Кровавые жернова, стр. 46

Огонь пожарники уже сбили, но вагончик продолжал дымиться.

– Я вас попрошу, напишите заявление, так будет проще.

– Зачем? Я же понимаю, поджигателя вряд ли найдут. Зачем вам и мне лишняя головная боль?

– Положено так. Если вы заявление не напишете, придется все равно возбуждать дело.

Поджог в городе…

– Ладно.

Полуянов забрался в милицейскую машину и под диктовку лейтенанта написал заявление.

Затем они поменялись ролями, лейтенант записывал его показания. Мальчишку, якобы поджегшего бытовку, Антон описывал подробно, в деталях. У милиционера и сомнений не возникло, что Полуянов его обманывает. Когда лейтенант переспрашивал, то Антон не ошибался в деталях: когда говорил, он видел перед собой Марину, ее джинсы, ее рубашку, ее очки.

– Только лица не помню. Не видел я его.

Антон подписал протокол и протянул лейтенанту ручку.

– Это ваша, – напомнил милиционер.

– Несчастливый день, – вздохнул Антон и вышел из машины.

Марина на секунду задержалась перед высоким забором, а затем решительно толкнула калитку. Ястребов сидел в шезлонге возле крыльца, глаза его прикрывали солнцезащитные очки. Он не выказал удивления, словно ждал женщину.

– Я уже слышал, что случилось с вашим мужем. Примите мои соболезнования.

– Я вспомнила, как приходила сюда, и подумала, что вы сможете мне помочь.

Ястребов подал руку, помогая Красновой подняться на крыльцо.

– Я извелась, не знаю, что делать.

Мягкий кожаный диван чуть слышно скрипнул.

– Это обычное дело, – Ястребов положил очки на стеклянный столик. – И вы перепробовали все средства?

– Средства… – горько рассмеялась Марина. – Я даже хотела отравиться, вот только таблеток дома не нашлось. И я, и мой муж Сергей никогда не страдали бессонницей.

– А потом вы решили напиться?

Марина, сузив глаза, смотрела на хозяина дома:

– Откуда вы знаете?

– Это первое, что может прийти в голову, если хочешь забыться.

– Тоже не помогло. Мне стало так плохо, стоило выпить сто граммов.

– Вам повезло, организм не принял алкоголь. Было бы хуже, если бы помогло.

– Наверное, все же я зря приехала к вам.

Извините, – Марина порывисто поднялась. – Я поеду, мне стыдно, – она отвернулась.

– А вагончик зачем было поджигать? – мягко поинтересовался Ястребов, преграждая Марине дорогу. Женщина остановилась, отбросила со лба волосы. – Про это тоже в деревне говорят. Строители рассказывали.

Напряжение спало. Марина, немного успокоилась, но желание уйти не исчезло, а усилилось.

– Пропустите, – уже властно произнесла она.

– Вы этого не хотите, – покачал головой Ястребов, – иначе бы не приехали.

– Я лучше вас знаю, чего хочу, а чего нет.

Мне показалось, что я должна сюда приехать, а теперь вижу, зря.

– Вы говорите, как маленькая девочка, – вдогонку Марине бросил Ястребов.

Марина поймала себя на мысли, что она совершенно не воспринимает Ястребова как мужчину.

Так можно воспринимать доктора, контролера, продавца. Он лишь функция, но не человек.

– Вернитесь и не делайте глупостей.

– Глупостей я уже наделала, – Марина вернулась на диван. – Извините, что разговаривала грубо, но мое состояние…

– Я не в претензии.

– Вы чужой мне человек, а я приехала просить помощи, сама не знаю какой. В отчаянии ухватишься за любой шанс.

– Вы правильно сделали, – Ястребов вытянул руку, его ладонь замерла над головой женщины. – Вы чувствуете тепло?

– Пока еще нет.

– Вы и не должны его чувствовать, я проверял. Сидите и ни о чем не думайте. Старайтесь ни о чем не думать, – поправился хозяин дома.

Голос его долетал до Марины как бы издалека. – Люди боятся своих желаний и, чем сильнее глушат их в себе, тем больше страдают.

На губах Марины появилась спокойная улыбка. Она закрыла глаза.

– Мне хорошо, – прошептала она. – Вы даже не можете себе представить, как хорошо и спокойно мне стало.

– Почему же? Именно я и могу это представить. – Ястребов говорил вкрадчиво, но при этом оставался напряжен, как бывает напряжен человек, вслушивающийся в едва различимые звуки.

Он коснулся руки женщины, безвольно лежащей на коленях. Марина никак не отреагировала. Тогда Ястребов подхватил ее на руки и понес к выходу. Голова Красновой запрокинулась. Ястребов положил ее возле стены на выровненный речной песок. Остро отточенной палочкой обвел силуэт Марины и прошептал ей на ухо:

– Все позади, все хорошо. Я знаю, чего ты желаешь.

И женщина, как сомнамбула, поднялась.

Двинулась по двору, взошла на жернова и только тогда открыла глаза. В них не было прежней грусти, Краснова смотрела на мир весело и задорно.

– Я знаю тебя, – она махнула Ястребову ладонью.

– И я тебя знаю, – в тон женщине ответил Илья.

– С тобой интересно.

– С тобой тоже.

Марина, плотно составив ноги, спрыгнула с жернова и выбежала в калитку.

Хозяин дома мельника посмотрел ей вслед.

Краснова быстро бежала по тропинке вдоль реки, волосы ее развевались на ветру.

Глава 14

Дом престарелого священника отца Никодима стоял на перекрестке улицы Космонавтов и Чапаева. Андрей Алексеевич остановил машину. Из-за забора послышалось радостное тявканье, забренчала цепь, и открылась дверь.

На крыльце дома появился пожилой мужчина в накинутом на плечи светлом пиджаке. Он неторопливо открыл калитку, проводил гостя в дом. И вскоре Холмогоров уже сидел на залитой солнцем веранде, глядящей в сад. Вокруг дома росло очень много цветов. Жужжали пчелы, порхали птицы.

Древний, седой как лунь отец Никодим, маленький, сухонький, с большой белой бородой, в накинутом на плечи полушубке, полудремал в кресле. Но когда появился Холмогоров, старик открыл прозрачные, голубые глаза и на губах появилась улыбка.

Холмогоров представился, пожал отцу Никодиму руку. Пожилой мужчина, встретивший Холмогорова, принес стул и предложил гостю сесть. Покинул веранду бесшумно, закрыв за собой дверь.

– Да, – сказал отец Никодим, – я долго служил в Погосте. Начинал там еще до войны.

Потом переехал в Лихославль, служил здесь, а после войны несколько лет по большим праздникам ездил в Погост, священника у них не было. Почему там не остался жить, так на то воля Божья, промысел Всевышнего…

Холмогоров задавал вопросы, старик прикрывал глаза, на сморщенном лице то появлялась, то исчезала улыбка. Старик вспоминал молодость, ту пору, когда он был полон сил.

– А я уже двенадцать лет не служу. Ноги отказывать стали, до храма дойду, а обедню стоять не могу. Вы уж меня извиняйте, Андрей Алексеевич, что я вот так. Вас икона интересует, образ Казанской Божьей матери? Не при мне она появилась в храме. Даже не знаю, правда ли это, – старик смотрел на Холмогорова, словно тот был его правнуком. – Воды много с тех пор утекло, очень много. Мне рассказывала столетняя старуха еще до войны. Я тоже был любопытен, мне все было интересно – откуда какая икона. А самой старухе рассказывала то ли ее мать, то ли бабушка, я запамятовал. Знаете, Андрей Алексеевич, вы человек молодой, память у вас хорошая, вы все помните. И я был таким же.

Холмогоров не спешил перебивать отца Никодима, понимая, что, блуждая в лабиринтах воспоминаний, откручивая долгую жизнь назад, старик обязательно вспомнит историю, только не надо ему мешать.

Старый священник прикоснулся к серебристой бороде.

– Удивительное место – Погост. Очень красивое и такое мрачное название – Погост. А почему, ведомо вам?

– Нет, – сказал Холмогоров.

Старый священник поднял указательный палец, покачал им:

– Деревня старая, Бог весть когда на тех землях люди поселились. А места красивые, земля хорошая, леса, и луга, и река – в общем, благодать Божья. То ли люди грешны были.

То ли Господь на них прогневался, мор за мором насылал на деревню. Умирали дети, старики, и крепкие мужчины, и женщины молодые.