Сердце Дьявола 2, стр. 59

– Ну, что, дорогая, мы выиграли! И у нас с тобой в этой юдоли печали еще есть целые сутки. Давай, отпразднуем событие?

– Давай, милый мой камикадзе, – согласилась Клеопатра, отложив вязание. – Вот только как к этой идее отнесется наша киска?

"Киска", то есть бытовой генератор, отнесся к идее Мстислава Анатольевича положительно и сотворила все, что девушка пожелала. Даже прибавила к заказанному кое-что из вселенских деликатесов – копченые клыки кожистого армагедонта с Омеги Штеры Кртоплекса, икринку ихтиоканопуса [6] с Тау Кита и дюжину нежнейших яиц эквисасинуса с третьей планеты Ра. Благожелательность «киски» Клепа объяснила ее удовлетворенностью менее тяжким повреждением головы Трахтенна и его последующим пленением (к Горохову она не ревновала – муж все-таки).

Когда все было готово, сели праздновать. Настроение у них было просветленное: они все выполнили, и теперь перед ними открывались сияющие перспективы вечной благодати. Предстоящая гибель их бренных оболочек их не тревожила.

Мстислав Анатольевич за двадцать лет сознательной жизни так и не смог найти себя. Вдумчивый, глубоко эрудированный ученый, он редко бывал счастлив. У него не было друзей (уму друзья не нужны, уму нужны соперники); тонкий (и строгий) ценитель женской красоты, он не мог относиться к женщинам по достоинству, и потому большую часть жизни был одинок; любящий отец, он не имел возможности достаточно часто встречаться со своими детьми, и со временем стал им чужим... И он, пламенный приверженец Дарвина, глубоко поверил в потустороннее существование, обещанное ему на планете с зеленой атмосферой. Поверил потому, что подобно Достоевскому счел, что если потустороннего существования нет, то жизненное существование не стоит и выеденного яйца. А стоит человеку поверить, Он не заставляет себя ждать.

А Клеопатра была простая девушка. В детстве мама сказала ей, что на небесах так хорошо, что и вообразить невозможно. Ей, конечно, было страшновато расставаться со своим красивым телом, но в юности одна монахиня с лесбийскими замашками сказала ей, что после смерти и воскрешения тело у нее будет и вовсе божественным. Это подтвердил строгий дяденька с чудной планеты и в результате она смотрела По Ту Сторону не со страхом, а скорее с любопытством.

...Банкет близился к концу, и Горохов уже предвкушал, как приятно ему будет раздевать пухленькую Клеопатру в последнюю их ночь (Клеопатра смотрела на него глазами с поволокой и прикидывала, придет ли Трахтенн до утра в себя). И этот момент откуда-то со стороны внутреннего статора Нулевой линии вылетело нечто массивное и длинное и, прочертив по всему командному пункту пологую траекторию, залетело под банкетный стол.

12. Сильная рука не церемонится. – Клеопатра в ударе. – Все летит в тартарары.

Приподняв скатерть, Мстислав Анатольевич увидел под своими ногами... Худосокова.

– Миль пардон! – извинился беглец из Ада, обернув лицо к Горохову и растирая ушибленный подбородок. – По-моему, я не совсем туда попал... Или, наоборот, в самую точку.

Худосоков был доволен. Испытывая необычайный душевный подъем, он смаковал только что открывшуюся ему истину: души, бежавшие из загробного мира в так называемый "материальный" мир, обрастают плотью прежней конфигурации.

– Да, Маркс был глубоко не прав, материя вторична, – проговорил он, с удовольствием ощупывая тело и обнаруживая, что все у него на месте, включая и протез ступни. И, счастливый, полез на четвереньках из-под стола.

Клеопатра, увидев своего бывшего хозяина в весьма неестественной позе, взвизгнула и перебралась под бочок к супругу. Худосоков уселся в ее кресло и, оглядев внимательными глазами бывших своих подопытных свинок, решил, что с ними лучше не церемонится, а колоть сразу.

– Ты, хрен моржовый, морж хреновый, – двинул он хищно голову к Мстиславу Анатольевичу, – давай, выкладывай все с самого начала, да быстрее трави, времени нету.

Горохов повел повествование с момента своего появления в недрах Кырк-Шайтана, но Худосоков так часто повторял "дальше", что он уложился минут в пятнадцать.

Выслушав рассказ, Ленчик задумался. Ему стало ясно, что в "игре" участвуют, по меньшей мере, четыре стороны, не считая его самого.

"Первая сторона – это марияне, выпустившие космическую торпеду, – начал он мысленно загибать пальцы. – Вторая – несомненно, "трешка". Третья – это силы, которые охмурили Черного с Бельмондо, четвертая сторона привела Горохова с девицей на корабль.

Самый загадочный участник – это кукловоды Горохова. Странно все как-то получается. Искали друг друга Клеопатра с Гороховым, нашли, считай, случайно, и угодили в небесную канцелярию, там их быстренько охмурили, мобилизовали и сюда послали, чтобы они и сами загнулись, и "трешку" расколошматили... Кому это выгодно? Только Координатору.

Третья сторона вообще откровенно издевается... Бельмондо с Черным, похоже, делают кому-то минет, сами того не зная.

"Трешка"... Она, несомненно, самоопределилась. И действует, худо-бедно действует, коли кукловоды Горохова суетятся... Да, голова пухнет... Но ясно, что все дела здесь делаются через Нулевую линию, то есть через колодец... Надо еще Трахтенна опросить..."

Поднявшись с кресла и пообещав немедленно вырвать ноги тому, кто встанет из-за стола без его на то высочайшего разрешения, он пошел к вон Серу. Тот ничего нового не рассказал, и Худосоков подумав еще, вернулся с ним мостик.

Оказавшись на командном пункте, вон Сер бросился к пульту управления, и волосы его стали дыбом: Горохов вовсе не затормозил корабль, он ускорил его!

У Худосокова волосы дыбом не встали, он, холодный и сосредоточенный, подошел к Мстиславу Анатольевичу и сказал сквозь зубы:

– Я эту девушку сейчас убью и изнасилую. Хочешь? Говори, падаль, на кого лямку тянешь?

Горохов не мог говорить – страх сломал ему голос. Худосоков брезгливо осмотрел его с ног до головы и обратил лицо к Клеопатре. Та, почувствовав в его взоре могильный холод, тоненько заголосила.

– Кончай выть, – сморщив лицо, помотал головой хозяин положения. – Мне убить – делать не хера.

– Мы... мы... нас... прислали... как начал портится Мыслитель... – заикаясь, заговорила девушка. – Он... сказали... стал в человека превращаться... Как Трахтенн...

Горохов, даже искореженный страхом, не смог простить супруге предательства и бросился на нее с желанием удушить. И Худосоков себя показал: схватив его за ворот левой рукой, он подался назад, и резко ударил правой в сердце.

Мстислав Анатольевич рухнул навзничь, как подкошенный. Клеопатра, белая, ставшая некрасивой, бросилась к супругу. Худосоков, вспомнив, что запретил ей вставать из-за стола, хотел пинком ноги вернуть девушку на место, но не стал этого делать: ему захотелось узнать в приличной ли он форме, то есть умерла ли "падаль" от одного единственного его удара. "Падаль" умерла, и Худосоков подумал: "Ну и хорошо – нет теперь "в-четвертых". И уселся в кресло так, чтобы видеть Клеопатру, плакавшую над телом супруга.

...Трахтенна убийство Мстислава Анатольевича повергло в состояние шока. Он впервые видел настоящего бандита, он никогда не читал полных крови "бандитских" романов (их на изнеженной Марии не было) и никогда не видел и не мог видеть ни кино-, ни телефильмов, сюжет которых построен на смаковании насилия (на Марии ксеноты наслаждались чем угодно, только не страхом, ибо страх – удел смертных). Подойдя на подрагивавших ногах к Худосокову, он спросил растерянно:

– Зачем... вы... это?

– Он сколько раз тебя замочить хотел, а? Сколько раз за последние сутки? – ответил вопросом на вопрос Ленчик. – Два раза, три? Так вот, теперь он не будет тебя, многоуважаемый засранец, беспокоить. И еще, разве до тебя не дошло, что эти фраера (прочертил подбородком кривую) завербованы сволочами с твоей планеты?