Зорро, стр. 54

Дон Росендо даже встряхнул головой и потер лоб, словно избавляясь от наплывающего наваждения, но в ответ на эту меру оно не только не рассеялось, но, напротив, обогатилось чешуйчатым шелестом бубнов и приглушенными гортанными воплями, то звучавшими в такт ударам колотушек, то рассыпавшимися сами по себе. Варварские эти звуки доносились из лесу, но, так как невидимый хор то затихал, то усиливался, понять, в каком направлении двигаются певцы, было довольно затруднительно. Впрочем, не прошло и четверти часа, как эта загадка разрешилась сама собой: голоса сменились частым стуком топоров по коре, деревья на дальнем краю поляны затрепетали, пара толстых стволов рухнула, увлекая за собой спутанные связки лиан, и из образовавшейся просеки райскими птицами вылетели четыре смуглые танцовщицы в широких шелковых шароварах и переливающихся блузах с длинными складчатыми рукавами. Танцовщицы лихо колотили в бубны и так сильно отталкивались от земли босыми ногами, что обращались в некое подобие прядильных веретен, обмотанных радужными шелками. Следом за ними из лесу выступили полдюжины полуобнаженных сеньоров, обильно украшенных перьями и браслетами. Мужчины сжимали в мускулистых руках короткие боевые палицы и круглые пробковые щиты, их ноги выколачивали по земле глухую чечетку, а ярко накрашенные рты, усаженные черными зубами, были широко раскрыты и издавали жуткие вопли, от которых по позвоночнику дона Росендо невольно зазмеился мятный холодок. Представление могло быть как обычным, вполне безвинным карнавалом, так и прелюдией к человеческим жертвоприношениям, где жертву можно было определить в согласии с одним из основных законов аристотелевой логики: исключенного третьего.

«А что, если это провал во времени? – мелькнула тревожная мысль. – В одном из местных преданий, кажется, говорится что-то об идольском капище, создатели которого умудрились соединить начало и конец некоей незримой сущности, вроде той, что определяет путь дерева от плода до умершего ствола. Дерево ничего не знает о времени, следовательно, его миг равен вечности, так же, как миг этих исступленных плясок, где каждое движение столь отточено, что кажется выбитым в камне. И чем тогда линии резьбы на истуканах отличаются от линий движения живых человеческих тел? Но живых ли?..»

Пораженный этой странной мыслью дон Росендо попытался вглядеться в глаза хоть кого-либо из плясунов, но вскоре бросил эти попытки: в бледно-лиловом лунном свете их ярко раскрашенные лица чем-то напоминали павлиньи хвосты с множеством пятен, среди которых пара живых глаз попросту терялась. Движения танцоров завораживали, кружили дона Росендо. Земля, растрепанные кроны, истуканы, слои плоских ночных облаков то сливались воедино, то распадались на огромные зазубренные осколки, дававшие самые необычные сочетания: дон Диего и Касильда, взявшись за руки, взлетали к Луне; падре грузил истуканов на спинку своего покорного ослика; за танцорами и среди них порой мелькали знакомые, но неожиданные лица – тот же Манеко Уриарте в широкополой шляпе с красной шелковой лентой вокруг тульи. Впрочем, вид этого лица мгновенно вывел дона Ро-сендо из рассеянного состояния. Никакого провала во времени, никакого «кольца»! Их просто выследили; за ними скрытно шли, направляя движение от ловушки к ловушке; устраивали засады, и если бы не доблестный Зорро, как всегда возникавший бог – или дьявол? – знает откуда, то шансы достижения идольского капища свелись бы к нулю еще до середины пути.

Тем временем пляшущая толпа становилась все агрессивнее. Дон Манеко, мелькавший то здесь, то там, явно направлял танцоров; ясно было, что это его люди, как, впрочем, ясно было и то, что маленький отряд дона Росендо бессилен против них. Дон Росендо попытался приблизиться к сестре; перед ним расступались, но руки, тела, дыхание танцующих были так близки, как бывает близок к разъяренному быку торс искусного тореро. Глаза брата и сестры встретились и безмолвно задали друг другу один и тот же вопрос: где Зорро? Наш черный ангел-хранитель, бесстрашный и неуязвимый, как святой Георгий? Один его вид, два-три молниеносных выпада его шпаги могут внести смятение в любую толпу – близкая внезапная гибель впечатляет, как ничто иное. Дон Росендо даже пожалел, что в свое время не запасся черной маской: люди дона Манеко видели Зорро в деле и могли бы не различить подделки и смешаться хоть на несколько мгновений, которых брату и сестре было бы достаточно, чтобы скрыться в непроходимых ночных зарослях.

Но танцоры уже начали хватать дона Росендо и Касильду за руки, сомкнулись в кольцо, все было как в кошмарном сне, к тому же поляна вдруг озарилась дрожащим светом множества факелов. Где-то мелькнула – или это показалось? – спасительная черная маска, грохнуло невпопад несколько револьверных выстрелов, и кольцо вдруг распалось, словно под влиянием некоей новой, выступившей из джунглей силы. И это был уже не бред; в дымном от пороха воздухе явно слышалась грубая отрывистая брань, и тут и там мелькали крошечные, не длиннее карандаша, тростниковые стрелочки. Их уколы были не острее москитных укусов; ранки не чесались, не вспухали, но от них по всему телу расходилось какое-то странное оцепенение. Дон Росендо почувствовал, как у него внезапно отнялась и бессильно повисла правая рука, онемело плечо, теплая волна пробежала под кожей, хлынула вниз, ноги согнулись в коленях, и молодой человек рухнул на прелую листву. Он был еще в полном сознании; он видел, как вокруг падают люди, слышал брань, многоголосую и многоязычную, как в порту. Но вот глаза его стали слипаться, под веками побежали круги, между ресницами замелькал свет обступающих факелов, восстали по краям людские силуэты, чьи-то руки ухватили его за запястья и лодыжки, послышался звон ковки, такой близкий и одновременно бесконечно далекий, затем наступил полный провал. Последнее, что услышал дон Росендо, погружаясь во тьму, были слова: «Крепкий паренек, на тачке месяц-полтора протянет». «Работорговцы, – понял он, – рудники, мы пропали, это конец, оттуда не возвращаются…» Но и эта ужасная догадка уже не вызвала в нем никакого протеста; древний яд стрел действовал безукоризненно и обращал человека в тупой и безразличный механизм, подобный привязанному к колодезному вороту мулу.

Глава 10

По всей вероятности, в таком заторможенном состоянии пленников не только сковали общей цепью и выстроили в колонну, но и погнали сквозь заросли в направлении рудников. Во всяком случае, когда к дону Росендо стало возвращаться сознание, он понял, что двигается: цепи на запястьях и лодыжках звенели, а ноги то проваливались в труху, то путались в обрубках лиан, оставляемых на тропе шедшими впереди конвоирами. Мало того: дон Росендо услышал собственный голос, обращенный к бредущему рядом пленнику; впрочем, и он звучал как бы со стороны, словно кто-то другой озвучивал мысли дона Росендо и вслух обсуждал с товарищем по несчастью возможности освобождения и побега. Пленник отвечал, но слова его были так скупы и отрывисты, словно он стремился как можно скорее прервать разговор. Туман в мозгу дона Росендо постепенно рассеивался, он внял этому предупреждению и уже почти в полном сознании перевел внимание на своего визави.

Акцент собеседника со всей очевидностью выдавал человека, некоторое время прожившего на берегах туманного Альбиона, а когда в глубине его светлых глаз мелькнули знакомые веселые искорки, дон Росендо едва удержался от звучного и вполне понятного в данной ситуации возгласа: «Дон Диего?! Не может быть!..» – или еще чего-либо в этом роде. Но дон Диего сделал предупреждающий жест, остановивший реакцию дона Росендо на стадии легкого шевеления губ.

– Вы и так достаточно громко беседовали, полагаясь на тупость и необразованность наших конвоиров, – укоризненно сказал дон Диего. – Они, конечно, невежественный сброд, но я не поручусь за то, что среди этих мерзавцев нет выходцев из Англии.

– Я думаю, что в нашем положении это уже не имеет особого значения, – мрачно буркнул в ответ дон Росендо. – Тем более что оно представляется мне если не безнадежным, то, во всяком случае, достаточно серьезным. – И молодой человек потряс кандалами как бы в подтверждение своих слов.