Личное счастье, стр. 19
– Поговорим давай, – сказал Стрешнев. – Или ты только с Антоном храбрый?
Яшка тотчас принял надменный вид. Если с ним хотят говорить, пожалуйста. Не испугался. Он независимо присел на подоконник и с мрачным вызовом глядел на Стрешнева. Нет, Яшка уже не боялся его, он же слышал, что говорилось дома. Если бы мать поверила Стрешневу, еще стоило бы встревожиться. Но если мать за него, за Яшку, то что может ему сделать посторонний человек – Стрешнев?
Стрешнев, прищурив темные, окруженные морщинками глаза, разглядывал Яшку. Желтые нечесаные вихры. Нос кверху. Дерзкий взгляд. Немытые, с черными ногтями руки… Беспризорник, и все. А ведь и отец, и мать есть…
– Что же ты, Яшка, думаешь делать все-таки? – начал Стрешнев. – Школу бросил, потерял год…
– А что мне школа? – Яшка хотел сплюнуть, но почему-то сдержался. – Люди и без школы живут.
– Те, кто без школы, очень плохо живут. Ну куда ты пойдешь? В грузчики? В землекопы? Так уже и эти работы машины делают.
– Куда-нибудь пойду. Была бы шея – хомут найдется.
– Нашел пословицу, нечего сказать. Что ж ты, весь век собираешься в хомуте ходить?
Яшка дерзко взглянул на него и оскалил крупные зубы:
– А вы не в хомуте ходите?
Стрешнев еле сдержался, так ему хотелось сдернуть с подоконника Яшку да отлупить хорошенько! Но он никогда не бил своих детей. Чужого он тоже не мог ударить. Он справился со своим мгновенным гневом, но чувство было такое, будто мальчишка дал ему пощечину.
– Нет, я не в хомуте хожу, – ответил он, стараясь говорить спокойно. – Я свою работу люблю. А хомут разве любят?
– А я вот никакую работу не люблю. И работать я не буду, никогда!
– А кто ж тебя кормить станет? Всю жизнь собираешься на чужой шее сидеть? Люди вон какие подвиги совершают – новые города строят, дороги в дикой тайге прокладывают, целину распахивают. В Космос, вон, летают! А тебе ни до чего и дела нет?
– А какое мне дело? Распахивают – ну и пускай распахивают, если им хочется. А мне вот не хочется.
Стрешнев внимательно поглядел на него:
– Да ты, брат, оказывается, не наш, не советский человек растешь.
Яшка соскочил с подоконника:
– А чей же я? «Не советский»! Еще чего!
Но Стрешнев уже повернулся и пошел вниз по лестнице. Яшка, сунув руки в карманы, глядел ему вслед. Яшке необходимо было, чтобы Стрешнев остановился и ответил ему.
– Почему это я не советский? Что я – в Америке, что ли, родился? Я небось в Москве родился!
Но Стрешнев, не отвечая, спустился с лестницы, и дверь за ним захлопнулась. Яшка мигом слетел вниз, выскочил на улицу.
– Я небось в Москве родился! – крикнул он еще раз вслед Стрешневу.
Но Стрешнев ушел, так и не обернувшись и не ответив ему ни слова.
– Нашел дураков, – бормотал Яшка. – целину распахивать. На пустом месте жить, в палатках всяких. В болотах там… Очень надо. Слышали, знаем! Пускай дураки едут. Я тоже поеду, только вот сейчас сбегаю калоши надену! Поговорили, всё. Сеанс окончен. А почему это я не советский человек, когда я в Москве родился? В Америке, что ли?..
МАЛЕНЬКИМ НУЖНЫ СТАРШИЕ
Антон сидел у окна и смотрел во двор. Там, на расчищенной площадке, ребятишки играли в «чижика». Антон участвовал в игре, он «болел». При каждом удачном ударе лаптой он кричал: «Ловко! Крепко!» Если били мимо – «Мазила!» А когда Витя Апрелев поймал «свечу» Антон заорал так, что от восторга чуть не свалился с подоконника.
Ребята услышали его.
– Выходи! – закричали сразу несколько голосов.
Антон ринулся было к двери, но тут же и остановился. Им хорошо. А его подстерегает Яшка. Антону казалось, что стоит ему только покинуть свою квартиру, которая так надежно защищала его, и Яшка окажется тут как тут.
В дверь позвонили. Антон вздрогнул и окаменел. Только подумал про Яшку, а он уже здесь, уже и в квартиру врывается…
Соседка-пенсионерка Анна Кузьминична выглянула из своей комнаты:
– Ты что ж стоишь? Не слышишь – звонят?
Но Антон глядел на нее широкими, испуганными глазами и не трогался с места.
На площадке зазвенели ключом. Дверь открылась, и Зина с сумкой в руках вошла в прихожую. Не успела она удивиться – чего это Антон дома, а дверь не открывает, – как парнишка, взвизгнув от радости, бросился к ней. Он выхватил у Зины сумку из рук и потащил в кухню.
– Чудной какой-то стал. – Анна Кузьминична пожала плечами. – Говорю: открывай, а он стоит, глаза вытаращил!
Но Зина поняла. С острой жалостью в сердце, но с веселым лицом она подошла к Антону, поерошила рукой его светлый чубчик.
– Почему ты не пошел в пионерский лагерь, Антон?
Антон ответил, не глядя:
– Не хочется. А что там? Жарко.
– А со мной пойдешь?
Антон живо вскинул на нее заблестевшие глаза.
– Пойду!
– Надень чистую рубашку.
Антон бросился к комоду. Зина грустно усмехнулась:
«Не хочется ему, жарко! Эх ты, воробей! Боишься ты этого Яшку до смерти, бедняга ты мой!»
Зина и Антон быстро собрались и отправились в лагерь. Во дворе Антона сразу позвали играть в «чижика». Антон вопросительно поглядел на Зину.
– А почему вы во дворе играете? – сказала ребятам Зина. – Пойдемте, я вас в лагерь провожу. Там сегодня будут новую песню разучивать. Чего же это вы тут зеваете со своим чижиком! Кто хочет, идемте.
Первым подбежал тоненький белокурый Витя Апрелев. Потом подошли еще двое – Сенька Шапкин и Юра Киселев. Сенька белобрысый, краснощекий крепыш, стараясь засунуть в карман оторвавшуюся от штанов лямку, глядел на Зину исподлобья и бурчал басом:
– Ага, пойдемте. А нас выгонят.
Зина рассмеялась:
– Откуда ты такой взялся? Как же это вас, младших школьников, выгонят из пионерского лагеря?
– А мы же не пионеры.
– Вот я его всегда зову, – тоненьким, как у девочки, голосом сказал Витя Апрелев, – а он все боится, что выгонят.
– Он озорник, наверное, потому и боится, – сказала Зина. – Ну довольно разговаривать, пошли.
Антон любил своих друзей. Но дорогой он все-таки старался их оттеснить от Зины, все-таки она его сестра, а не их! Он не хватался за ее руку, как бывало, но, сунув руки в карманы, поталкивал ребят то одним плечом, то другим. И вдруг, неожиданно для себя, достигнув высшей точки хорошего настроения, Антон лихо сплюнул на тротуар.
Он тут же испуганно вскинул на Зину глаза: сейчас она обидится, рассердится. Он все испортил!
Но Зина только поморщилась и тихо попросила:
– Не надо, Антон!
– Я больше не буду, – поспешно сказал Антон. И повторил еще раз, как можно убедительней: – Я больше никогда не буду.
Едва они подошли к зеленым с красным полотнищем воротам лагеря, как навстречу им вышли стройными рядами девочки и ребята, пионеры-шестиклассники, с рюкзаками за спиной. Отрядный вожатый Ваня Фирсов, молодой рабочий с завода, шел впереди. Пионеры прошли четко, красиво, как ходят солдаты, и вскоре скрылись за поворотом. Ребятишки проводили их жадными глазами.
– А куда они, а? – тотчас пристал Сенька Шапкин. – А куда?
– В поход пошли, – ответила Зина, все еще не в силах отвести взгляда от угла, за которым скрылись ребята. – Куда-нибудь в колхоз, наверное. Да, да, я вспомнила, в подмосковный колхоз полоть капусту. Счастливые!
– Ага… – мечтательно протянул Сенька.
– И я бы пошел, – сказал Антон, но тут же, оглянувшись на Зину, добавил: – Если бы с тобой.
– А я бы и с ними пошел, – сказал Сенька, – а чего? Хорошо!
– А они в речке там будут купаться? – спросил Юра Киселев. – Я бы искупался. Жарко.
– Они тоже искупаются, – улыбнулась Зина. – Да и что это вы затужили, ребята? Мы тоже как-нибудь соберемся, да и съездим за город на реку и тоже купаться будем!
Неизвестно, кого больше утешала Зина: ребятишек или себя. С самой зимы собиралась она со своим классом в поход. Как мечтали они, сколько планов строили! И чуть ли не каждую неделю эти планы менялись в зависимости от того, кто брал верх. Если верх брала Сима – ребята мчались в Горный Алтай, карабкались по крутым и узким тропам к волшебному Телецкому озеру… Если Вася Горшков – шли по военным дорогам героев Отечественной войны… Если Фатьма – устремлялись в Асканию-Нова и в южные совхозы, где благоухают плантации роз… Если Шура Зыбина – они мирно брели по колхозным полям, подолгу задерживаясь на молочных фермах…