Крайняя маза, стр. 28
– К чему? Я чувствую – вам хорошо со мной. И мне хорошо с вами. А встреча и знакомство могут все испортить. Вожделение – самое сладкое чувство, самое светлое, самое жизнеутверждающее. Что останется от него когда...
"Когда ты увидишь меня", – переводя дух, подумал Смирнов.
"Когда я доберусь до твоей горящей задницы" – подумал Борис Михайлович.
– Что останется от вожделения, – продолжил Смирнов, прочувствовав упомянутым местом мысли собеседника, – Что останется от него, когда мы оба получим то, что хотим?
– А вы хотите чего-нибудь от меня?
– Я сейчас подумал... В общем, мне хотелось бы, чтобы вы и впредь мне звонили. Мне так не хватает вашей жизненной выносливости, вашего природного стремления все довести до конца. Вы там, в гуще жизни, а я здесь, на шелковых подушках, дымлю дамским "Вогом" и мечтаю завести большую черную собаку...
"Опять занесло, – закусил губу Смирнов. – На этот раз на скотоложство. Представляю, что он обо мне думает. Хотя, судя по всему, он в меня уже по уши влюбился, а влюбленные слышат только то, что хотят".
– Вы курите?
– Да, мягкие сигареты... Вам это не нравится? Вы не выносите табачного дыма? Так скажите, я брошу.
– Нет, почему же... Напротив, мне нравится запах хорошего табака, а некоторые марки женских сигарет я вообще считаю произведением искусства... Я представляю, вы лежите сейчас на шелковых подушках, в руке – тонкая изящная сигаретка... Во что вы одеты?
– В халат. Тонкий халат итальянской работы. Предвосхищая ваш вопрос, скажу, что под ним у меня ничего нет.
– Только розовый прыщик на правой ягодице?
– Да. Я рассматриваю его в круглое зеркальце.
– Я воочию вижу, как вы это делаете...
– О, господи, вы меня с ума сводите. Может быть...
– Может быть, нам и в самом деле встретиться?
– Нет... Рано...
– Я подарю вам настоящий китайский халат ручной работы... Нет, лучше черный струящийся пеньюар...
– И кружевное белье? Черные чулочки на ажурной резинке, на подтяжках, алый пояс и бюстгальтер?
– Если вы пожелаете... Самое лучшее...
– Вы развратник! У вас много мужчин?
– Ни одного. Второй день я думаю только о вас...
– А СПИД? Я ужасно боюсь СПИДа.
– Я привезу вам справку...
– По-моему, у меня увяз коготок... В каком-то фильме один гомосексуалист говорил: "В жизни надо все попробовать". Эти слова засели во мне...
– Так я к вам приеду?
– Не сегодня... У меня – менструации, – не смог сдержать Смирнов своего площадного юмора.
– А когда же? – посмеявшись, спросил Борис Михайлович.
– Скажем... скажем послезавтра в десять утра... Сможете?
– Конечно! А куда?
"По-моему, в самый раз переходить на женский род", – подумал Смирнов и выдал:
– Куда приехать, я скажу вам завтра вечером. Да, я хотела бы, чтобы вы приехали один. Терпеть не могу этих людей в черном, даже если они в ста метрах за углом. Они как свидетели, как судьи. А я хочу просто по-человечески... Под небом и чтобы никого рядом...
– Под небом? Вы имели в виду в шалаше?
– Я имел в виду – под Богом... Давайте теперь прервемся, мне надо принять ванну, а вам – постучать кулаком по столу.
– Постучать кулаком по столу?
– Ну да. Вы же большой начальник.
– Я сегодня всех премирую.
– Я рада, что кому-то будет от меня хорошо. До свидания, милый.
25. Загонит по самые печенки
Положив трубку, Смирнов закурил (не дамский "Вог", а "Золотую Яву") и принялся обдумывать закончившийся разговор. Явных ляпов вроде не было. Смущало одно – неужели этот зубр криминальных лесов полезет в ловушку с расстегнутой ширинкой? Неужели не подстрахуется? Не оставит главе своей СБ хотя бы адрес?
Нет, не оставит. Не должен. Если оставит, то ему придется объясняться и ломать себе кайф. А как он уйдет от своей охраны? Его проблемы. Тем более, что ждать его будет Стылый, Стылый, с намазанными губами, в пеньюаре и ажурных колготках с очаровательным отверстием на заднице.
Телефон... Можно его запеленговать? Наверное, да. Но пусть об этом думает Стылый. Все это технические детали, пусть решает...
Наверху заходили.
"Маша? Давно не было ее слышно. Может сходить за солью? Или постучать шваброй по потолку? Нет. Никаких Маш, которые сегодня спят с тобой, а назавтра выходят замуж за товароведов. Надо звонить Стылому, и ехать с ним искать квартиру".
Стылый приехал через полчаса. Довольный, энергичный. Сказал, что все в ажуре – его ни в чем не подозревают. Подозревают Соболева. Считают, что он "скурвился". То есть переметнулся на сторону Джульетты. Тем более, что, как выяснил начальник Службы безопасности, она сегодня утром неожиданно переехала в другой отель. Покормив его бутербродами, Смирнов рассказал, на что он ловил и поймал Бориса Михайловича. Шура посмеялся, посматривая на усатую и мускулистую "наживку":
– Нет, мировое театральное искусство много потеряет, если я банально поковыряюсь у него в печени простым кухонным ножом. Прелагаю сыграть нашу драму на всю катушку. Давай, нарядим тебя в чулочки-носочки, подкрасим, и ты бросишься на грудь Бориса Михайловича прямо в прихожей. Клянусь, он умрет от страсти, то есть от страха – сердце у него слабое!
– Я думал тебя нарядить. Эффект будет большим, – Смирнов уже претила ситуация, в которую он попал. Минуту назад он в который раз вспомнил, как Стылый впервые попал в его квартиру. – И вообще, давай с этим кончать. Я чувствую себя по горло в дерьме. Особенно когда...
– Посмотришь на меня? Что, вспомнил прошлое?
– Да, вспомнил, – отвел глаза Смирнов.
– Знаешь, что я тебе скажу... – подумав, сказал Стылый. – Пройдет время, и ты поймешь, что ты – такой же, как я. Если бы ты не был таким же, как я, ты бы сразу меня убил. А ты не убил...
– Я – такой же, как ты? Да я не убил тебя из-за жалости! Стал раздумывать...
– А знаешь, почему ты стал раздумывать? Потому что Юлия Кирилловна раздумывает, когда смотрит на тебя. Если бы она не раздумывала, сейчас я лежал бы в той яме, в которой лежит Паша.
– Все люди раздумывают, когда смотрят друг на друга...
– Слушай, давай завязывать, а? Ты пойми, что если бы ты тогда убил меня этим паяльником, ненавижу паяльники с тех пор, и вообще электроприборы, то у тебя в морозильнике не лежало бы триста пятьдесят тысяч баксов, – Смирнов вздернул бровь, – И эта гнида, Борис Михайлович, не доживала бы последние часы. Ты должен гордиться, что ты раздумывал, раздумывал и потому стал богат, и стал женихом, одной из лучших невест Москвы, а, может быть, России.
– Ладно, давай завязывать, но я не такой же, как ты...
– Пока не такой. Я тоже был чистюлей, пока в механизм не попал. А потом пошло, поехало, другой жизни и не представляю. И ты привыкнешь. И вообще, нам надо вместе работать, в паре. Ты будешь сценаристом, а я специалистом. И через несколько лет плодотворного труда, клянусь, мы заработаем с тобой на личный кокосовый остров... Прикинь, мы лежим на теплом песочке, смотрим на личных длинноногих девочек и вспоминаем, как Москву от насекомых очищали...
– В личных гробах мы будем лежать через несколько лет... Если конечно не ляжем в них в ближайшие дни.
– Ну, зачем так мрачно... – Стылый вздохнул и, пройдясь взглядом по небогатому жилищу Смирнова, продолжил:
– Знаешь, пусть и в гробу, но через несколько лет. Не жить же на зарплату старшего научного сотрудника? Это неинтересно и унизительно.
– Да уж...
– А мы с тобой ощипали Пашу и осетринкой теперь закусываем. И живем, заметь, на всю катушку. Вон, сколько событий за последние дни было...
Мысли Смирнова унеслись в прошлое.
– Да уж... Раньше такого не было, вот только в штольнях заваливало, да в лавинах. И в маршрутах высокогорных ишачил. Каждый день два километра вверх по скалам. С трех тысяч на пять и обратно. В тайге клещей энцефалитных досыта кормил. Галок, чумных сурков с голодухи ел. Лаборанток глупых тискал, месторождения разведывал, запасы считал. Это разве жизнь?