди и убей негодяя, убившего твоих друзей.

И я оказался на самой верхушке Кырк-Шайтана. И услышал голос:

– Иди в Погреб. Немедленно. И будь осторожен – не напорись на растяжку.

– Сколько у меня времени?

– Иди как можно быстрее.

И я пошел. Добравшись до винтовой лестницы без приключений и никого по дороге не увидев, я осторожно спустился в комнату перед логовом "трешки". И увидел там двух "худосоковых" и Клеопатру. Убитые, они плавали в озере крови.

Кровь на глазах прибывала, переливаясь через два тела, лежавшие друг на друге в дверях копохранилища. Одно из них, нижнее, принадлежало настоящему Баламуту (не копу – я сразу почувствовал это), другое – неизвестному мне мужчине.

Едва совладав с предательской дрожью в руках, я обернулся к трупам Клеопатры и Худосокова. Глаза мои не задержались на мертвых, их притянула двустволка шестнадцатого калибра, прислоненная к стене. Я подошел, с божьей помощью переступая через растяжки, взял двустволку в руки, осторожно переломил и увидел, что оба ствола заряжены. Вынув один из патронов, узрел на гильзе букву "Ж"; удовлетворившись этим, кивнул сам себе.

Когда я взводил курки, в погребе кто-то заговорил. Прислушавшись, понял, что говорит Бельмондо, коп-Бельмондо, и говорит сам с собой.

"Сошел с ума", – догадался я и, взяв ружье на изготовку, пошел к нему, опасливо ступая по своим следам в загустевшей луже крови. Бельмондо стоял лицом к "трешке", доверху заваленной кровоточащими трупами, и быстро-быстро говорил ей:

– Что здорово? А мы так и думали, что ты не станешь себя убивать! Ты же герой, а настоящие герои самоубийства не приемлют. И кое-что предусмотрели. Прощай милый!

Сказав последние слова, коп-Бельмондо резко обернулся ко мне. И тут же упал навзничь, опрокинутый двумя моими жаканами, ударившими в самую середину груди...

Отбросив в сторону ненужную уже двустволку, я подошел к нему. Он лежал на трупах двух "софий", уже посеревших лицом. Их волосы обрамляли голову Бориса золотым нимбом. Я присел и всмотрелся в глаза товарища. Да, товарища – никаких сомнений в том, что я убил любимого друга, в моей душе не было.

Я ничего не чувствовал – внутри меня образовалась холодная мрачная пустота, и вместо глаз у меня были дупла, и сквозь эти дупла моя пустота выливалась наружу, выливалась и растворяла все, что не было черным.

В глазах Бориса – мертвых, застывших – светилась благодарность. ОН молчал, и мне стало ясно, что я молился не Богу, а "трешке". Молился ей, и выполнял ее волю. И, окруженный трупами, среди которых были трупы любимых мною людей, я впервые за несколько дней задумался. Вернее, не задумался, а дал выплеснуться мыслям, загнанным в подсознание. И сошел с ума. Сошел с ума, потому что, когда ОН, наконец, прорезался и приказал мне идти наверх и немедленно приступить к работе в качестве начальника охраны Центра, я не подчинился, а занялся минированием "трешки".

Я понимал, что, уничтожив "трешку", я, может быть, обреку на гибель своих детей, родителей, близких. И шесть миллиардов людей и мириады мыслящих во Вселенной существ.

Я понимал это, но продолжал обкладывать ее взрывчаткой, потому что решил: если все так получилось, то пусть все рассудит Бог, а не машина.

Эпилог

Выбравшись из Погреба, я дернул за веревочку, прикрепленную к чеке гранаты. Когда из лаза пыхнуло пылью и взрывными газами, посмотрел на часы.

И увидел, что до полудня 18 августа остается около часа.

И что на запястье алеет каверна размером с горошину.

Она росла.

Я усмехнулся и решил приготовиться к смерти. Вымылся в душе, переоделся в чистое белье (оно нашлось в предбаннике), прошел в кают-компанию, сел на свое обычное место. Посидев, оглядывая мертвое без друзей помещение, залег на стол, покрытый круто накрахмаленной скатертью, закрыл глаза и попытался ни о чем не думать.

Не получилось.

"...я-то заслужил конца света... – против воли потекли мысли прерывисто бегущей строкой. – А мои дети? Или, если я заслужил, то и они заслужили?

И поэтому должны умереть?

Должны умереть, потому что большую часть жизнь я не верил и потому ничего не пытался сделать...

Не верил в конец света, хотя видел, что человечество стремится к гибели.

Нет, верил, но думал, что он случится не при моей жизни.

Конец света... Как звучит... И в переносном смысле, и буквально. Конец света, начало тьмы. Вселенная умерла, да здравствует Вселенная! Новая, непорочная..."

Потянуло в сон. Я уже почти спал, когда кто-то нарочито шумно отодвинул стул от стола и сел напротив. Открыв глаза, я увидел перед собой приятного на вид мужчину в простом сером костюме.

– Это я, – коротко представился он.

При желании над его головой можно было увидеть слабое свечение.

– Оттуда? – указал я подбородком на потолок.

– Примерно, – ответил он, улыбнувшись ясно.

– Я вас, кажется, где-то видел.

– Это вряд ли. Просто я появился в облике, вызывающем расположение. Вот вам и кажется.

– За что такая честь?

– В последнее время вы часто обращались ко мне.

– Я обращался? К Вам?

– Ну да.

– Как выяснилось, я обращался к машине... К дьявольской машине.

– Вы обращались ко мне. Это машина обращалась к вам от моего имени.

– Многие обращаются к нам от Вашего имени...

– Да, это так. Я могу для вас что-нибудь сделать?

Я задумался. Увидел улыбающуюся Ольгу, детей, Бориса с Николаем. Счастливых...

В глазах затуманилось, тело стало ватным... Оно почти уже растворилось во Вселенной, когда в голову копьем вошла мысль: Переход! Начался переход!!

Мотнув головой, я разогнал по углам наваждение.

На часах было без десяти секунд двенадцать.

Стул напротив был пуст.

Впился глазами в секундную стрелку. Когда она достигла апогея, увидел, что каверны на моем запястье нет.

Переход не состоялся.

Или был мягким.

В четверть первого появились официанты.

Они накрыли стол.

В половине первого пришла Ольга. В черном обтягивающем платье с глубоким вырезом.

Чмокнув меня в щечку, она села рядом.

Еще через пять минут появилась Вероника.

Борис вошел следом с сыном на руках.

В такой же последовательности вошла чета Баламутовых.

Последними пришли черноволосый и голубоглазый человек в пончо и Клеопатра.