Крайняя маза, стр. 18
На коврике лежал пухлый конверт без подписи.
"Взрывчатка? Вряд ли. Кто на меня тратиться будет?"
Поднял. Внутри – три или четыре вдвое сложенных листа.
Вытащил. Расправил. Начал читать.
Дорогой Евгений!
Я сожалею, что у нас все так получилось. Да, я был неискренен с вами, но не до такой степени, чтобы вы жаждали прекратить наши отношения посредством моего безнравственного и несвоевременного умерщвления. Если вы по-прежнему жаждете обнаружить и наказать недоброжелателя Вашей прекрасной невесты, позвоните мне, и я немедленно предстану перед вами.
Ваш Александр.
P.S. К своей записке прилагаю пару любопытных документов. Уверен, они Вас заинтересуют.
P.P.S. На деньги, заработанные нами, я ни в коей мере не претендую.
"Тень на плетень наводит. Из-за баксов, точно", – подумал Смирнов, перекладывая записку в конец стопки листов.
Первый документ был ксерокопией служебного удостоверения Стылого Александра Константиновича, сотрудника отдела безопасности... экспортно-импортной фирмы "Северный Ветер".
Смирнов посвистел. Шурик работает в Юлиной фирме! Интересные шляпки носила буржуазия!
Второй документ был записью телефонного разговора Бориса Михайловича с неким Владом.
15 сентября 2001 года. 13-43. С ном. 351-51-47 на ном. 923-83-78
– Ты, Борис, развел там у себя демократию... Ну на хрена тебе на эту дуру жизненную энергию тратить?
– Да она, понимаешь...
– Ничего я не понимаю. На прошлом месяце я тебе звонил по поводу молибдена, и решение надо было принять немедленно. А ты обсуждал с ней два дня... А взрывчатка с Алтая?
– Так завалились же дела...
– Из-за этого и завалились... В общем, давай, решай. Даю тебе две недели, а потом досвидайкин. Нам такие партнеры на хер не нужны.
"Нет, все это сфабриковано, – покачал головой Смирнов, бросив листы на стол. – Доллары хочет получить на блюдечке с голубой каемочкой. "На деньги, заработанные нами, я ни в коей мере не претендую". Как же, поверили. А может, слинять пока не поздно? Пойду, куплю билет на Таити, сниму там хижину из сушеных пальмовых листьев и буду жить как Гоген, глядя на море и пощупывая грудь разморенной зноем таитянки. Или необъятно-силиконовые груди прихваченной с собой кокетливо-фривольной француженки. Тьфу! Тоже мне Робинзон Крузо. Но что-то в этом есть... Свобода... Естественность. Никто не докапывается.
А они убьют Юлию. Будут ее насиловать, пока не сломается. Нет, Сначала Юлия, Таити потом.
16. Нил и крокодилы
Шура звонку обрадовался.
– Через тридцать пять минут буду у тебя.
– Ты только варежку не разевай, деньги сын унес, а его я сам найти не умею.
– Да к черту эти деньги, я же писал!
Через тридцать минут Шура сидел на диване перед журнальным столиком. Свежий, гладко выбритый и пахнущий тонким одеколоном. Разбитые губы умело загримированы.
На столике гости – две бутылки хорошего вина и большая, теплая еще пицца с ветчиной и шампиньонами, – знакомились с хозяевами-фужерами, не пожелавшими помыться.
– Ну, рассказывай, – сказал Смирнов, не спеша выпив фужер искрящегося прасковейского портвейна.
– Ты был прав, – пригубив вино, заговорил Шура. – Это не Центнер заказал мне Юлию. И не мог заказать, мне заказать, потому что в упор не знал. В отличие от меня – в базе данных "Северного Ветра" он полтора мегабайта занимает, целый неоконченный бандитский роман, а не биография. А усек я его во всей красе, когда вас с Юлией Кирилловной пас... Усек и, поразмыслив, понял, зачем он к Марье Ивановне тайно ездит... Ну и решил ощипать его с твоей помощью.
– Понятно. А кто Юлию заказал?
– Борис Михайлович, кто же еще...
– За что?
– За то, что она хочет, чтобы все по уму было. И не только хочет, но и требует. Требует налоги платить, с бандитами размежеваться и, наконец, требует прекратить импорт в Россию всякой просроченной и подмоченной дряни. И не только требует, но и действует.
– Понятно. Любой бизнесмен скорее кастрирует себя, чем на это согласиться...
– Факт. Борис Михайлович ведь по уши наверху торчит. Осадок наверху, как говорил Жванецкий. Он же с самого начала начинал. Большие люди назначили его богатым человеком, и теперь он от них никуда. А твоя дурочка этого не понимает.
– Еще раз услышу оскорбления в адрес Юли – получишь по морде личности.
– Договорились.
– А как вообще Юлия в эту компанию попала? – помолчав, спросил Смирнов.
– Папочка у нее известный человек, ты знаешь...
– Знаю, как же... Из тех, кто приватизацию намазал на свой кусок хлеба со всех сторон, да так густо, что до сих пор вся морда в масле.
– Да, из тех. Так он и пристроил ее в эту фирму. Вместе со своими денежками. И она пришлась там. Московский университет с отличием плюс стажировка в Сорбонне это...
– Не Минская школа КГБ... – усмехнулся Смирнов.
Стылый посмотрел на него тягучим взглядом и, неприязненно двинув губами, продолжил:
– А поначалу все было хорошо... Ее посылали на конференции, даже в Давос однажды отрядили. Показывали в правительстве, в деловых кругах, иностранцам важным: "Вот, мол, кто у нас погоду делает. Не кто-нибудь, а передовая, образованная молодежь и весьма привлекательная, заметьте". Потом сделали первым заместителем Бориса Михайловича...
– Зиц-председателем, – хмыкнул Смирнов. Юлия гордилась своим положением и не раз подтрунивала над ним, прочно застрявшим в старших научных сотрудниках.
– Ну да. Типа Фукса из "Золотого теленка". Только, как я уже говорил, они не рогами-копытами торгуют. В общем, когда Юлия узнала, чем конкретно фирма занимается, и начала права качать, ее решили потихоньку убрать. Но по-хорошему убрать, без скандала – она многое знает, к тому же у нее связи, папочка, опять таки, журналисты и тому подобное.
Смирнов насупился. У Юлии были журналисты и тому подобное. Она частенько говорила о них. И личико ее светилось самодовольством.
– И не только журналисты, – продолжал рассказывать Стылый, – у нее до тебя хахаль был с Петровки, генерал теперь...
Смирнов отвернулся к окну. Генерал у Юлии действительно был. Он иногда звонил ей по сотовому телефону. И не Юлия ушла от него, а он от Юлии. От Юлии к своей жене – только так можно было сменить три полковничьи звездочки сначала на одну, а потом и две генеральские.
– Он бы такую бучу поднял, – продолжал держать Шура персты в застарелых ранах собеседника.
– Слушай, хватит молю катать, – поморщился Смирнов, потянувшись за бутылкой. – Давай короче.
– Да я уже почти все рассказал! Ты что, не слушал? Не сказал только, что они решили сделать так, чтобы она ушла из фирмы с нулевым вариантом, то есть с кукишем в кармане...
– Послушай, а что, Юлия не знает о нравах господ, подобных Борису Михайловичу?
– Полгода или около того – все или почти все знает. Но, понимаешь, оценивает их неадекватно. Менталитет у нее другой... Идеалистка, короче. Прикинь, она однажды сказала одному благоволящему к ней гангстеру, в третьем поколении гангстеру: "Как вы не понимаете, что сейчас уже нельзя жить по гангстерским законам?" Он на нее, как на котенка слепого посмотрел.
– Понятно. А извести они ее решили с твоей помощью...
– А что сделаешь? Я – человек подневольный. Вызвал меня начальник службы безопасности на явочную дачу и выписал на нее путевку...
– Сейчас ударю.
Стылый, сделав испуганное лицо, оградился ладонями и быстро заговорил:
– Отказаться я никак не мог. Из нашего отдела люди уходят либо в наспех вырытую яму с последующим салютом из двух приглушенных выстрелов в затылок, либо под фанфары и траурные речи в глубокую могилу на Ваганьковском кладбище.
– А почему Юлия тебя не знает? Она говорила мне, что знает всех служащих "Северного Ветра", и не только знает, но и помнит по имени-отчеству? Вплоть до курьеров и уборщиц?