Личное счастье, стр. 40
– А разве ты никогда не думала об этом? Ведь вы даже в школе писали сочинения: «Кем я хочу быть». Ну вот что же ты тогда написала?
– Ну, я написала… балериной.
– Почему?!
– Ну, папа!.. Неужели ты сам не понимаешь? Потому что это красиво. И все любуются.
Николай Сергеевич встал и нетерпеливо прошелся по комнате.
– Я надеюсь, ты теперь-то понимаешь, что это детские мечты, – сказал он, снова садясь. – Но ты уже взрослая, и ты уже знаешь, что для этого надо много работать и талант нужен!
– Тогда я не знала.
– Но что же делать, Тамара? Ведь пора уже думать о своей будущей профессии, пора готовиться к ней. Ведь я же не буду тебя содержать всю жизнь – каждый человек должен работать. Может, тебе стоит поступить в техникум?
– А кого же ты будешь содержать?
Сказала и тут же съежилась, испугавшись, что отец опять хлопнет по столу. Но отец только нахмурился.
– Антонину Андроновну придется мне содержать, – сказал он: – этот человек может жить только за счет чужого труда. Всю жизнь, до гроба. Но ты не можешь быть такою же. Не смеешь. Ты не имеешь права быть захребетником!
Наступило молчание. Где-то пели нежную песню про милую тропинку, чьи-то согласные голоса спрашивали, куда она ведет и куда зовет… Светло-зеленые пушистые ветки акации, освещенные лампой, чуть шевелились у открытого окна.
Тамара собралась с духом.
– Ты не любишь маму? – спросила она.
Она глядела на отца, предвидя, что он сейчас смутится и будет возражать. Но отец ответил просто и спокойно.
– Да. У нас с ней нет ничего общего. Мы давно оказались чужими людьми. В нашей любви не было дружбы, а любовь без дружбы, без уважения – то же, что цветок без корня: она скоро увядает.
– Значит, ты не вернешься домой? Никогда?
– Никогда.
– Значит, ты и тогда… знал, что не вернешься?
– Нет. Тогда не знал. А теперь знаю.
У Тамары задрожало сердце.
– А как же… мама?
– Мама будет жить, как живет.
– А как же… ты?
– А я буду жить здесь.
– Ты женишься на агрономше, я знаю! Не думай, что я маленькая, что я ничего не понимаю! Я все понимаю! Я знаю, что ты хочешь сделать!
К удивлению Тамары, отец и теперь не смутился.
– Может быть, это и случится, – спокойно ответил он, – если согласится она.
– Если – она! Значит, ты только потому и не разводишься и не женишься на ней, что она не соглашается?
– Да. Только поэтому.
– Я уеду! Я завтра же уеду! – Тамара зарыдала, закрыв лицо руками. – Ты изменник! Ты плохой человек! Вон Зинин отец – у него жена умерла, да и то он не женится, а ты!..
Отец грустно покачал головой:
– Андрей Никанорыч не женится потому, что всем сердцем любил свою умершую жену. А я не люблю и не могу любить Антонину Андроновну. И что же, по-твоему, жить с нелюбимым человеком, лгать и притворяться, обманывать, страдать самому и заставлять страдать другого человека – это лучше? Честнее?
Тамара плакала.
– Зачем я нужен твоей матери? Лишь для того, чтобы она могла называться женой директора. И еще ей нужны мои деньги, ей нужна квартира, ей нужно безбедное существование, чтобы жить как хочется и не думать о завтрашнем дне. Вот для чего я ей нужен! А разве когда-нибудь в жизни спросила она меня – каково мне на работе? Не трудно ли, не устаю ли я сверх сил? Это ее никогда не интересовало. Работай, работай, хоть издыхай, но добивайся высокого положения и давай ей денег, давай денег, давай денег! Хорошо, я буду давать ей деньги. Хотя и не обязан. Но уж свою жизнь я отдавать ей больше не буду. И если ты захочешь понять, ты меня поймешь. А если нет – ну что ж, расстанемся. Можешь уложить свои вещи, и завтра я отвезу тебя на станцию. Тебе тоже нельзя привыкать ко лжи и жить у отца, которого ты считаешь подлецом.
Он ушел в свою комнату и закрылся. Тамара погасила огонь, но спать не могла. Она сидела у окна, ночь глядела на нее своими теплыми звездами. Песни все еще бродили по улицам, и гармонь мягко и раздумчиво вторила им. Тамара думала, думала… Она знала, что отец прав, что он никогда не был счастлив в семье. Тамара понимала, что нельзя осуждать человека за то, что он хочет счастья, и за то, что он больше не желает лгать.
Но как же ее мать? И как же она, Тамара? Каково им будет, когда люди будут говорить: «Их бросил отец!»?
«Ну и что ж! – возражала Тамара самой себе. – Зато отец будет счастлив. И какая разница? Все равно он не живет с нами, а деньги все так же будет давать!»
Но тут же и отвергала эти доводы.
«Счастлив! Такой старый, ему уже сорок лет, а он еще счастья ищет! Стыдно, позорно, он не должен уходить из семьи! Нет, не должен. Чтобы нам все в глаза смеялись! Нет, я не дам, я не допущу! Мы с мамой тоже хотим быть счастливыми. Он наш – и все. И никому мы его не отдадим. Пускай не живет с нами, но зато никто не скажет, что он нас бросил!»
И Тамара уснула с твердым решением никаким «агрономшам» не отдавать своего отца.
Пускай он любит кого хочет, но они с матерью не отпустят его, никогда не отпустят! Как жернова, повиснут на нем, но никогда не отпустят!
ЗВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА
Хорошо в солнечный день гулять в тенистом парке, кататься на лодке по Москве-реке или сидеть под большим зонтом кафе и есть мороженое. Солнце тогда сияет так весело, так ласково, и жизнь становится веселой и праздничной. Но совсем по-другому солнце ведет себя, когда стоит оно в зените над совхозными огородами, над бесконечными грядками огурцов и моркови, заросшими сорняком. Тут солнце жестоко и беспощадно, оно палит голову, слепит глаза, поливает жаром плечи и спину и спрятаться от него некуда!
Тамара давно уже отстала от полольщиц. Молодые девушки, женщины и даже старухи гнали грядки так быстро и проворно, что Тамара надивиться не могла. Тамара спешила изо всех сил, старалась так же быстро выдергивать пырей и мокрижник, но ничего не получалось; руки у нее онемели, пальцы ослабли, и она, еле-еле выдергивая по травинке, полола свою гряду.
– Догоняй! Догоняй! – покрикивали ей полольщицы. – На вожжах, что ли, тебя тянуть!
– Что, ай силы нету?
– Наверно, не завтракала сегодня! Вот дай сходит пообедает, так всех нас обгонит!
Они посмеивались и подшучивали, а Тамара злилась. Она, стиснув зубы, дергала траву и не отвечала на шутки. И зачем только она сунулась в огород? Зачем она пошла на это мучение? И все виноват отец. Она пожаловалась на девчонок, которые оскорбили ее:
– Подумай только, они сказали, что я даже не человек! «Это барышня, а мы думали – человек!» Как они смеют?! Ты, папа, должен прогнать их из совхоза!
Тамара считала, что отец возмутится. Как? Его дочь даже за человека не считают? И, конечно, сейчас же накажет этих нахальных девчонок. Но отец только усмехнулся:
– А ты возьми и докажи им, что ты человек, а не барышня.
– Как это?
– Ну так. Докажи, что ты не хуже их. Вот они завтра идут огороды полоть – пойди и ты. Покажи им, что и ты отлично можешь сделать то, что они делают.
– Подумаешь, дело – траву дергать из грядок!
– Ну, тем более, если для тебя это даже и не дело! Я им скажу, они зайдут за тобой. Звание человека надо завоевывать!
– Значит, кто ходит огород полоть – тот и человек?
– Нет, не только. Но только тот и человек, кто трудится.
Отступать было нельзя. Утром за ней забежала маленькая Райка, та самая «пичужка», которая ее так обидела. Райка дружелюбно болтала всю дорогу, а Тамара еле отвечала. Ее коробило, что какая-то деревенская девчонка считает себя ровней ей, Тамаре.
– А гордый же у тебя характер! – сочувственно сказала ей Райка. – Нелегко тебе с таким-то характером!
Бригадиром оказалась та самая высокая румяная девушка, что шла тогда по тропочке впереди всех. Она распределила грядки полольщицам, дала грядку и Тамаре.
– Если что не заладится, зови меня, – сказала она Тамаре. – Меня зовут Лида. Лида Черемина. Ты огурцы-то отличишь от травы?