Сердце Дьявола 2, стр. 32

Потом, когда все кончалось, он понял, что упоминание Авгиевых конюшен во многом определило его будущее. На том свете о чем думаешь, то и получаешь.

2. Бельмондо. – А в окопы тебя? А послать тебя в бой? – Как тут не ляжешь?

"Политрук танковой роты, понимаешь... Кумунист, значит. И что ему в танке не сиделось? Панкратов А. К... Алексей Константинович... Или Алексей Кузьмич... В августе сорок первого, под Новгородом... Наверно, случайно упал, убитый уже..." – думал восемнадцатилетний солдат, которого однополчане звали Матвеичем, хотя добродушным нравом он, детдомовский, конечно же, не отличался. Полчаса назад политрук стрелковой роты, в которой служил Матвеич, рассказал, как коммунист Панкратов впервые совершил великий подвиг – при штурме Кирилловского монастыря закрыл телом немецкий пулемет. "А ты сумел бы?" – вспомнил Матвеич заключительную фразу агитатора и улыбнулся: сам политрук был так худ, что не смог бы заслонить собой и трехлинейной винтовки.

Родителей своих Матвеич почти не помнил: их раскулачили в 30-м году, а детский дом, в котором он вырос, и в котором глаза его стали колючими, и который, собственно, и был его Родиной, помнить не хотел. И поэтому слова политрука мало его тронули. Сын расчетливого хозяина, он в бою вел себя расчетливо, пулям ни груди, ни спины не подставлял. Ну и на пулеметную амбразуру упал бы только в том случае, если падать больше было бы некуда.

Бельмондо свалился Матвеичу, как снег на голову (благо был февраль), и по замыслу Режиссера событий заместил его душу... Это было что-то! Представьте, вас вытащили из вашей теплой удобной квартиры с очередной Санта-Барбарой на экране телевизора и парочкой бутылочек "Бадаевского" в холодильнике; представьте, вас вытащили из ваших домашних тапочек из-под бока положительно улыбающейся жены и сунули под Псков, в окопы, в лютую зиму, в худые сапоги, нет, в валенки, сунули, и заставили ждать завтрашнюю атаку, после которой из всего взвода останется в живых лишь трое тяжелораненых! Представьте, и вам станет жаль Бориса Бочкаренко с таким неподходящим для переднего края прозвищем Бельмондо. О, господи, как он был несчастен, когда понял, куда с Божьей помощью вляпался! Немецко-фашистский оккупант впереди, да товарищ Сталин позади – это вам не домашний злодей Худосоков с его смешными потугами на самоутверждение. Слезы встали в глазах Бориса, он упал ничком на дно окопа, и затих.

– И это наш герой-любовник Бельмондо, – услышал он голос Стефании, когда холод насквозь перемороженной земли уже проник сквозь полушубок в его безвольное тело. – Вставай, простудишься.

– А, ангел-хранитель прибыл... – раскрыв глаза, но не поднимая головы, сказал Бельмондо, стараясь, чтобы голос его не сорвался или не задрожал. – Неплохо бы сейчас в солнечный Ташкент, а? Говорят, что там вся светская Москва теперь ошивается?

– Да нет, красноармеец Бочкаренко, в солнечный Ташкент мы с тобой не поедем. Не солидно. Здесь у нас дела.

– Какие дела?

– Завтра будет бой, и ты в нем сделаешь свой первый и, может быть, последний ход.

– Слушайте, девушка! Послезавтра – весна, а мне всего восемнадцать. Поехали на Кырк-Шайтан, а? Вдвоем? Там "трешка" наша родная, она сможет придумать что-нибудь более изящное и более высокохудожественное для спасения старушки Земли? Ну, ты же женщина, ты же знаешь, что идти на пулеметы – это пошло и не гуманно. И, вдобавок, очень больно и пахнет повышенным травматизмом?

– Нет, ты останешься здесь.

– Ну и иди тогда в задницу, политрук в юбке! Тоже мне ангел-хранитель! Под пули посылает!

Весь день до вечера Бельмондо ходил, ел, выполнял приказы как лунатик. Подумав после исчезновения Стефании, он решил, что от судьбы не уйдешь. И потому надо готовиться к завтрашнему дню. Но, как только он пришел к такому выводу, в его сознание вошел Дьявол.

– А ты уверен, что твоя завтрашняя гибель будет правильным ходом? – спросил он ехидно. – А знаешь ли ты, что жизнь – это наивысшая ценность? А уверен ли ты, что Бог на стороне изувера Сталина? А знаешь ли ты, что если вы завтра откатитесь на восток, то не советские войска, а союзники оккупируют Восточную Европу? И в ней, а также в Германии не погибнет более полутора миллионов советских солдат? Не знаешь... И автомат готовишь к бою. Да, простой ты, Боря, ох, простой, как рязанский валенок! Но мне ты нравишься, и потому я хочу тебе подсказать, что Старичок – ба-альшой любитель многоходовок.

Представьте, что вы свыклись с утратой двух бутылок хорошего пива, жены и теплых тапочек, свыклись с существованием в промороженных февралем окопах, представьте, что вы смирились с тем, что завтра, по меньшей мере, десяток горячих пуль превратят вашу грудь в мясокостный фарш... Представьте, что вы свыклись, смирились и... и услышали вышеприведенный монолог этого сукиного сына, насквозь пропахшего дегтем и серой...

Короче, Бельмондо растерялся. Черт с ней, с жизнью, как наивысшей ценностью – это спорный вопрос, спросите у политиков и властителей. Но Восточная Европа? Отдай завтра немцам эти е-ные Чернушки, и в будущем по всей западной границе у нас будут жить не люто и навечно ненавидящие нас враги, а преданные друзья-славяне? И останутся живыми полтора миллиона отцов, не будет кровавых антисоветских восстаний в Берлине, Будапеште и Праге? И не будет Чаушеску и других менее прославившихся коммунистических диктаторов? А собственно, что я взвился? Хрен с ней, с этой Восточной Европой. Враги, так враги... Русскому человеку всегда было плевать на эту часть света с высокой колокольни. Чурки, они и есть чурки. А вот что он, Дьявол, имел в виду, когда говорил о Божьих многоходовках? Не-е-т, это полный холдинг! Как говорит Баламут – ария Торричелли из оперетты Даргомыжского "Иван Сусанин"!

В это время принесли наркомовские сто грамм за неделю. Бельмондо досталось пол-литра. Он выпил их в два захода, заел салом и в минуту уснул у блиндажной буржуйки.

А на следующий день была атака. Немецкий пулеметчик из дзота скосил полроты. Бельмондо лежал в ложбине прямо перед ним и не мог поднять над головой и пальца. И решил не делать глупостей, тем более, что был уже дважды ранен (в плечо и ногу). Когда Борис совсем уж укрепился в своем решении не ерзать, он осторожно посмотрел назад, в сторону своих окопов, и увидел, что маленький молодой лейтенантик, очень похожий на французского киноартиста Бельмондо, собирает своих людей в атаку. "Папаня здесь, он первый полезет!!!" – мелькнуло в голове Бориса и он, заорав, как оглашенный, бросился к амбразуре.

Немец-пулеметчик, хорошо знакомый с тактическими приемами русских [3], пытался оттолкнуть тело Бельмондо заранее припасенной березовой палкой, но не смог – уж очень крепко тот держался мертвыми руками за что-то там снаружи.

3. Баламут. – Водка, рябчики и ананасы. – Двадцать тысяч погружений. – Нырок № 1.

Увидев себя сидящим на стуле у кабинета Судьи, Баламут решил повести себя "пофигистом", то есть зевнул, устроился удобнее и задремал. Разбудили его настойчивые толчки в плечо. Открыв глаза, Николай несколько секунд смотрел в глаза раздосадованного Судьи, потом, только лишь из чувства независимости, спросил, стараясь казаться простодушным:

– Закурить есть? Черный все сигареты у меня перетаскал...

Судья полез, было, в боковой карман пиджака, но, вспомнив, что он при исполнении, чуточку покраснел, отдернул руку и попросил Баламута пройти в кабинет.

Устроившись на стуле, Николай, внимательно оглядел небесную канцелярию. Интерьер показался ему унылым и он, принявшись растирать ладонью заспанные еще глаза, подумал, что было бы гораздо лучше, если бы Судья принял его где-нибудь в тихом баре за стойкой, в непринужденной обстановке, скажем, летнего пятничного вечера. И тут же услышал: